Виновата швабра

      — Данна!       В комнате воцарилась тишина.       — Данна? — переспросил Дейдара.       Голубые океаны удивлённо вглядывались в глаза напротив. Глаза цвета чёрного чая излучали раздражение.       — Зачем Вам швабра, данна?       Медленный тихий выдох. Сасори вдумчиво считает в голове до десяти.       — Завтра мы выступаем. Пол должен быть чистым, — объяснял Сасори будто ребенку. — Отдай швабру, Дейдара, — Акасуна стоял на своем. И крепко держал швабру.       Оба не собирались уступать. Оба тяжело дышали, один — из-за упрямства, другой — из-за раздражения. Светлые волосы лезли в глаза, из хвоста выбивались пряди, а челка лежала как попало, и никого это не волновало. Тсукури стоял в черных джинсах и нежно-голубой рубашке. Он мечтал выкинуть все рубашки как только поступит в универ. А волосы отрастил на спор. А потом ему понравилось. А потом волосы стали символом независимости от мнения большинства. К кому его только не относили: и к геям, и к девушкам, и к эмо. С приходом в университет такого не было. Дейдаре уже казалось, что волосы отнимают на себя много времени неоправданно, он было уже хотел отрезать их. Даже записался к парикмахеру.       Но потом появился Сасори. Дейдара запомнил его с первого собрания участников театра. Короткие огненно-красные волосы показались в комнате ровно в 15:00. Он окинул студентов оценивающим взглядом, поприветствовал их и попросил внимания. Все затихли. Уже тогда было понятно, что такой человек действительно достоин уважения. В идеальной тишине Сасори достал из портфеля черный блокнот с ручкой. Попросил каждого представиться. Затем коротко объяснил план собраний на год и рассказал общую информацию о репетициях и постановках пьес. Тогда Тсукури сидел рядом и слушал. Этот человек был скупым на слова, но слушать его было приятно, располагал тембр.       Краем глаза блондин отметил, что черные классические брюки и бордовая рубашка были идеально выглажены. Их хозяин позволил себе закатать рукава и расстегнуть верхнюю пуговицу. На левой руке вокруг запястья были надеты часы на кожаном коричневом ремне. Крепкие, но вместе с тем изящные руки приковывали внимание. Смотреть за тем, как он пишет, было прекрасно. Его длинные музыкальные пальцы, казалось, не помечали важные детали, а писали договор о продаже души Дейдары. Галстук и пиджак лежали рядом. Видимо, произошел форс-мажор, пиджак был испорчен кофе. Который первокурсник неосторожно и разлил, но сумел скрыться неузнанным. Однако внутренний эстет был доволен. Тсукури одернул себя и оторвал взгляд. Так пялиться неприлично.       Ровно в 15:30 Сасори окончил собрание, достал из портфеля вишневого цвета кофту на смену пиджаку, надел и застегнул. А Дейдара засмотрелся. Светлые волосы каким-то образом попали в молнию. Задумался, не заметил. С кем не бывает. Дейдара буквально чувствовал, как они выдираются. Он снова увидел эти таинственные глаза. Взгляд сразу дал понять, что Сасори думает о золотой гриве.       — Это непрактично, — произнес он тогда.       Тсукури только фыркнул. Они вдвоем выпутывали золотистые волосы из ловушки, что может быть нелепее? Тогда еще первокурсник краснел под взглядом семпая, временами неодобрительно шипя и с сожалением глядя на мертвые волосы. Он пытался помочь, перехватить руки, минимизировать ущерб своим волосам, но семпай оставался непреклонен и предпочел разобраться с проблемой сам.       — Не хочешь отстричь? — нейтрально спросил Сасори.       — Спасибо, мне и так нормально, а вот на вас с длинными волосами я бы посмотрел, Сасори… Ай! — прервался Дейдара, тут же решив отменить запись.       — Проявлять уважение тебя не учили? — закончив мучить обладателя проблемных волос, с сарказмом поинтересовался старшекурсник.       — Прошу прощения, Сасори-семпай, если бы было менее больно, то обязательно, — нарочито низко поклонился первокурсник. Язык у Тсукури и правда был его врагом.       — Надо же, у тебя есть манеры… Мне показалось, что открыто сверлить незнакомых людей взглядом для тебя ежедневная практика, — застегивая портфель, поделился выводами Сасори. Они виделись первый день. И Сасори чувствовал, что диалог строить с ним надо не так, как с остальными. — Не испытывай мое терпение, Дейдара.       — О, нужно больше уважения? — гениальная мысль сорвалась с губ Дейдары. — Тогда как насчет «данна»? — Ну не говорить же, что пару минут назад в мыслях я вас трахнул, семпай. На этом столе. Да.       — Как угодно, — отрезал Акасуна, закрыв за собой дверь.       Дейдара позвонил в парикмахерскую и отменил запись. Похоже, он нашел причину носить длинную прическу. И эта причина сейчас развернулась спиной и медленно уходила по коридору уверенной походкой и удалялась с мерным стуком шагов. Тсукури прожигал взглядом идеально ровную спину, пока та не скрылась за поворотом. Со следующего дня Сасори снова перешел на пиджаки. А Дейдара на рубашки.       И сейчас блондин ухватился за швабру, сняв пиджак. Развязанный галстук он оставил спадать двумя лентами. Акасуна оставил свой черный пиджак на стуле, предварительно ослабив галстук. Рукава белоснежной, идеально отглаженной рубашки закатал до локтя. Дейдара не понимал, как можно так старательно выглаживать рубашку, а потом и глазом не моргнув кощунственно мять. Но ничего против не имел. Это было невыносимо эстетично. Ужасно хотелось расстегнуть пару пуговиц. Эта борьба не стоила времени и сил.       — Да ладно вам, данна! Давайте я быстро помою, — перетягивая злосчастный предмет на себя, предлагал Тсукури.       — Мне нужно не быстро, а хорошо, Дейдара, — парировал лидер театральной группы, вырывая оранжевую вещь из рук второкурсника.       — Но вы же сами сказали, что у нас мало времени, и актовый зал скоро закроют, а надо еще костюмы разложить…       — А из-за кого у нас мало времени, м? — в глазах отражался легко читаемый укор. Это был камень в огород Дейдары.       — Я ведь уже извинился, данна! Мне правда жаль, что я опоздал, — оправдывался блондин. — Мои волосы сегодня устроили мне войну!       — Отрежь их и не заставляй людей ждать, — сказал Сасори, рванув швабру на себя вместе со студентом. — Ты опоздал и сорвал генеральную репетицию, Дейдара. Зал нам дали на определенное время. Будь добр, уважай его.       — Простите, данна! Так поэтому я и хочу Вам помочь, — пытался убедить напарника Дейдара, попутно отнимая дерево.       Сасори, обладатель ярко-алых волос и глубоких, титанически спокойных и холодных карих глаз, выше его на полголовы и старше на четыре года (Дейдара поступил в 17). Акасуна учится на пятом курсе факультета филологии, отличник, руководящий англоязычным театром. Как может Дейдара (просто хорошист, просто второкурсник того же направления, просто кохай) позволить этому человеку (человеку ли?) мыть грязные затоптанные полы?       — За тобой придется переделывать, всё будет в разводах. Отдай швабру.       — Данна, пойдите погладьте костюмы, хм. Вы же потом найдете к чему придраться.       — Ты их и погладишь, — сухо ответил семпай.       — Но данна! — возразил Дейдара. — Стоять на месте и выглаживать всю эту гору! Да я же умру! Ну пожа-алуйста, данна-а, — все еще надеялся парень.       — Не умрешь, — делая рывок на себя, парировал Акасуна.       — Пусть этим займется Тоби!       — Он сожжет все, как только включит утюг.       — Ну, данна-а, — Дейдара надеялся разжалобить семпая. Он видел, что ничего не помогало. — Данна, бардовая вам шла больше, — Тсукури высказал то, о чем думал.       Сасори на секунду потерялся из-за резкой смены темы, но этого хватило: блондин резко дернул шварбу на себя. Что-то толкнуло Дейдару. В этот момент Дейдара почувствовал сильный толчок в спину. Он на рефлексах вытянул вперед руки, и как в замедленной съемке видел, как падает Сасори. Было больно. Но семпаю было больнее: Тсукури видел, как растерянные карие глаза зажмурились, голова вжалась в плечи, а тело напряглось. Взмах руками как неудачная попытка вернуть равновесие. Дейдара чувствовал сожаление. Белую рубашку отстирать непросто.       — Дейдара-семпай! Сасори-семпай! — позвал их Тоби, громко поставив на пол ведро с водой.       — Тоби, мать твою, что ты делаешь, хм? — Дейдара, очнувшись, встал. И подал руку Сасори, молчаливо извиняясь.       — А вы не стойте в дверях, семпай?! — закрыв дверь, парировал кохай. — Но ничего не разлилось же?       — Еще бы что-нибудь разлилось, — угрожающе проговорил Дейдара. — Выкинь мусор, вон там пакеты.       — Хорошо, Дейдара-семпай! — Тоби быстро поднял пакеты, которые так удачно стояли возле двери, и пулей вылетел в коридор.       — Я сам решу, как мне одеваться, — запоздало ответил Сасори, поднимая швабру.       — А? — только и выдал Дейдара. — Аа. Конечно, данна, хм.       Сасори расстегнул пару пуговиц рубашки, опустил руки в ведро, промыл и отжал тряпку. Дейдара хотел быть на ее месте. Сегодня все пошло не так. Хотя не так все пошло в первый день. Люди же не дрочат на своих семпаев? Не шутят с ними шутки на грани пошлости? Не восхищаются ими так.       — Дейдара, открой окно, — повернувшись, попросил Сасори.       — Хорошо, данна, — хрипло ответил Дейдара.       Он понял, почему у семпая сексуальные руки. Он ими работал. Работал изящно и грациозно.       — Дейдара?       — А? Уже иду, — он открыл окно и вдохнул свежего уличного воздуха. Не сейчас. Успокойся. Дыши ровно. И не-смот-ри.       — Данна? — позвал Дейдара. — А вы меняете ориентацию окружающих, данна! Вы знали? — с претензией спросил он, развернувшись и скрестив руки на груди. Идиот. Ожидая ответа, Тсукури склонил голову на бок, и на лицо упало несколько светлых прядей, отливающих золотом на солнце. Довольный смешок. Возьми себя в руки. Стальной взгляд, пригвождающий к подоконнику. Потеряна способность дышать. Успокойся. Напротив — настоящий демон. Контролируй себя. Он бросает тряпку. После падения на его голове беспорядок. Кажется, нужно откусить себе язык. Сейчас данна меня вскроет и намотает кишки на руку. На прекрасную руку. Демон приближается плавной парящей походкой. Давайте, данна, я готов. Дейдара улыбнулся и прикрыл глаза.       — Ты сегодня специально меня выводишь? — подойдя на расстояние пары сантиметров, спросил Сасори.       — Что вы, данна, отнюдь, — глядя в глаза, ответил Тсукури. Голос плохо слушался. В глазах напротив взрывались вулканы.       — А если честно?       — А если честно, вы безбожно сексуальны, данна, — глядя в глаза, мечтательно протянул Дейдара.       Сасори оперся одной рукой на подоконник, а второй предупреждающе сжал светлые мягкие волосы на затылке. И спросил: — Ты хорошо подумал, прежде чем говорить мне такое? — Взгляд заставлял гореть.       — Дрочил на вас с первой встречи, — признался Дейдара, все еще думая, что надо бы остановиться. Иначе он плохо представлял последствия.       — Так честно, аж глаза режет, — выдал Акасуна, расстегивая рубашку партнера.       — Данна? Ч-что вы…       — Ты правда держишь меня за слепого?       — А, так вы были в курсе? — удивленно спросил Дейдара, позволяя семпаю творить вольности.       — Ты раздевал меня взглядом, раскладывал меня в своих мыслях. Скажешь, не было такого?       — Было. Почему сейчас, данна? — спросил Тсукури, поддаваясь рукам, снимающим резинку с волос.       — Сейчас ты совершеннолетний. — Какой до невозможности простой ответ.       — Хм, так вот оно как, данна… — понял Дейдара и потянулся к галстуку семпая, развязывая его и утягивая концы на себя. — А если бы вы не были моим семпаем?       — Я не сплю с детьми.       — А хотели?       Сасори притянул Дейдару к себе и чувственно поцеловал, не размениваясь на никому не нужную нежность. Последний закрыл глаза, отдаваясь потоку чувств, стремительно надвигающихся подобно лавине. Нужно быть ближе. Казалось, Тсукури сейчас умрет, если Сасори не будет ближе. Ведомый инстинктами Дейдара прижался ближе, одной рукой зарываясь в огненные волосы Акасуны, другой рукой обнимая его. Рациональность отступала: их не волновали неподходящее время, место и незапертая дверь. Ветер из приоткрытого окна ласкал волосы, привнося в них легкий беспорядок, и приятно холодил кожу. Стало ощутимо жарче. Торс Дейдары соприкасался с рубашкой Сасори. Ткань обжигала холодом кожу, и Тсукури взял на себя смелость последовательно расстегнуть все пуговицы на рубашке Сасори. Тот был не против и не мешал. Пара разорвала поцелуй, одновременно с этим шумно выдыхая. В глазах обоих плескалось неприкрытое желание. Они оба добровольно тонули в нем. Они оба потянулись за поцелуем. Страстным, необходимым, нужным. Ощущение чужих рук на бедрах выключило разум, оставив голые инстинкты. На их волне Дейдара бережно и в то же время жадно касался Сасори, оглаживая его тело, запуская руки под рубашку. Акасуне кружили голову податливость и отзывчивость Тсукури, он позволил себе оставить укус на его губах. Сдавленный стон был неожиданностью для обоих.       — Так тебе нравится грубость, — даже не спрашивая, заключил Сасори.       — Заткнись, — ответил Дейдара и подавился воздухом. Казалось, легкие дали сбой, после того, как хозяин почувствовал ладонь на члене. Пусть и через штаны. Глядя кохаю в глаза, семпай дрочил ему через два слоя ткани. У Тсукури подкашивались ноги, ему стало стыдно. Он смущенно закрыл глаза и простонал в голос, запрокинув голову и сжав плечи партнера. Сасори вслепую разбирался с ширинкой на чужих штанах. Его рука двигалась на члене изумительно хорошо. Да он даже дрочит идеально! На задворках сознания промелькнула мысль, что Сасори тоже неймется, и Тсукури планировал вернуть так щедро подаренную ласку. Он уже расстегнул ремень и спустил брюки, а теперь, глядя в глаза семпаю, непростительно пошло и развязано облизывал свои пальцы: провел языком по указательному и забрал его в рот, старательно обсасывая, а затем подключил средний, облизал ладонь. Сасори переклинило. Он отвел руку Дейдары и заменил своей. Первый с готовностью проделал то же самое снова, в то же время влажной рукой дрочил семпаю, словно себе. Стоны Сасори не должны слышать другие. Это слишком. Слишком открыто, слишком провокационно, слишком искренне. Карие глаза, уже подернутые дымкой возбуждения, заволокло пеленой. Акасуна пальцами трахал влажный теплый рот кохая. «Он же постоянно руками работает…» Это объясняло их гиперчувствительность. Сасори судорожно вдохнул. Дейдара ощутил, как заинтересованно дернулся член. Усмехнулся. Пропустил пальцы в глотку. Сильнее сжал член, провел пальцем по головке. Сасори трахал его в рот. И трахал глазами. Он имел его. Отгороженный от всего мира, он показал истинного себя: жадного, раскованного, сексуального. Ритмично двигал бедрами, пока ладонь обхватывала член и смотрел в глаза. Дейдара видел фейерверки в глазах семпая, его закушенную губу. Он слышал задавленный стон, почти рык. Чувствовал сперму в ладони и свое бешненое сердце. Сасори прекрасен. Он глубоко вдохнул, наблюдая, как Дейдара слизывает все.       — Настолько недотрах? — севшим голосом спрашивает Акасуна. Не ему это говорить. Дейдара молчит, но Сасори понимает. И опускается на колени. Кладет руки на бедра. Смотрит снизу вверх. У Дейдары останавливается сердце. Такого вида в природе не должно существовать.       — Дейдара-семпай! Я закончил! Там… — осекся Тоби так же внезапно, как и появился. — А…       — Закрой дверь! — одновременно крикнули оба.       — Прям совсем закрыть?       В дверь две пары глаз убийственно смерили взглядом кохая. Дверь закрылась. В замочной скважине провернулся ключ.       — А я всего-то хотел сказать, что зал пора закрывать, — сам себе сказал брюнет. — Я как школьница, влюбленная в своего семпая! Только вот семпай влюблен в своего, — подытожил он, казалось, без капли грусти.       Сасори усмехнулся, посмотрев на красного как рак Дейдару.       — Расслабься, — сказал он мягко. На что Тсукури только разочарованно простонал, закрыл глаза рукой и отвернулся. — Если не можешь заново поймать волну, сделаем так… — продолжил растрепанный Акасуна, поднимаясь и снимая галстук с плеч. Убрав руку блондина, он дважды обмотал галстук, отгораживая Дейдару от окружающего мира. Опорной точкой оставался исключительно Сасори.       — Ты лишен возможности видеть, взамен я лишусь возможности применять руки. Все честно, — объяснил семпай, снимая галстук с Дейдары и помещая в его руки. Сам же повернулся спиной. На ощупь Тсукури связал. Это было грязное осквернение. Но им обоим вставляло.       — А как же… Ну… — замялся Дейдара, не зная как сказать.       — Секс? — подсказал Сасори.       — Да.       — У тебя есть смазка? — отрицательное качание головой. — А презервативы? — тот же ответ. — Вот и все.       Дейдара почувствовал, как с него снимают белье. Кожа скользит по коже. От осознания того, что Сасори делает это зубами, по коже идут мурашки. Руки вцепляются в подоконник. Головку облизывают, ведут дорожку языком до яиц, затем возвращаются к головке и лижут по бокам, словно мороженое. О господи нет! Дейдара закусил ребро ладони. Он не выдержит. Сасори взял наполовину. Это действительно демон. Ангелы не умеют так сосать. Лизнуть уздечку, втянуть щеки, дышать носом. Круговые движения головой, а языком по головке. Дейдара чувствовал, как умирает. Головка уперлась в глотку. Тсукури несдержанно простонал, положив руку на макушку семпая. Повинуясь инстинктам, сжал эти демонические ярко-красные волосы, потянул ближе. Вибрация, ощущаемая головкой, выбила из колеи. В голове — белый шум. Дейдара толкается во влажный податливый рот до конца, рвано и часто. Акасуна не сопротивляется, и смотрит. Тсукури в протяжным стоном кончил в горло, не позволяя отстраниться. Сасори понимал. И принимал.       Едва отойдя от оргазма, Дейдара сдернул с глаз галстук. На него, прикрыв глаза, смотрел Сасори. Он, стоявший на коленях, выглядел так по-блядски со связанными руками за спиной и слюной, тянущейся в перемешку со спермой с уголков губ. Он загнанно дышал и улыбался. Он пленял. Дейдара запомнит этот образ, словно по фото. Он уже знал, на что будет дрочить сегодня вечером.       — Спасибо, данна. Вы просто огонь! Вы знали? — развязывая семпая, признался Тсукури. Сасори усмехнулся.       — Не за что. — Довольная улыбка не сходила с губ.       — Вы… Просто… У меня нет слов!       — Да я понял, — приводя себя в порядок, ответил Акасуна. — Пожалуй, стоило дать тебе помыть полы.       — Да. Мне стоило… Дать, — застегивая рубашку, согласился Дейдара. — Я пойду умоюсь.       — Можешь не пробовать.       — В смысле? Тоби, мать твою, я же тебя убью, хм! — вспомнил кохая Тсукури, когда дверь не поддалась.       — Зато у нас хватит времени и полы помыть, и костюмы погладить. Костюмы, кстати, на тебе.       — Но почему, данна?! — воскликнул Дейдара.       — Потому что я так сказал.       Блондин демонстративно отвернулся, забирая волосы в шишку, чтоб не мешались.       — Вот и хорошо. За работу. Если увижу хоть одну складку, будешь переделывать, — Сасори вынул из ведра тряпку, отжал ее и повесил на швабру.       Все-таки смотреть, как он работает, и есть искусство.