Конная прогулка

Темные фиолетовые глаза в упор следили за белой фигурой, что на галопе наверстывала круги по ипподрому. Почва под копытами была смешана с песком и опилками, что помогало лучше сцепливать конские копыта с землей. Белые одежды мерно развивались на скорости, создавая иллюзию, будто на коне восседал прекрасный небожитель, только что сошедший с небес. Осанка была безупречной, плечи не поднимались, а поясница с бедрами в аккурат вливались в седло. Мо Жань облокотился о деревянный забор на краю ипподрома, продолжая следить, как Ваньнин объезжал преграды и перепрыгивал балки. Недавно он спросил своего бывшего учителя, чем тот хотел заняться в отведенное для него свободное время и ответ его удивил: -- Конная езда. В своей памяти Мо Жань не мог воспроизвести, в какой период времени его знакомства с учителем, Ваньнин использовал коней и вообще, когда учился их обхаживать, потому немедленно согласился, признав эту затею довольно таки заманчивой. Действительно - что еще умеет прославленный старейшина Юйхэн. Чуйка императора не подвела. Сочетания черной блестящей шкуры и белых, невесомых одежд поражал своим контрастом. Тасянь-Цзюнь особо не следил, что за коня привели, но слуги, втихаря посмеиваясь, вывели специально почти необъезженного, дикого – лишнее движение и человек, сидящий в седле, был бы скинут и насмерть затоптан. Но под Ваньнином характер в край изменился, потакая всем желаниям наездника: рысь, шаг, рысь, галоп, шаг, вольт. Выполнено беспрекословно. Может, не настолько идеально, из-за необученности животного. В первые разы естественно конь немного брыкался, от чего Ванньин подскакивал на седле, жёстко приземляясь обратно, и закусывал губы. Такой вид не мог не возбуждать, из-за чего, буквально в первые минуты наблюдения Мо Жань завелся. Но останавливать пока процесс не хотел – все равно в его силе было в любой момент остановить коня и взять свою наложницу прямо в седле, грубо уткнув его голову в гриву. Но терпения в итоге хватило лишь на час. Мо Жань наконец-то оторвался от борта и вышел на середину поля. -- Учитель. Конь перешел в шаг, но продолжил идти по кругу, а голова учителя лишь повернулась к источнику звука. Прекрасный профиль превратился в, не менее прекрасный, полу-фас. Глаза феникса немного сузились, показывая недовольство – у него как минимум еще полчаса свободного времени, что вновь не так? В руках Мо Жань держал свернутую красную корду, взглядом подзывая подъехать к нему. Поджав губы, Ваньнин медленно повернул коня – он помнил, чем могло быть чревато его неповиновение. Тем более, судя по всему, его вряд ли планируют останавливать. Чу Ванньин уже заметил, как чужие глаза с упоением наблюдали за ним, пока он приручал коня и вряд ли Тасянь-Цзюнь захочет прервать такую картину так скоро. Ухватив свободной рукой узду, император, под бдительное наблюдение наездника, прикрепил конец корды и, усмехнувшись, протянул руку вверх. -- Чтож, слезь пока ненадолго. Приподняв бровь, Чу Ваньнин легко спрыгнул, так и не приняв чужой руки, немного отошел в сторону. Мо Жань демонстративно огладил длинную гриву, ведя себя так, будто один на поле, но остановился и лишь взгляд перевел на поодаль стоящего учителя. Все же закончив минутный фарс с игнорированием, Тасянь-Цзюнь передал корду прямо в руки Ваньнину и под продолжающееся бдительное наблюдение, отошел ко входу на ипподром, где ошивалось два слуги. Оба мальца были приставлены к Ваньнину, в роли наблюдателей, которых он ВИДЕЛ. Но были и те, что следили за учителем тайно, поменьше мере 10 солдат, готовых чуть что, сразу же скрутить, если будет попытка бегства. Получив какой-то указ, который, Чу Ваньнин не услышал, Тасянь-Цзюнь вернулся на место, планируя скоротать время до исполнения указания за короткой беседой. -- Знаешь учитель... А я и не думал, что ты, оказывается, можешь управлять дикими жеребцами. А ведь Хэй Фон еще никого даже близко к себе не подпускал. А ты так легко на него сел и сразу непринужденно поехал. Ты бы знал, как удивил моих конюхов. -- Не зови меня учителем. Сколько бы в душе Ваньнин не лелеял, что все еще его любимый ученик называл шицзунем, гордость и боль буквально не позволяла это слушать, тем более, в таком насмешливом тоне. Тасянь-Цзюнь просканировал фигуру в белых одеждах, проигнорировал просьбы и продолжил. -- Вообще, - его речь перестала быть заговорческой, перерастая больше в простую, ни к чему необязывающую и непринужденную. Но Ваньнин уже напрягся, чуя за этим не фантастический итог, - я все думал, пока наблюдал за твоим выездом – нарочно ты так прижимался задницей к седлу, что твоя поясница выгибалась аж под острым углом, а? Сжав зубы и корду в пальцах, Ваньнин в очередной раз проигнорировал пошлое замечание, абстрагируясь лишь на теме вопроса. -- При галопе легче всего так ездить. Таким образом, ты не отбиваешь коню спину и принимаешь более удобную позу для дальнейшей поездки. Тебе ли не знать… Слуга уже вернулся, неся в руках небольшую золотую коробочку с каким-то западным орнаментом, и маячил где-то у входа. Тасянь-Цзюнь, заметив его краем глаза, махнул рукой, подзывая к себе, и вновь устремил взгляд на учителя, уже в упор. -- Мне ли не знать.. И правда, что это я. Ведь на уроках моего учителя это рассказывалось и показывалось. Или.. Ой, что это я. Не припомню таких моментов… А ты, Ваньнин, помнишь? – медленно, шаг за шагом он подходил все ближе. На каждый шаг назад Ваньнина, Тасянь-Цзюнь делал два шага вперед, пока между ними не оставалось каких-то несчастных пять-десять сантиметров. Лицо Чу в аккурат утыкалось в грудь Мо Жаню, но поднять голову тот не решался, устремив взгляд прямо, будто смотря сквозь чужое тело, совершенно его не замечая. Рот Тасянь-Цзюня изогнулся в оскале. Подхватив коробочку, что принес слуга, он открыл ее так, что содержимое Ваньнину не было видно из-за крышки и, демонстративно издав удовлетворительный выдох, сразу же закрыл. Коробочка была вновь передана слуге с каким-то тихим указанием. Слуга поклонился, но вместо того, чтобы уйти, отошел к животному, принимаясь что-то прилаживать к седлу. Сколько бы Ваньнин не старался заглянуть за спину Мо Жаня, ему не получалось ничего разглядеть. Мо Жань же в очередной раз шагнул вперед, уже на деле давая понять, что раньше времени тайна его задумки не откроется. -- Учитель был прекрасен на коне, без сомнения. Но мне все равно не дает покоя, с чего это ты так долго разъезжал на галопе? Как я помню, бывает и шаг, на худой конец – рысь. А тут… Может кое-кто просто хочет смутить этого достопочтенного, а? Бесстыдная наложница Чу? – он подхватил двумя пальцами чужой подбородок, насильно приподнимая. Но в глазах феникса все равно стояла непроглядная темень. Но Тасянь-Цзюнь уже предвкушал, как эта темень будет медленно перетекать в туман, а после и в глянцевое стекло. Самая прекрасная метаморфоза, которую он никогда не признает, - Что ж, я предоставлю тебе такой шанс. Не дожидаясь ответа, Тасянь-Цзюнь забрал корду и отошел, предоставляя вид на коня. Адамово яблоко Чу Ваньнина подскочило, а мочки ушей непроизвольно стали цвета киновари. Лицо начало терять краски, уподобляясь одежде. Ничего на коне не изменилось, за исключением одной маленькой детали. Хотя назвать ее маленькой, язык не повернется. К седлу была прилажена средних размеров нефритовая игрушка для ублажения женщин, обильно политая маслом. Как помнил Мо Жань, такие часто любили использовать в борделях. Так же стремена были убраны, точнее, привязаны по бокам от седла, явно не планирующиеся использоваться при дальнейшем катании. Шаг назад. -- Я на это не сяду. Бровь Тасянь-Цзюня выгнулась. -- Ты перечишь этому достопочтенному? У тебя есть несколько секунд, чтобы снять обувь и штаны. Мы не собираемся ждать, пока твоя хотелка начнет работать. Начинай. Сильно сжав губы, Чу Ваньнин глянул на слугу, а потом на Тасянь-Цзюня. Мо Жань не понял сразу, в чем заминка и обернулся. Глаза блеснули красным огоньком. Буквально прочувствовал сжигающую ауру, слуга на нитро постарался удалиться с поля, но где-то в душе сетуя, что не рассмотрит такой прекрасный вид. Но зато, теперь у него будет отличная почва для распространения новых слухов, а это много чего стоит. Удостоверившись, что вокруг больше никого не осталось, Тасянь-Цзюнь боле не церемонился и грубо схватил за руку Ваньнина, буквально таща к седлу. Схватив его за грудки, император впрессовал хрупкое тело в бок коня, что бедное животное аж отошло. -- Ты же прекрасно понимаешь, что если этот достопочтенный начнет тебя раздевать – то ты лишишься не только верхних одежд, но и нижних. Голым поскачешь. Сглотнув, старейшина Юйхэн отвернул голову в сторону, лишь бы не смотреть на фиолетовые, градиентом переливающиеся в красные, глаза. Сочтя это за положительный ответ, Тасянь-Цзюнь отпустил белую ткань, и Ваньнин упал ему под ноги. Медленно, дрожащие руки постепенно начали снимать обувь и верхние одежды. Это заняло больше времени, чем Мо Жань предполагал, и потому, когда фигура предстала перед ним лишь в тонком нижнем халате, грубо развернул к себе спиной, намереваясь помочь забраться на коня. Все же, логически он понимал, что без стремян такое провернуть будет уж слишком долго. Подхватив чужую талию, Тасянь-Цзюнь поднял бывшего учителя, отметив, что тот стал уж слишком легким, и подкинул в седло. От резких движений, Ваньнин успел лишь подхватить пальцами гриву, прежде чем жестко приземлиться, буквально вобрав в себя добрую половину «прекрасного» и, сцука, как обычно «оригинального» подарка императора. Стараясь опереться лодыжками о бока коня, дабы не съехать еще дальше, он даже оперся руками о загривок. С его губ не сорвалось ни единого звука. Цыкнув, от маленького разочарования, закравшегося в груди, Тасянь-Цзюнь сощурил глаза и вместе с кордой отошел на пару метров от коня, попутно подхватывая с земли нагайку. Не давая времени привыкнуть, стегнул по коню, от чего тот встал на дыбы и резко брыкнулся, сразу же пустившись в нехилый галоп. Нефритовые лодыжки сразу съехали с боков, переставая держать тело, от чего Ваньнин резко задохнулся, почувствовав, как снизу его стало больно распирать, а от постоянного мощного движения, игрушка нещадно двигалась. Глаза были плотно закрыты, а брови сведены чуть ли не к переносице. Нижняя губа закровоточила, оставляя после себя железисто-солоноватый привкус во рту. Приоткрыв глаза, Ваньнин понял, что фокус потерян, и все пейзажи вокруг слились воедино. -- Учитель! Двигай бедрами~ А то больнее будет, сам ведь помнишь технику. Голос Тасянь-Цзюня был слышен отчетливо, от чего сильно подбивало сделать ему наперекор, просто чтобы тот заткнулся и не подначивал. Слышать его с такими темами, предложениями и посылами было невыносимо. Но с еще одним скачком, все мысли из головы сразу же вылетели, даже желание притворствовать. Скорость и постоянное движение внизу, агрессивно меняющее темп из-за необузданности коня сводило с ума. Возможно, это было чем-то похоже на первые разы с Ним, но… Темп. Даже в те ночи темп и агрессивность толчков не доходили до такой степени. Жестокость, конечно, проявлялась и иной раз пострашнее, чем сейчас, но лишь в действиях…. Ни в таком ключе. Отдав себя на волю скорости и движениям коня, Ваньнин все же двинул поясницей в такт, от чего из-за рефлекса, вошел в идеальный темп езды, тем самым переставая качать плечами, и лишь выгибаясь. На этом спектакль был окончен. С губ тут же вырвался рваный стон, перебитый последующими, и так далее. С каждым новым толчком стоны были все громче, пока голос почти не охрип. Каждый раз, когда конь переходил на шаг, Тасянь-Цзюнь стегал его по бокам, от чего животное вновь вставало на дыбы, чуть не скидывая с себя наездника. В такие моменты Ваньнину приходилось чуть ли не вжиматься в седло, блаженно, хоть и не хотел этого признавать, ощущая как то, что было внутри него, вычерчивало свое положение выпуклостью на животе. И вновь круги продолжались. Уголки глаз слезились, а лицо и плечи горели. Внезапно конь пошел учебной рысцой, и это стало еще больше возбуждать. Мелкие, частые толчки, иной раз снова не попадающие в один темп, вызывали волны непроизвольного заряда по телу, расходившиеся покалывающим ощущением. Стоны перестали быть охрипшими и теперь звучали приглушено и ритмично. Хотя это уже походило на молящие всхлипы, граничащие с редким шипением, если темп вновь сменялся. Постоянные горячие вздохи опаляли искусанные губы, заставляя чувствовать неприятное покалывание и засыхание крови. Но все равно кровяная корка впоследствии рвалась, заставляя новую порцию капель обильно стекать. В итоге, пальцы на гриве разжались сами, а Чу Ваньнин, потеряв ориентацию и равновесие, наклонился в сторону. Заметив это, Тасянь-Цзюнь резко остановил коня, чуть ли не подлетая и подхватывая падающее тело. Оно было горячим, особенно в области лица и поясницы. Удовлетворение от содеянного отразилось в оскале, а глаза приняли глубокий фиолетовый цвет. Белые одежды спали с плеч и почти ничего уже не прикрывали, свисая, будто, лишь для символики. -- Ваньнин… Ваньнин не отвечал, лишь тяжело и рвано дышал. Конь отошел в сторону, но внимательный бы заметил, что смотрело животное прямо на пару, что была поодаль от него. Черный бок кровоточил от постоянных сильный ударов плетью, но, кажется, животное совершенно этого не замечало. Обняв измученного учителя, император прикрыл глаза, слушая своим телом чужое бьение сердца. Успокаивает. Он этого не осознавал, но этот звук возвращал мелкие крупицы ностальгического счастья, что в последствии, к сожалению, будут запиты алкоголем и зарубленными в новой войне, обливаемые кровью и сносящиеся криками и мольбами жертв о пощаде.