Цветы в зеркале, луна в воде

Мобэй проснулся первым, скорее даже, отчаянно вырвался в реальность, пусть его никто и не держал толком. Он вскочил, откидывая одеяло и какие-то тряпки, словно они мешали полностью дышать, и сминая мягкие простыни руками. В тишине раздавалось его учащённое дыхание, отражаясь мягким и незаметным эхом. Пару секунд он сидел с непривычной для Повелителя Севера согнутой спиной. Он тупо упёрся взглядом в собственные руки: метка тепло покалывала, но надпись разобрать было невозможно. Глаза отказывались фокусироваться; немного осмотревшись вокруг размыленным взглядом, который постепенно возвращался в норму, он заметил нежный падающий беловатый лунный свет, разливающийся спокойным озером под окнами. Так тихо вокруг, что могло бы показаться, словно здесь царство мертвецов, а не льда. Мобэй схватился за эту мысль ровно в тот же момент, когда спящий человек рядом с ним схватился за его руку. Брови Мобэя взметнулись вверх, лёд во взгляде начал таять, и всё замерло; он вспомнил всё произошедшее во сне. Дымка сонливости мгновенно спала, и не только зрение приобрело ясность. Он развернулся к человеку, который сильнее впивался в его руку, и абсолютно пропал. Всё теперь становилось таким сложным; мысли путались и переплетались, перескакивая друг на друга, но все были об одном и том же. «Позже, — подумал Мобэй, — поговорим или ещё что-то, неважно. Не сейчас». Аккуратно шурша уже помятой тканью одежд, он тихонько и невесомо коснулся плеч Лао: по пальцам пробежали мурашки – Мобэй совсем не знал, как обращаться с человеком, у которого вся жизнь – бесконечный плен и война, в чём он тоже принял участие. Он понимал, что пленник всё ещё во сне, кажется, не слишком приятном, и его было необходимо разбудить. Мобэй не хотел, чтобы он там пробыл хоть секундой дольше; кажется, придётся рисковать и действовать по интуиции, доверившись каким-то странным и незнакомым ранее волнениям оттаявшего сердца, о наличии которого Повелитель Севера не подозревал. Мобэй тряхнул его за округлые плечи, которые стали казаться ещё меньше и хрупче, сотрясая и колыхая стоячий воздух именем, что всегда ему напоминало бархат. Он не знал, как теперь лучше к нему обращаться, — он совершенно ничего не знал; неуверенность толстым слоем пыли покрывала его. — Цинхуа, пожалуйста, просыпайся. Цин… Веки дрогнули, и ресницы взметнулись вверх; тело — напряженная струна, лопающаяся и разбивающая кожу до кровавого следа; мышцы на ногах болезненно взвизгнули, не давая пошевелить ими. Сон сумбурно проносился в воспоминаниях, но самое яркое и значимое, блестящее синими цветом, спокойным и блеклым, — Мобэй. Он был там, эти объятия и их метки – это всё точно было. Но это было не единственное. Мобэй. Был. Везде. В каждом чёртовом углу его никчемной и отвратной до блевотного запаха и сочившейся гноем жизни. Он увидел столь многое; то, от чего Лао так бешено бежал, закрываясь вуалью, отгораживаясь, стараясь забыть навсегда, сделать вид, что ничего этого не было. Он так старательно и усердно выстраивал крепость, наводил марафет и маскарад перед собой и другими — теперь же всё рухнуло, развалилось, развеваясь пылью по воздуху. Остался лишь мальчик, сидящий в руинах и пыли собственных построек, а за спиной был лес с населяющими его тварями, но не чудовищами, а людьми. Увидев, что перед ним парализованная кукла, уставившаяся в потолок; почувствовав, как напряжены его плечи и взгляд, такой испуганный и безжизненный, и ни единого колыхания привычного света, только бесконечную усталость, которая обволакивала его тёмными водами озёр, Мобэй на секунду перестал дышать. Чуть сильнее сжав подрагивающие плечи, он шепнул, будто бы мог кого-то потревожить, но тихий звук голоса был слишком громким для зависшей тишины: — Лао, — Мобэй попробовал изменить тактику: фарфоровая мелодия его голоса давала понять, что он знает, но всё в порядке. Кукла выпустила шумно воздух и ошарашенно повернулась, зрачки расширились, как бутоны цветов под солнцем. Почувствовав на плечах незначительную тяжесть, он резко вскочил и отпрянул, ползя назад. Если спросить Лао, кому бы он доверил свою жизнь и на кого полагается, тот без колебаний выпалил бы имя своего Короля, но он почувствовал себя совершенно голым и безоружным перед его взглядом, не находя призрачной опоры – лишь пугающие колючие деревья за спиной. Он доверял ему, но довериться было слишком дико и страшно. В Мобэе плотины рушились, затопляя едким и щекочущем волнением до краёв, прокатываясь по коже с каждым глубоким выдохом. Видя, что испуганный зверёк отполз почти на самый край кровати и не перестал двигаться, сминая простыни, готовый вот-вот встретиться спиной с полом, Мобэй ловко, касаясь как можно меньше спины Лао, развернул его. В пульсирующем сознании демона всплыла та самая картина, когда Лао протащили по спине через всю комнату; он сжал кулак, стараясь выкинуть это из головы сейчас: слишком мешает. Мобэй отодвинулся на противоположный край кровати, а казалось, что берега. Повелитель Севера, установив зрительный контакт и поняв, что Лао сидел в ожидании и не старался больше убежать, облегчённо вздохнул: — Как к тебе лучше обращаться? — спокойно, но с искренней заботой спросил Мобэй, ловя небольшие колыхания во взгляде собеседника. — Не знаю… я, — он замолк, задумавшись над вопросом; выбившиеся пряди спадали на его лицо, обрамляемое светом луны. Мобэй, заметив, как он опустил голову и свёл брови, поднося к губам большой палец, слегка обрадовался, увидев старую привычку. Он робко поднял взгляд, сталкиваясь с заботливыми глазами Мобэя, замер и выдавил тихое: — Лао. Мобэй удовлетворённо кивнул и непривычно тихим голосом, который за сутки стал чем-то обязательным и безотлагательным, как снег в январе, продолжал настраивать контакт: — Лао, если тебе неприятно рядом со мной, то я не приближусь больше… Нарушая все правила приличия и этикета, Лао прервал его речь, нервно ущипнув себя за шею: — Нет! Пожалуйста, не уходи, — всё это было сложно и превращалось в парадокс: он хотел, чтобы его Король был рядом с ним, но был совершенно не готов показывать шрамы и свою боль, которую было гораздо проще спрятать, чем попросить помощи. — Я… я вовсе не боюсь тебя, совершенно нет! Просто все это было так… так… странно, — он не мог подобрать верного слова и не хотел объяснять причины подробно, но Мобэй демон, а не дурак: он понимал и без лишних слов. — Можешь… если хочешь… если не противно, подвинуться ко мне. Мобэй ошарашенно смотрел в глаза, которые заискрились игрой света, надеждой, незаметно и так легко. Лао был всегда таким открытым, и все его эмоции было так легко считать, но при этом за ними было солёное море молчаливой и кусающей правды, медленно разъедающей. Он оказался перед Лао, сидя напротив, и, следя за реакцией человека, он взял его изящную ладонь и ненавязчиво поглаживал своими шероховатыми подушечками пальцев мягкую кожу. Лао ощущал лёгкие и слегка щекотные поглаживания, которые приятно охлаждали и освежали. Он был так расслаблен и мнителен под ласковым и тлеющим, как угли жаровни в январе, взгляде. Мобэй, Повелитель Севера, властелин льда и снега, демон, которого боятся во всех мирах, был так добр и нежен с ним; их совершенно ничего не объединяло: ни кровь, ни общее прошлое, ни даже схожесть. С самого начала они были лишь слугой и хозяином, вначале далеко с не самыми дружескими отношениями, но именно его Ледяной Король оказался самым заботливым и волнующимся за него. Лао убедился в его отношении к себе в купальне, и, проматывая, как тот чутко и аккуратно обращался с ним до, окончательно расцвёл от этого осознания. Его неуверенность расходилась рябью на воде, но одним лишь взглядом Мобэй осушал этот водоем, превращая его в цветущий сад магнолии и сливы, убаюканный инеем и морозными лучами солнца. Лао переплёл их пальцы и слегка поднял руку, кладя свою на Мобэя, поглаживая ранки от собственных ногтей. Мобэй не ожидал таких действий от Лао: когда он вспоминал состояние его души, ему казалось, что тот ещё долгое время будет в очень удручающем состоянии. Он с нескрываемым удивлением посмотрел на человека перед собой: — Спасибо, Мобэй, — Лао вздохнул, и лёгкая улыбка тронула его уста, — Спасибо, что не бросаешь меня и пытаешься помочь, — глотая комок в горле, он ещё раз, медленно вышагивая, провёл пальцем по стеклянной коже. — Лао, пожалуйста, не скрывай от меня больше ничего, — он невесомо и не торопясь поглаживал его по волосам. — Я действительно хочу тебе помочь. Если тебе становится невыносимо тяжело, говори мне. Если становится страшно, говори мне. Если больно, говори мне. Нет нужды больше прятаться и убегать, я уберегу тебя, — Лао, слушавший такие искренние и нужные слова от своего Короля, не сдержался и прильнул к его ладони, во все глаза смотря на него. — Обычно я не даю клятв и обещаний, но тебе я клянусь, что буду с тобой до конца. Я принесу кровавую клятву на алтарь предков. Услышав последнее предложение, Лао отпрянул, с негодованием посмотрел на глупого Короля и сощурил глаза: — Мобэй, мне и твоих слов достаточно, клятвы демонов не людские, слов на ветер они не бросают. Это известно всем. Но кровавая клятва… — он взглянул с укором и волнением в глаза перед собой. — Если твои чувства изменятся, то ты сгоришь изнутри. Нельзя так бездумно… и на алтарь… Мобэй удовлетворённо усмехнулся про себя, радуясь ощущению волнения со стороны Лао: — Если мои чувства изменятся, то я не смогу держать словесную клятву и это будет лишь пустая бравада. Времени обдумать у меня было достаточно, поверь. — Тогда я тоже, — выпалил уверенно, словно выставляя меч перед собой в боевой стойке, заклинатель. — Это не честно, если только ты это сделаешь. Да и как я смогу прожить без твоей защиты? — он использовал все аргументы, что приходили в его голову. — Это не то же самое! — Мобэй схватил его за предплечье. — Ты человек, ваши сердца совсем другие, они переменчивы и непостоянны, — перед глазами Мобэя всё ещё была живая картина мёртвого Лао. Он дёрнулся и зашипел от боли: кажется, в порыве беспокойства Мобэй случайно сжал рану Лао, увидев его выражение лица. Мобэй сразу же отпрянул и убрал свои руки подальше, ругая себя всеми возможными способами. Мгновение назад он клятвенно обещал его защищать, а теперь снова сам же причинил ему боль. Он, запинаясь, залепетал: — Прости, прости, прости… я… Его речь была прервана подвинувшимся вплотную Лао, который наблюдал такого настоящего, без всех возможных напускных образов Мобэя впервые: — Всё в порядке. Ты не виноват. Не стоит разводить драму на пустом месте, думаю, её и так хватило, — Лао потянулся, облокачиваясь руками на его колени, подтянувшись вверх и соприкасаясь с его грудью, выдохнул практически в лицо и продолжил, — Мобэй, тебе не стоит волноваться, что я могу уйти от тебя. У меня нет никого ближе тебя и никогда не было. Мобэй обхватил своими крепкими мышцами рук, хорошо скрываемыми за слоями одежд, хрупкую как крылья бабочки спину и, прижав к себе, заключил в объятия, от нежности которых Лао расплывался и таял, растекаясь маслом. Он ответно обнял его, слегка играясь с прядями волос Мобэя, накручивая их на тонкие пальцы. От Мобэя пахло свежестью, такой чистой и настоящей – вдыхая его запах, Лао словно дышал через толщу воды. — Знаешь, мне сейчас очень хорошо. Так, как никогда раньше, — он глубоко вдохнул. — Все говорят, что ты кусок льда, но ты самый человечный и живой. Мобэю стало неловко, а тепло, исходившее от объятий, ощущение размеренного биения чужого сердца и дыхания, кажется, заставили краснеть не только щёки. Мобэй охотно верил нежным словам Лао: тот снова становился живым, болтал и кожа его выглядела лучше, но бледность, синяки и угловатая худоба всё ещё были на месте – это заставляло напрячься Короля. Его мысли плотно переплетались с иной: тогда он с ужасом понял, что Лао уже долгое время ничего не ел и не пил. — Тебе нужно принять пищу и снова осмотреть раны, — строго проговорил он, ожидая увиливаний. Но от сладкого медового голоса, лёгкого дыхания, опалившего шею, он сдался: — Мой король, пожалуйста, давайте побудем так ещё немного. Спокойствие колыбельной укутывало и гладило так невесомо, что Лао словно оказался в перистом облаке; эти кристаллы воды были шелковистыми и приветливо касались каждой грани его тела и души; проникали туда, куда он сам не стал бы глядеть никогда. Мобэй был с ним нежнее весенних лучей солнца и первых раскрывшихся бутонов, он так искренне и чутко держал его, следуя за каждым биением сердца, вздохом и любым движением. Лао совершенно ничего не хотелось – лишь бы его не оттолкнули и держали так всегда; кажется, он определённо знал, что хотел бы умирать вот так: только в руках Мобэя, прижатый к грудной клетке, пытающийся стать одним целым. Всё, что было до, никуда не исчезло от исцеляющих кульбитов, даренных Мобэем совершенно за бесценку, но постепенно и ползуче сглаживалось, мешаясь с ледяным принятием. Этот процесс был очень долгим и требовал запаса терпения, заботы и любви, но он был возможен. Лао не забыл ничего: всё, что недавно впивалось острыми углами, раздирая и пронзая насквозь, всё ещё было здесь, внутри, но рядом с Мобэем оседало пылью в темноте – с ним всё было легче. Лао не было нужды цепляться за Короля, он сам его держал. Вовсе не силками, не оставляя следов снаружи, только внутри, заставляя ожить то, что уже давно, казалось, умерло. Всё приобрело ясность в глазах Мобэя, стало таким понятным, как прозрачная гладь воды в источниках. Человеку в его руках так нужна до удушья простая забота; Мобэй готов был без отдачи с полной невзыскательностью одарить ею, окунуть с головой. Он мог отдать всё, лишь бы этот мышонок в его руках так же размеренно дышал и был невредим. Впервые ему так хотелось чувствовать тепло. Мобэй привык заботиться о себе сам, помогать самому себе: не от кого было ждать поддержки, полагаться можно было только на себя. Но стоило появиться на горизонте этому до нелепости неуклюжему человеку — всё пошло наперекосяк и полностью вразрез с планами Короля. Цинхуа своими, казалось, банальными вопросами о самочувствии и попытками спасения, которые стоили слуге целостности костей и некоторых других значительных травм, немного накренил морозные догмы и рутину Короля. Когда недоверие уже переросло в привязанность, стало поздно. Никто и никогда не делал такие вещи для него, никто и никогда не интересовался им и его жизнью. Вот только Мобэй совершенно не знал одной изюминки, которую было сложно почувствовать. Мёртвый человек зубами вцепился в свою работу, где он был нужен, где его стали ценить и поощрять со временем. Он не только не знал любви, но был с самого детства покорёжен, с его-то мягкой натурой. Мобэй и сам не был уверен, а выдержал бы он. Мобэй отстранился, но Лао всё ещё чувствовал, что его бережно поддерживают рукой за спину; он чувствовал прохладные, а вместе с тем бархатные ощущения на щеке от поглаживания. Глаза напротив, что заставляли демонов с ледяным ужасом пасть в ноги, выражали лишь кроткую, пробирающую до сердца привязанность, которую Лао хотелось назвать словом на букву «л», но он не решался. Под этим взглядом ему казалось, что он где-то в зимний вечер, закутавшись в плед перед камином; возможно, он за городом проводит зимние каникулы рядом с любимым человеком Мобэем. — Нужно поесть, — непреклонно заявил Мобэй, но взгляд оставался таким же уютным. Лао лишь кивнул, хоть есть совсем не хотелось. После беспокойного сна снова пришлось менять одежды. Он и не задумывался никогда, что у него так мало комплектов: белое ханьфу, которое он так старательно игнорировал, пришлось как раз, правда, цвет его кожи всё ещё был нездоров, и он немного стал похож на призрака. Мобэй снова занялся его волосами, пытаясь сделать хвост, но в этот раз из умелых рук Повелителя Севера волосы играючи и непослушно выскальзывали; Лао усердно делал вид, что верит в неуклюжесть его Короля. Кажется, он понял, что такое быть действительно счастливым. Это чувство заполняет тебя полностью, вытесняя на некоторое время всё лишнее и мешающее. Лао казалось, что внутри разливается лунный свет, с которым он ассоциировал Мобэя. После появления во дворце человеческой особы посыпались странные изменения, не устраивающие других, но что их мнение против слов Мобэя, который со временем стал прислушиваться к своему маленькому слуге. Всё началось с кухни: там стала появляться человеческая еда, странная коробка со льдом, которую Цинхуа называл холодильником и странная белая масса, которую он называл мороженым. Про обогревание некоторых комнат можно и не упоминать: стали появляться цветы в вазах, которые оживляли эти помещения, пропитанные смертью и холодом. Библиотека заполнилась разнообразными книгами от сказаний до военного дела. На окнах появились какие-то тряпки, которые Цинхуа называл то занавесками, то жалюзи. В свободное же время, которого почти не было, он сосредоточенно что-то писал, не показывая никому и пряча где-то в рабочей комнате. Если всех остальных слуг и придворных это бесило, то Мобэя забавляли эти странности, правда, теперь он понял, откуда растут корни. Теперь человеческая еда была приготовлена впрок всегда, поэтому вонтоны уже ждали в недоизобретении Лао, который так радовался собственной задумке под презрительные вздохи и ахи демонов. Столовая была огромной комнатой, которая больше походила на европейский стиль, что предпочитал Мобэй и его род. Она была предназначена для большой семьи, но кто же знал, что Мобэй будет так одинок? Теперь это уже не имело ровно никакого значения. Лао ел пищу больше на автомате, не чувствуя вкуса, но где-то на середине у него проснулся живой аппетит, и еда всё же заиграла красками. Мобэй всё это время сидел рядом, делая вид, что усердно изучает свиток, но услышав, как палочки коснулись стола и немного прокатились в стороны по деревянной поверхности, он поднял глаза на Лао. Вотоны всё ещё не были доедены, но человек, пряча руки в длинные рукава, явно теребил внутри ткань. Поймав на себе его протяжный и заинтересованный взгляд, он наконец решился заговорить; голос, подобный журчанию воды, заполнил пустоту: — Мобэй, выходит, теперь, что наши души связаны? Прозвучавший вопрос был больше риторический, но Повелитель Севера решил, что лучше ответить и прояснить ситуацию: — Да, но это тебя совершенно ни к чему не обязывает, тем более метка у тебя на душе. Лао слегка опешил, и его пальцы замерли, разжимая ткань. Он был ошарашен тем, что Король так и не понял. Он совсем упускал из виду тот факт, что Мобэй боялся того ранить; чуть поддавшись вперёд и склонив голову, он залепетал: — Неужели ты действительно думаешь, что я имею хоть что-то против? Наоборот, я так рад, что все мои опасения были напрасны. Пребываю в полном восторге от мысли, что наши судьбы связаны. Это лучшее, что я могу иметь, ведь по сути я этого совершенно не заслужил. Мобэй на эту тираду, произнесённую за доли секунд, недовольно поджал губы: — Лао, и давно ты об этом думал? Не говори, что ты не заслужил. Ты должен иметь намного больше, чем у тебя есть. Я докажу тебе это. Осознав, что сболтнул лишнего, он слегка понурился и покраснел, но взгляд оставался таким же ясным. Вопрос явно требовал ответа, и уйти от него Лао не хотелось. Он испытывал дикое смущение, но ему хотелось говорить: он хотел, чтобы Мобэй знал: — Давно, — он кивнул. — Часто смотрел на метку и так хотел, чтобы она принадлежала мне, обо мне. Я гадал, кто же это? Никаких теорий не строил, хоть и хотелось, но они бы окончательно загнали бы меня в пучину печали. Мобэй слегка не верил собственным ушам; неужели он действительно не догадывался? Лао был так сообразителен и смекалист в своей работе, но в том, что её не касалось, был ребёнком. Мобэй дёрнулся от осознания: его как стрелой ранило и наконечником несколько раз прокрутили. Он ведь умер подростком, конечно, неизвестно, сколько он пробыл в этом теле, хотя по его познаниям всё же можно было сделать вывод, что достаточно долго, но весь жизненный опыт начинался на книгах и заканчивался бесконечным трудом. — Мой Король? — взволнованно прошептал он. — Всё в порядке, задумался. Не называй меня так, мы же условились. — Но мне нравится, ведь вы действительно мой Король, — Мобэй воззрился с нескрываемым удивлением на него, ибо он впервые сказал это обращение с такой терпкой нежностью. — Мне хотелось бы уточнить по поводу… тех… троих, — выдохнул Лао. Заметив, как по плечам Лао прошлась лёгкая дрожь, Мобэй заметно напрягся, но когда он услышал вопрос, всё встало на свои места. Он хотел и сам про это заговорить, но не знал, с какой стороны лучше подступиться. Ему вдруг захотелось оказаться ближе к Лао, но их разделял стол, который стал настоящей преградой. Лао опустил голову, заставляя нутро Повелителя Севера сжаться: — Они пойманы. Если хочешь… Перебив Короля, Лао моментально, абсолютно безэмоциональным тоном, который обычно свойственен Мобэю, больше просипел, чем проговорил: — Нет, ничего не хочу знать. Мобэй лишь кивнул, представляя уже сам, что с ними сделает. Он слегка обрадовался, что он отказался, ибо Лао был слишком добр порой, хоть и часто прятал эту свою черту, но она придавала ему такой шарм – Мобэй млел. Основная же причина, по которой он ликовал: Мобэй не хотел, чтобы они пересекались. Оставалась ещё одна вещь, которая тревожила Короля с самого пробуждения: здесь его познания были скудны и неточны. Прежде чем начать одну, пожалуй, из самых важных тем, он уточнил: — Лао, могу я сесть к тебе поближе? Лао утвердительно кивнул, ни секунды не сомневаясь, и сразу же поднял взгляд, но это не мешало увидеть, что стоило ему напомнить о произошедшем, как что-то внутри него померкло и тот снова стал выглядеть так же фальшиво, как в первые месяцы службы. Мобэй отодвинул стул и развернулся лицом к Лао. Заметив, что он легко успокаивается от поглаживаний, Повелитель Севера, аккуратно взяв его руку и получая согласие протягиванием, стал нерасторопно и аккуратно, словно касался хрусталя, поглаживать Лао. Увидев, что плечи собеседника заметно расслабились, он решился задать вопрос: — Твоя душа… она в ужасном состоянии, и с этим нужно что-то делать. Если бы это было возможно, я бы хотел полностью сам помочь исцелить её, но не думаю, что это возможно одними моими усилиями. Лао задумался; он вспоминал новеллы и книги, которые прочитал в этом мире. Их было великое множество, и если сложить все вместе, то можно выстроить небольшой дом. Но знания иногда как река: протекают сквозь, не задерживаясь внутри. К своему стыду, именно книг по местной «психотерапии» он прочел немного, да и некоторые вещи там были достаточно сомнительные. Но всё же он запомнил три вещи, которые помогают в подобных случаях. Первый пункт сразу отпадает, ибо нужно взаимодействие с другим человеком, а отходить куда-то от Мобэя в ближайшие несколько лет он не планирует, он и без всяких целителей дао, которых днём с огнём не найдёшь, проживёт. Второй способ был самым рациональным, а вот третий... Не то чтобы он был невозможен, хоть таким и казался, но вгонял в краску Лао, когда он думал о нём. — Один из способов — музицирование. Необходимо найти инструмент, лучше флейту, наполненный чистой духовной энергией и играть на ней традиционные мелодии исцеления. Мобэй недоверчиво хмыкнул и, перевернув ладонь внутренней стороной, легонько провёл рукой, смотря на пересекающиеся линии; не отрываясь, он решил уточнить: — Один из способов, какой же второй? Лао совершенно не хотел оставлять какой-то подтекст; он хотел схватиться за рукав ханьфу, но его рука была на попечении у Мобэя. Он резко сжал их руки, поднял взгляд, смотря не отрываясь на Мобэя, нервно сглотнул и совсем тихо проговорил: — Мой Король, мы, конечно, взрослые люди и не нуждаемся в этом, особенно когда и так всё понятно, но скажите, Вы любите меня? — Люблю, — совершенно не смущаясь ответил он, словно сказал, что съел на завтрак. — Так что за второй способ? Лао понял, что этот процесс займёт гораздо больше времени и нервов, чем он рассчитывал. Он устало вздохнул, но всё же радостно повторял про себя ещё долгое время: «Меня любят!». И всё время прокручивал именно этот момент за столом: рука об руку, чуть сбившееся дыхание, теплый запах вотонов и такое уверенное «люблю».