Золотая лихорадка

But I don't like a gold rush, gold rush I don't like anticipatin' my face in a red flush I don't like that anyone would die To feel your touch Everybody wants you Everybody wonders what it would be like to love you Walk past, quick brush I don't like slow motion, Double vision in rose blush I don't like that falling feels like flying 'Til the bone crush Everybody wants you But I don't like a gold rush

      Гарри считает, что с любимыми нужно быть и в беде, и в радости, поэтому составляет Камилль компанию на вечеринке журнала «Independence Day» по случаю какой-то там победы Альберта за статью.       Камилль на вечеринке — как рыба в воде. Она в окружении своих коллег, таких же журналистов, поэтому не чувствует себя некомфортно.       Гарри Стайлс, при всей своей эмпатии и способности завязать с любым человеком диалог, чувствует себя немного лишним.       — Привет, Гарри, — к нему с бокалом шампанского подходит Фрейя. Она в симпатичном бирюзовом платье в цветочек и третий человек, которого он на этом мероприятии знает. — Развлекаешься?       — Не то слово, — Гарри усмехается. — Как и ты, я тоже развлекаюсь.       Она улыбается.       — Я в этом мастер.       Гарри улыбается в ответ.       — Поздравляю Альберта с победой. Он это заслужил. Я бы и сам передал, но к нему сегодня весь вечер не подступиться.       — Согласна, — кивает Фрейя, делая глоток. — Сама к нему еле протиснулась, чтобы вручить бокал с шампанским и поприветствовать его коллег. Хотя бы просто поприветствовать, представляешь? Я даже не успела завязать беседу — нас прервали!       — Популярность.       Фрейя вновь делает глоток, пристально смотря на Гарри.       — Скажи-ка мне одну вещь, Гарри: тебе здесь некомфортно, да?       — С чего ты взяла?       — Ну… Как бы объяснить… Ты выглядишь как футболист, который пришёл на сборище хоккеистов. Жалкое зрелище, если честно.       Гарри смеётся, глядя на Фрейю. Она чем-то напоминает ему Джемму: прямолинейная, не увиливает от ответов и говорит то, что думает, даже если это будет звучать обидно.       — А ты к какой категории относишься? Футболисты или хоккеисты? Потому что тебе, мне кажется, тоже здесь не нравится находиться.       — Я — хоккеист на скамейке запасных. Я, вроде как, рада здесь быть и рада быть частью этого мира — журналистики, — она обводит комнату рукой, — но так как я больше не пишу, то чувствую себя лишней. Как будто я без рук. Я была уверена, что после ухода из «Falling» я найду себе занятие, — Фрейя начинает откровенничать. — Прости, что я всё это вываливаю на тебя. Я пойму, если ты не захочешь слушать…       — Всё в порядке, Фрейя, — заверяет её Гарри. — Говори. Так, по крайней мере, нам будет комфортно.       Кларк улыбается.       — Я думала, быть может, мне стоит сменить направление, в котором я работаю, больше не рассматривать отношения. Я попробовала, но как-то… Не очень пошло. У тебя такое было?       — Да, когда мы с парнями писали песни. Порой вдохновение так и лилось, бери ручку и записывай, а порой целыми днями мы могли сидеть впятером (а потом и вчетвером) над одной строчкой. Попробуй отдохнуть и сменить вид деятельности.       — Пожалуй, ты прав. Так и попробую. О, вот и Ками!       Она указывает рукой куда-то вперёд, Гарри туда смотрит, и в поле его зрения попадает Камилль. Она несёт в руках два бокала с шампанским, когда её останавливает высокий черноволосый мужчина.       — Привет, я снова с вами, — позади Гарри и Фрейи оказывается Альберт. Он приглаживает свои кудряшки ладонью и хлопает Гарри по плечу. — Порядок?       — Кто это разговаривает с Камиллой?       — Это? О, так это же Энди Миллер — акула журналистики. За ними журналы 24/7 бегают, чтобы не то, чтобы интервью взять, а какую-нибудь от него цитату ухватить.       В этот самый момент вышеназванная «акула журналистки» приобнимает Камилль и что-то спрашивает у неё на ухо. Она отвечает отрицательно и улыбается, показывая, что ей нужно идти.       Гарри охватывает раздражение. Он никогда не был ревнивцем, но сейчас… Он даже к Джошу не ревновал её так, как сейчас. Ему хотелось подойти к этому Энди Миллеру и сказать ему, что стоит держать свои руки при себе и не обнимать девушек, которые состоят в отношениях и не собираются их покидать.       Фрейя смотрит на весь спектр эмоций на лице Стайлса и шепчет Альберту, что им лучше уйти. Попрощавшись, они направляются к столу с закусками, и на этот раз Фрейя не позволяет совершить себе ошибку — она крепко вцепляется в локоть своего парня, чтобы уж точно он от неё никуда не делся.       Камилль подходит к Гарри и протягивает ему бокал с шампанским.       — Как ты?       — Нормально, — Гарри в три глотка опустошает бокал и ставит его на поднос проходящего мимо официанта. Ками склоняет голову и прищуривает зелёные глаза.       — Ненормально. Тебе здесь не нравится, я понимаю. Я тоже не сторонница таких пышных вечеринок. Эмилия практически их не устраивала, а если и устраивала, то я, Адам и Фрейя старались уйти оттуда как можно скорее.       Её полный бокал с напитком также отправляется на поднос к официанту, и Грин берёт Гарри за руку, переплетая с ним пальцы, и произносит:       — Идём отсюда.       Они направляются домой, и всю поездку в такси Камилль не сводит с него глаз. Гарри чувствует себя как на приёме у доктора и изо всех сил старается скрыть скверное расположение духа, но мысли о чужой ладони на талии его девушке и её улыбка не дают ему покоя.       Стайлс, пока Камилль снимает серьги и браслеты, достаёт свою тетрадь с песнями и садится за стол, как-то оглушительно громко щёлкая ручкой.       — Я знаю, что ты не в восторге от вечеринок журналистов, — начинает Камилль, подходя к нему, — и я ценю то, что ты пошёл и составил мне компанию. Спасибо, Гарри.       — Не за что.       — Но ты чем-то недоволен.       — С чего ты взяла?       — Когда ты на эмоциях, то тебе нужна бумага, чтобы излить свои мысли. Что случилось на вечеринке, что ты первым делом, вернувшись домой, схватился за тетрадь?       Гарри поднимает голову. Камилль стоит очень близко. Она прекрасна в своём наряде: в чёрном укорочённом джемпере, в чёрной шелковой юбке с рваными краями и разрезом до бедра. Были ещё чёрные замшевые ботфорты, но она сняла их, и теперь они лежат возле двери.       — Что же тебя разозлило, Стайлс? — повторяет она свой вопрос.       — Я не отдам тебя никакой акуле журналистики.       — У меня есть ты, зачем мне он. К тому же, Энди Миллер…       Стайлс притягивает её к себе, обхватывая её талию двумя ладонями. Он смотрит на обнажённый из-под джемпера участок кожи с россыпью родинок, когда Камилль, уперевшись ладонями ему в плечи, наклоняется к нему и целует. Целует мягко, слегка задевая языком верхнюю губу, и выпрямляется.       — Стало лучше? — интересуется она, приподнимая бровь, и тут же ахает, когда ладонь Гарри скользит по её ноге вниз, обтянутой шёлковой тканью, и его пальцы проходятся по внутренней стороне бедра, пытаясь задрать узкую юбку выше. Оставив эти попытки, они добираются до края кружевного нижнего белья.       Камилль не видит глаза Стайлса, но думает, что они теперь цвета сочной летней листвы; такой же, как и у неё самой.       Когда он проникает внутрь двумя пальцами, она крепче вцепляется ему в плечи и стискивает зубы, молясь, чтобы она смогла удержаться на ногах.       — Прямо здесь? — шепчет он.       — В спальне.       Гарри убирает руку и, встав так, что стул со скрипом отодвигается назад, подхватывает Камилль на руки. Она смеётся, утыкаясь носом ему в шею, и рукой стягивает резинку с волос. Волосы волной рассыпаются по спине, и Стайлс вдыхает запах любимых духов Ками, её собственный запах и улавливает свой (домой она возвращается в его пиджаке).       Оказавшись в постели, она поднимает руки вверх, чтобы Гарри стянул с неё джемпер. Юбка поддаётся простой молнией сбоку, отправляясь на пол к его брюкам и рубашке. Следом там же оказывается и их нижнее белье.       Камилль выгибается в спине, когда Гарри целует её в шею и спускается ниже, прихватывая зубами ключицу и заставляя Грин что-то простонать. Ей голову кружат множество вещей; его «Мемуар Одер», чтоб вас, «Гуччи»; его пальцы, вновь оказывающиеся внутри неё и заставляющие её думать, что если он не возьмёт её прямо сейчас, то она обидится на него до скончания веков.       Стайлс словно слышит мысли Ками, усмехается и, наклонившись, целует в губы, входя в неё.       Им не нужен какой-то определённый темп, так как они оба знают, что и как нравится друг другу.       Гарри двигается в ней, сначала плавно, а затем — сильнее и глубже. Камилль сжимает пальцами простыню, прикусывая губу. Стайлс накрывает её ладони своими, выпускает ткань из её рук и переплетает пальцы с её, целует.       Карпентер любит говорить, что одновременно достичь оргазма редко у кого получается, но Ками готова раз за разом опровергать его утверждение.       Она негромко вскрикивает, вздрагивает и вцепляется Гарри в плечо, чувствуя, как прошибает и его. Он стонет и целует её отчаянно и жадно.       Становится оглушительно хорошо.       Камилль дрожащими руками забирает волосы в хвост и утыкается Гарри лицом в шею, с трудом, но восстанавливая дыхание. Стайлс довольно улыбается, убирая прилипшие ко лбу волосы.       — Теперь точно стало лучше? — интересуется она. — Если нет, то я не знаю, что ещё сделать.       Гарри усмехается и поднимает её лицо к своему за подбородок, чтобы поцеловать и соприкоснуться кончиками носов. Он в очередной раз думает о том, что без ума от её зелёных глаз.       — Лучше.       — Тогда, быть может, ты мне скажешь, что тебя так расстроило? — она отстраняется, чтобы найти на полу его рубашку от «Гуччи» (кто бы сомневался) и накинуть на себя. Её она застёгивает не до конца, лишь наполовину.       — Всё уже в порядке.       Камилль прищуривается.       — Не знала, что ты меня ревнуешь. Я, вроде бы, не давала для этого повода.       — Не давала. И я сам не знаю, почему так разозлился, когда увидел, как тебя приобнимает этот Энди Миллер…       Она почему-то пытается подавить смех.       — У меня для тебя новость.       — Какая?       — Энди Миллер — гей, Гарри. Все об этом знают. Он спросил меня, — поясняет она, — в «свободных ли мы отношениях». Ему приглянулся ты, а не я.       Глядя на изумлённое ответом Гарри лицо, Ками начинает смеяться. Но прекращает, когда Стайлс затаскивает её на себя, устраивая на своих бёдрах.       Она улыбается и, наклонившись, целует его. Отстранившись, поворачивает голову и смотрит на часы на прикроватной тумбочке.       — О, уже новый день. С днём рождения, дорогой. Я люблю тебя.       — И я люблю тебя, — Гарри забирается ей под рубашку, скользя ладонями по её талии. — Иди ко мне.       Камилль вновь вскидывает руки и при помощи Гарри с лёгкостью выскальзывает из рубашки.