повальная смерть

      — Да ты недостоин даже ноги мои целовать, уебок, — шипит Эки́бо, чуть ли не плюется в лицо Мадаре, глядя исподлобья горящими глазами, растягивает ядовито-красные то ли от крови, то ли от въедливого пигмента губы. На белых острых клыках смазанными пятнами расплывалась прозрачно-красная слюна.       Мадара наклоняется к ней почти вплотную, но Ю́доку даже не дергается, только сама придвигается ближе, высверливая в остром чернющем взгляде дыру. Учиха зло хмыкает, скалится: “думаешь, только ты тут можешь кусаться, мразь?” Эки́бо до треска сжимает рукоять куная, приставленного к кадыку Мадары, сама же царапается о лезвие катаны, чуть шипит сквозь плотно сомкнутые зубы, не спуская с лица кривую улыбку. Прозрачно-мутная слюна скатывается тонкой дорожкой от губы к краю подбородка, падает на окровавленный металл.       Учиха безумно щурится, удовлетворенно зло скользит взглядом по напряженному лицу, и почти рычит:       — Как будто я собирался, жалкая псина.       Забывшись, не успевает вовремя среагировать и полоснуть по открытой шее лезвием катаны. Эки́бо с силой бьет его лбом по переносице, глубже насаживаясь на острие, с удовольствием чувствует скатывающуюся по волосам теплую кровь Учиха.       Прекрасную теплую проклятую кровь.       Ю́доку скалится сильнее, чувствуя над головой утробный рык Мадары, заходится в кашле, когда ее с силой бьют в солнечное сплетение, так что доспех, прогнувшись, врезается в грудину.       — Кто вообще додумается дать своему ребенку такое имя(*), — насмешливо тянет Мадара, медленно подходя к задыхающейся Эки́бо. Ю́доку поднимает взгляд на мужчину, растягивает губы в дрожащей ухмылке, подбирает под себя руки, чтобы опереться на слабые кулаки и встать напротив Учиха, смотреть в его бешеные бесстыдные глаза, чтобы плюнуть ему в лицо со всей силы, со всем сконцентрированным ядом, оставшемся в организме.       Мадара с силой припечатывает ее ногой к земле, надавливая на лопатки, цокает и громко истерично смеется. Голос рвется на тысячу осколков, разбивается в воздухе. Эки́бо хрипит куда-то в землю, хватает губами смоченный кровью грунт; песок и камни хрустят на зубах.       — Бедная, бедная девочка, — Мадара наклоняется к ней, не убирая ноги с чужой спины, хватает пальцами спутанные грязные волосы, резко натягивает их на себя, вырывая редкие пряди. Ю́доку хрипит, сплевывая мешающуся слюну на землю, закатывает глаза. Учиха любовно, нежно оглаживает острое угловатое лицо костяшками пальцев, задерживается на изувеченной половине уха, и, зло закусив губу, дергает его.       — Я убью тебя, — хрипит Эки́бо, брызжа розово-красной слюной.       Мадара смеется, закидывая голову назад.       — Попробуй, шавка, — наклоняется еще ниже, сверля безумным вглядом рассеченный висок, сильнее натягивая волосы, шипит, как две змеи разом. — Ты меня даже пальцем коснуться не сможешь.       Ю́доку хрипло смеется, надрывая связки. — Ты уверен, а, мразь?       Экибо наугад, выворачивая руку в суставе, с размаху бьет его кунаем по локтю. Мадара успевает перехватить его свободной ладонью, прижимает к спине, выворачивая плечо Ю́доку еще больше. Кажется, Экибо услышала хруст собственной кости сквозь сиплый крик, спрятанный в земле. Учиха садится на нее, умещая в руке захваченные волосы и чужую вырванную руку, забирает кунай из синеющего кулака, крутит его за кольцо на пальцах.       — Более чем, ничтожество.