старый отель

его пальцы в совершенно рандомном порядке поднимаются и опускаются. во всяком случае, для джемина, который не имеет ни малейшего представления, как играть на саксофоне, это выглядит именно так. бар полупустой, а присутствующая половина едва ли уделяет внимание происходящему на импровизированной сцене. четыре человека: крупный мужчина лет пятидесяти лениво мацает по клавишам пианино, его примерный ровесник с той же степенью самоотдачи тухнет за небогатыми ударными, рядом парень, может на пять-семь лет старше джемина, с щетиной и уже появляющимися залысинами дёргает смычком над контрабасом, гипнотизируя профиль какой-то женщины из толпы, и джено. на почему-то после словосочетания “джазовая группа” представлял себе чуть более одношерстный коллектив. тяжелый, тягучий жёлтый свет приглушен, джено играет с закрытыми глазами. его волосы зализаны назад с помощью львиной дозы геля, классический приталенный костюм идеально сидит, в серебристые запанки инкрустированы утонченные светлые камни, (джемин не берется гадать, фианиты это или что подороже), очки в стильной оправе обрамляют аккуратно подведённые темными тенями веки, золотистый инструмент пускает блики на юношеское лицо, и на готов себе признаться, что это составляет действительно потрясающее зрелище. которое прекрасно скрывает всё, что за ним стоит. композиция завершается короткой импровизацией саксофона, после чего пианист и ударник встают и с картинным облегчением уходят со сцены, оставляя джено с контрабасистом отдуваться в одиночку. те играют ещё пару композиций, которые джемин в силу своей музыкальной неэрудированности не может оценить по достоинству, когда из двери подсобного помещения появляются как раз двое только что ушедших мужчин. они успели сменить одежду на более будничную и прямой наводкой направились к бару за выпивкой. детектив, незаметно для них, немного сокращает дистанцию и прислушивается к диалогу. – ...да хули ему, пусть работает, должен же быть в нем хоть какой-то толк, – выдаёт хриплый голос пианиста пренебрежительным тоном. – и то верно. ещё и характер его терпи. – да я тебе гооворю, его вот джехван в детстве мало лупила, а так я эту дуру-то и полюбил вначале за то, что она заботливая и добросердечная, но мне ж не хватило тогда дальновидности понять, что сына она размазней растит, – мужчина звучно отхлебывает пивную пенку с только что принесенного стакана. по его речи джемин понимает, что это не первый напиток за вечер, – так эту недоросль теперь сколько не бей, он все такой же твердолобый истукан. и все же ему ещё должны, подавай ремонт для его металлолома, да чехол новый. на одно только масло денег уходит больше, чем мы получаем по итогу в плюсе. очевидно, мужчины ругают джено, который, в свою очередь, сейчас полностью во власти творческого процесса. джемин не знает, слышит ли парень, что про него сейчас говорят, или хотя бы догадывается ли, но виду в любом случае не подаёт. детектив вспоминает, как ли объяснял, что он испытывает, когда играет с закрытыми глазами: будто кроме инструмента, его пальцев и струи воздуха, которую он прерывисто выдыхает, больше ничего нет и быть не может. некое состояние между сном и сосредоточенностью на многоступенчатой задаче. после этого, особенно если само состояние длится минут по 15, особенно непривычно открывать глаза и возвращаться “в этот мир”. – добрый вечер, буду признателен за бокал вермута с тоником, – просит на, подойдя к барной стойке на достаточном от мужиков расстоянии, чтобы они не обращали на него внимания, но при этом таком, чтобы сам джемин мог их слышать. детектив для конспирации открывает потрёпанный томик по психологии в сапфировом переплете и в холостую бегает по строчкам глазами. – ...дак и ты думаешь что, мне больше всех нужно что-ли с ним возиться? я говорил и скажу ещё раз, после того как его мамка “того”, если б суд на меня его не повесил, я бы ни за какие деньжищи этого паразита бы не кормил, – после этих слов, мужчина, будто чем-то подавился, заходится в мокротном кашле. – ну ты, джесоб, тоже уже перегибаешь палку, мне кажется, – ударник похлопывает своего друга ладонью между лопаток и придвигает ещё ближе пивной стакан, чтобы тот запил, – посмотри на дочь тех же паков, так там вообще пиявка каких поискать, и они ещё ходят ей потакают бесконечно. твой-то хоть что-то делает. – да если бы я... если бы я его в ежовых рукавицах не держал, – хрипло возмущается мужчина, на этих словах сжимает свой мясистый отекший кулак и смачно лупит им по столешнице, – он бы распоясался похуже любой девки, ему только волю дай... джемина из транса выводит голос официантки, которая видимо ещё и на разливе здесь стоит. она бросает в прозрачный напиток кубики льда, одинокий треск которых слышен даже сквозь музыку и разговоры, и придвигает его задумчивому на: – ваш мартини-тоник. джемин поднимает глаза и видит ту самую горничную, которую встретил в первый день пребывания здесь. та выразительно старается не показывать, что ждёт, пока мужчина обратит на нее внимание, натирая полотенцем пивной стакан. на не видит сейчас какой-то объективной причины начинать диалог, даже если его собеседница очень того хочет, поэтому молча попивая напиток, возвращает свое внимание книге (читать как: подслушиванию). – да как же меня раздражают такие лавеласы, как вы, – совсем неожиданно девушка свирепо швыряет полотенце об столешницу. по тону ее стало понятно, что джемин стал финальным гвоздем в крышку гроба ее самообладания этим вечером, – строят из себя всех таких джентльменов, а потом, попросив номер, не звонят и, даже более того, игнорируют при встрече, это как вообще называется? – девушка, извините, но я вам ничего никогда не обещал, – последнее, чем джемину сейчас хочется заниматься – это конфликтовать с персоналом. – никто здесь не ждёт от вас ничего, больно надо, знаете, вы вообще не в моем вкусе, раз на то пошло, – сохи, как припоминал на, слишком эмоциональна и претенциозна, чтобы не раздражать, – а ещё от вас куревом на весь этот бар пасёт. – я взрослый человек, имеющий права травиться, как мне самому угодно. – а вот это о человеке многое говорит. знаете, я часто слышала мысль, что счастливые люди не курят, – сохи сменяет тон с агрессивного на пренебрежительный, – а несчастен только тот, у кого с головой не все в порядке. вы сначала в себе бы разобрались, а потом уже ходили и бедным девушкам пудрили мозги. после этих слов официантка демонстративно ретируется к противоположному концу барной стойки, оставляя на одного. тот тяжело вздыхает, думая о том, почему вечер не может быть никем не испорченным. попытка снова сконцентрироваться на сути диалога отчима джено с другом не увенчивается успехом, поэтому остаётся думать над только что произнесенными словами. эта поездка с каждым днём всё больше и больше треплет детективу нервы, потому что он сталкивается с людьми и событиями, заставляющими его начать самокопание. джемин привык считать себя полностью зрелым и сформировавшимся человеком. джемин привык считать себя выше межличностных привязанностей, потому что в его жизни есть более интересные и важные вещи, чем один какой-то определенный человек. джемин привык относиться ко всему, что его окружает снисходительно, потому что его самооценка это позволяет. проблема лишь в том, что джемин привык. давно очень привык. с тех пор, как это случилось, прошло уже много лет, и на вырос, стал опытнее, больше узнал, изменился. обстановка изменилась, а вот отношение мина к ней – нет. джемин по какой-то причине в результате всего стал считать свое высокомерие зрелым поведением и называть переборчивостью. так глупо, в самом деле. и ощутив у себя в голове осознание этого, он как-то горько усмехается. какой дурак вообще сказал, что 28 лет – это много? что человек в этом возрасте становится уже полностью сформировавшимся? что этих лет достаточно, чтобы перестать быть идиотом? детектив сидит, откинувшись на спинку барного стула, смакуя прекрасный привкус полыни в напитке, и очередной раз за вечер поворачивает свой взгляд к джено. ему чертовски идут классические костюмы. и саксофон. он выглядит как харизматичный молодой бандит, сбежавший из голливудского нуар-фильма 50-ых годов, не хватает только чёрно-белой обработки и длинной сигары между пальцами. боже, ради лицезрения такой картины джемин даже готов отказаться от всех принципов морали и попробовать подсадить джено на табак. ли заканчивает очередную композицию, подозрительно прихрамывая возвращается к пианино, на котором лежит стопка нотных листов, неопределенно в них копается, затем, будто проверив какую-то одну важную деталь, возвращается на прежнее место и уже готовится начать играть, как встречается взглядом с джемином. они смотрят друг на друга долгие десятки секунд, и если бы “публике” не было абсолютно наплевать на звуковое сопровождение, они бы обязательно заметили этот хиатус. но им плевать. и джено возвращается к игре, однако глаза уже не закрывает, иногда воровато пробегаясь взглядом по джемину, а затем делая лицо, будто он совсем не при делах. время идёт. мужчины вливают в себя стакан за стаканом. джемин в какой-то степени даже завидует их массе тела и алкогольной непробиваемости, потому что он сам бы на их месте уже давно побежал в уборную страдать от отравления уксусным альдегидом. джено с контробасистом заканчивают последнее произведение, кланяются непонятно кому, и джемин видит на лице парня выражение боли. мысль, что могло что-то случиться, бьёт по затылку, и мужчина еле сдерживается, чтобы не подорваться и не побежать спрашивать у парня, как ему помочь и что произошло. джено ковыляет в гримерную, контробасист забивает на свой инструмент, оставляя его лежать на стуле и почти сразу отправляется к той вульгарной женщине в толпе, о которой думал все выступление. джемин сидит ещё минуты три, после чего уверенно направляется в гримёрку, не удивившись, что совершенно никому до этого нет дела. джено внутри уже убрал саксофон в футляр и начал переодеваться, когда на врывается в комнату и замирает, видя младшего. тот стоит в одних брюках, выворачивая футболку, так же замерев и уставившись на мужчину, взгляд которого скользит по его телу. это первый раз, когда джемин видит его обнаженным, и джено почему-то становится очень неловко за то, как он выглядит. его глаза сами стыдливо опускаются в пол, а руки прижимают к груди футболку, в попытке спрятаться. джемина же от открывшейся ему картины разрывает на части противоречивыми чувствами. на нижней части живота расположен большой вытянутый шрам, будто от кесарева сечения, на плече подростка находится большой и четкий, пускай и давно уже заживший, отпечаток утюга, а на рёбрах огромными цветками красуются совсем свежие гематомы различных цветов и форм, добавляя этой ужасной картине красок. но даже при этом худой стан юноши был удивительно красиво сложен и привлекателен. мужчина подходит к младшему со спины, пока тот все так же замерев стоит с футболкой, и мягко кладёт руки джено на талию. тот вздрагивает, судорожно выдыхает и ждёт, что сделает на. а старшего в этот момент переполняет убийственный коктейль из злости и нежности, которые он едва ли в силах обуздать. – мой мальчик, мой бедный мальчик... – джемин разворачивает подростка к себе и аккуратно прижимает к себе. тот все так же закрывшись тканью обнимает себя руками, пытаясь скрыть от сочувствующего взгляда старшего больше своей кожи. детектив, замечая это, сам убирает несчастный предмет одежды из жилковатых рук джено и уже в близи смотрит на тело перед собой. замечает близко к изгибу локтя два округлых углубления, в которых, если задуматься, узнаются шрамы от сигарет. замечает ещё больше полосок от порезов на испещеренных венами предплечьях. замечает разбросанные по всему телу пятнышки родинок, которые, будто в протест всем этим меткам насилия, буквально излучают энергию жизни и так и манят к себе прикоснуться. замечает быстро вздымающуюся грудную клетку и кожу, проникающуюся ознобом от пронзительного взгляда джемина. мурашки, пустившие рябь по коже джено, кажется, немо просят прекратить уже разглядывать тело своего хозяина. повинуясь им, джемин поднимает взгляд на лицо джено и сталкивается с палитрой из испуга, вопроса и стыда. такого большого стыда, будто бы это парень сам себе всех этих шрамов понаставил. а ещё где-то в глубине взгляда младшего, будто бы фоном за всеми этими юношескими эмоциями на снова увидел то, чему всё время до этого не мог дать описания, но сейчас осознал что это такое. в глазах джено была твердь. такая каменная и непоколебимая, что появляется только если человек действительно многое пережил. в этой тверди много чего: смирение, прагматичность, апатия, уверенность, сила. джемин застывает в восхищении, смотря в эти глаза. то, как это перекликается с шрамами на коже, то, какую общую и целостную, наполненную историю они вместе рассказывают, то, как много это значит в масштабах человеческой жизни, приводит детектива в восторг. появляется какое-то совсем неуправляемое желание спрятать этого парня от всего мира, от всей боли, что он испытывал, испытывает и будет испытывать, спрятать, чтобы сесть с ним где-то (почему-то джемину представляется, что на кухне, ночью, с чаем) и тихо-тихо шепотом, чтобы больше никто не услышал и не узнал о джеминовой слабости, попросить научить быть таким же сильным. на возвращает руки на талию подростка, придвигая того поближе к себе, а губы шепчут на ухо, опаляя горячим дыханием страстное “мой мальчик... такой сильный и мужественный... такой сильный и мужественный...”. губы джемина касаются подростковой кожи на плече, и джено удивлённо охает, широко распахивая глаза и смотря на старшего. а мин продолжает выцеловывать плечо, а затем и грудь ли, укладывая подростка на узкую лавку в гримерной. у парня неметафорично останавливается дыхание, и при этом сердце заходится в приступе тахикардии, когда он видит, как джемин неторопливыми поцелуями все так же с закрытыми глазами опускается ниже по его коже и обхватывает губами сосок. – ч-что ты... – на немного оттягивает тонкую подростковую кожицу, вызывая у парня звучный выдох, после чего зализывает то место, – хён, боже, чего же ты делаешь... – у меня просто сносит крышу от тебя, – не отрываясь от кожи джено, выдыхает джемин, – я правда не понимаю, что со мной происходит. ты такой удивительный, что я не могу мыслить здраво. на продолжает выцеловывать рельефную от проступающих через кожу очертаний рёбер грудную клетку парня, аккуратно лаская места старых шрамов, и через ткань брюк поглаживать такие желанные бедра. у младшего получается лишь поверхностно хрипло дышать, слегка хмурясь от боли, когда организму необходим глубокий вдох, но поврежденные ребра не позволяют его сделать, и стыдливо зажиматься, ощущая как растет возбуждение в паху. в голову будто ваты набили, и при этом она становится почему-то очень тяжёлой, и джено расслабляет шею, укладывает ее на деревянное покрытие назад. мир будто сужается до размеров этой комнаты, нет, даже ещё сильнее, до размеров этой скамейки, ладоней джемина, его губ, сосредотачивается на кончиках пальцев, и, кажется, продолжает стремиться к сингулярности. так приятно чувствовать на себе разгоряченное от желания и алкоголя дыхание мужчины, так приятно, не смотря на всё уродство собственного тела, ощущать себя желанным, так восхитительно удобно становится лежать даже на этой узкой деревянной лавочке, которая на самом деле сильно впивается своей жёсткостью в выпирающий позвоночник. ощущается только туман в голове и жгучее желание прикасаться и чтобы к тебе прикасались. джено не совсем уверен, что именно должно произойти дальше, поэтому сейчас очень рад, что именно джемин является инициатором нежностей. а джемину можно доверять. поэтому джено все больше расслабляется уже даже в каком-то предвкушении и все сильнее возбуждается. но в какой-то момент все обрывается, и из состояния прострации его выводят только обеспокоенный взгляд старшего и слово “больница” с его уст. – а? – говорю, что тебе нужно в больницу. я, конечно, далеко не врач, но базовую подготовку по первой помощи проходил. и, то, как выглядят сейчас твои рёбра... мне кажется, что у тебя может быть трещина. – что? – трещина в ребре. посмотри, видишь? у тебя здесь отёчность. джено от удивления даже приоткрывает рот: – такого никогда не было раньше... я не думаю, что есть какие-то поводы так волноваться, к тому же прием врача не малых денег стоит, да и правда, ну не сахарный же я, – подросток совсем искренне улыбается, всем своим видом показывая, что ему не больно, правда, и что все это ерунда. – джено, послушай меня, – джемин опускается на корточки на уровне головы ли, которая все так же покоится на скамейке, и целует тому руку, – с этого момента я запрещаю тебе думать о деньгах, пока ты со мной. слышишь? – но, хён... – ничего слышать не хочу. или ты сейчас же соглашаешься со мной и действительно перестаешь о них думать, или я зацелую тебя до смерти, – серьёзно-угрожающий взгляд мужчины сменяется на шутливый, и тот снова накидывается на его шее быстрыми лёгкими поцелуями. парень смеётся от щекотки и пытается спрятать шею от импровизированного нападения, пока не кривится от неудачного движения и не заставляет джемина вернуться в реальный мир. –так, давай, чем раньше мы будем в больнице, тем лучше. ты и так затянул с этим, – на подаёт джено футболку, которую они до этого так безбожно выбросили, и джинсы и начинает сам собирать остатки чужих вещей в сумку. обернувшись, мужчина видит, что парень почему-то медлит. надев футболку, он совсем не торопится снимать брюки, и джемин решает, что тому больно из-за травмы, потому сам подходит и тянется помочь, когда парень испуганно зажимается и заливается краской. – эй, ты чего? – н-ничего. мне что-то нехорошо, давай я наверное... – джемин вытягивает из рук джено сменные джинсы, все так же порываясь помочь, и видит проблему. джено глубоко вздыхает, обречённо смотря в пол, предлагая: – давай ты просто на пару мину выйдешь, и потом мы уже пойдем в больницу, если ты считаешь это необходимым. – о боже, – на усмехается на поведение младшего, – хочешь, я тебе помогу? – хён, нет, о господи... – да давай, – джемин снова тянется к шее с уже менее невинными поцелуями. – а... как? – а ты соглашайся и увидишь, – на лице детектива коварная в некоторых отношениях улыбка, и джено ощущает себя овечкой, на которую прямо сейчас готов наброситься хищник. – и это будет самой неловкой вещью из всех, что со мной случались в жизни? – не знаю, конечно, какие вещи с тобой случались, но... может быть. но, в противовес могу заверить, что это очень и очень приятно. джено с недоверием смотрит на мужчину перед собой и не знает чего ожидать. а на наклоняется за поцелуем, шепча тихое “ну, давай” в губы. и ли не выдерживает, отвечая осторожным “ладно”. стоит этому слову сорваться с покусанных губ, как джемин отстраняется, опускается на колени меж разведенных ног подростка и расстёгивает ширинку на его брюках...