Мастер и прочие...

***

      Момент, когда Франкенштейн остался в Лукедонии, Юроки причислил к одной из тех темных страниц в истории, про которые не говорят, но, что бывают в каждой стране. И искренне верил, что однажды найдется герой, который разрушит это наваждение и спасет Великого Ноблесс от человеческого дурного влияния. А время текло и все чаще, и чаще казалось, что этим героем будет он сам. Но… Да как он смеет?!       — Беспардонный, наглый человечишка! О, великий лорд, за что? За что ты послал нам это чудовище?! В конце концов, среди людей должны быть приличные экземпляры! А не вот это! И как вы только его терпите, Рейзел-ним.       — Подозреваю, что за все хорошее — предвкушающе сверкает глазами Франкенштейн — Хотя, что вероятнее за его отсутствие. У моего Мастера потрясающее терпение, вы же еще здесь. Но могли бы уже и честь знать, — и слегка наклоняясь вперед, продолжает — подозреваю, что вы его утомляете. Война локального масштаба длится уже неделю, и это самая длинная неделя на памяти Ноблесс.       — Я приготовил вам чай, Рейзел-ним! — радостно улыбается Юроки, преданно заглядывая в глаза, наливая светло-зеленую жидкость в замечательную фарфоровую чашку. — Вы только попробуйте! — Убери от Мастера эту гадость! — шипит человек, — Я всегда подозревал, что ты его отравить хочешь! Нетерпеливый человечек суетится вокруг стола и неодобрительно косится на рыжеволосого главу клана. — Вот Мастер, все как вы любите! — и оба замирают глядя на меня. Рейзел едва слышно вздыхает и отворачивается к окну. Вот уже неделю он не может нормально поесть, выпить чаю, просто побыть в одиночестве. Эти двое энтузиастов медленно превращают его быт в соревнование. Слегка прислушивается — да, они снова спорят, спорят, спорят, причем с потрясающим воодушевлением — и устало прикрывает глаза. Может к Лорду сходить? Возможно, тогда они его не любить больше будут, чем друг друга? И успокоятся, наконец. Тишина в комнате настораживает, и Ноблесс осторожно поворачивается, чтобы увидеть, как светлая и рыжая головы заинтересованно склонились над сортом чая Юроки. Пускай, думает он, глядя как Франкенштейн откуда-то достает бумагу и увлеченно начинает чертить очередной график, а Юроки нетерпеливо что-то шепчет и тянется исправлять. Пускай, а он потерпит. И уже возвращаясь к окну, слышит, как разбивается очередная фарфоровая чашка. Лишь бы не о голову.