My duckling

Похищение дисков, попытка убийства — успешная, успешная, слишком много успешных попыток причинить кому-то боль. Ради чего? Это не сервер Томми, не сервер Таббо или Шлатта или тем более Уилбура, они все просто марионетки в его игре, куклы, подвешенные на нити игрушки. Трагические истории окутывают их шеи, сдавливают, заставляют делать то, что они бы никогда в жизни прежде не сделали. Обманутые друзья, отвергнутые друзья, тебе никто не нужен, верно? Только диски, только предлог для нового насилия, только подавляющих всё и вся контроль, который этому пьяному подобию президента и не снился. Шлатт надеялся стать диктатором, ты был им задолго до него. Ты травмировал, убивал, подавлял, делал один чёткий выстрел — в мальчишескую грудь, чтобы стрела прошла насквозь и не оставила следов. Ты очень много чего с этим ребёнком сделал — манипуляции, стягивание нитей на его шее до асфиксии, снимал маску, только чтобы показать под ней новую, вдавливал в грязь и ласково улыбался, называя себя его другом. Ты сжигал все приглашения, обманывал того, кто уже давным-давно мёртв, подавлял любые намёки на сопротивление, убеждался в том, чтобы никто не забыл о том, что это сервер Дрима, а не каких-то надоедливых детей. Ввязывался в дурацкие отсылки на античность, помогал сбежать своему главному противнику, окутывал его теми же цепями, какими орудовал со всеми остальными. Оставлял пути для отступления на случай провала плана — но, ох, конечно же, ты никогда не проваливаешься. Слишком зол для этого, слишком умён, идеальный злодей и монстр под чужой кроватью. Если ты носишь маску, то никто не сможет сказать, что ты чувствуешь на самом деле, правильно? Ты использовал всех, манипулировал каждым, не было никого, кто не был бы под твоим влиянием. Деньги, власть, свобода, дружба, это всё — разменные монеты на какой-то безумной шахматной доске, которую ты отказываешься отдавать кому-то другому, даже если играть не умеешь и просто сбрасываешь фигурки с доски прямо в мусорку, прямо в бездну загробного мира из которого вылетают затем дружелюбные призраки и раздражительные старшие братья. Методично отрезал привязанности, предавал каждого, кто был достаточно глуп, чтобы довериться тебе. Заключал сделки с тем, что невозможно контролировать. Шёл на сделки с самим собой, убеждая себя в том, что друзья, питомцы, даже, чёрт побери, дома, где можно было бы прикрыть глаза на секунду без страха оказаться с ножом в спине — всё это не нужно. Всё это тянет тебя к земле, ко дну, к аду, каждая привязанность по рукам и ногам связывает. Те, кто пытаются найти смысл в чём-то — в ком-то — глупцы, не осознающие, что шагают в собственные могилы. Я тоже, да? В тюрьме тепло, хотя стены остаются холодными. Жар от лавы заставляет забыть и о зиме за окном, и о том, как сугробы медленно всё вокруг накрывают, разрываемые только кровавыми лианами. Очередным бесконтрольным злом, победить которое мы не в силах — мы всё сможем, если только постараемся, но едва объединившиеся в первый раз, во второй собраться мы уже не в силах. Мы всегда были разбиты на стороны, в конце концов — Ранбу был прав, этот ребёнок слишком прав и слишком печален, и уже попал не в те руки. Это было бы моей ошибкой, это и есть моя ошибка, но здесь столько обездоленных сердец, что пригреть их у своей груди не выходит, как ни пытаешься. В тюрьме тепло, в камере — одиноко, ты пишешь книги для Томми — одно его упоминание согревает сердце и нервы наполняет холодом. Как он? Что он делает? Скучает ли? Вроде как он первый, кто навестил тебя, вроде как тебе всё равно нужна компания. Вроде как это было твоим планом изначально — одна большая счастливая семья, объединившаяся против такого простого и понятного зла. Ты всегда этого хотел, правильно? Никаких ссор, никаких распрей, только общие собрания и печенье из пекарни Никки, никаких крохотных независимых стран, которые только и делают, что опадают в пепел. Под звуки гимна как никогда хочется плакать — к счастью, больше он нигде не звучит. Шляпу поправляю нервно, волосы пушатся, я похожа на овцу — глупую-глупую-глупую, бесполезно пытающуюся помочь со своим бесполезным сочувствием. Опасным, даже, в какой-то степени разрушительным, раз я пытаюсь осознать поступки того, кто всем сервером манипулировал и мечты каждого — мечты, какая ирония, ставшие ночными кошмарами — разбивал в стеклянное крошево. Видеть тебя побеждённым — непривычно. Пишущим какую-то чушь для Томми как покорный школьник — просто странно. — Мне всегда было интересно… — найти в такой ситуации слова — сложно. Ощущать на себе взгляд, не скрытый маской — почти чудовищно невозможно. — Почему ты думал, что ты Ликомед, а не Минотавр? — Забавно, что никто не думает о том, что я мог бы быть Аидом. Отсутствие раскаяния в зелёных глазах пугает осознанием. Панз никогда его не предавал.