Глава 4/n. Во времена давно усопших

      — Холодно…       — Ты сам настоял, чтобы мы пришли сюда.       — Я не думал, что тут будет так холодно.       — А что ты думал?       — Что будет не так холодно.       — Гениально.       Из ртов вырывались маленькие облачка пара и устремлялись в чердачную мглу. Два тела сидели в углу на старом, потрёпанном матрасе, прижавшись друг к другу и держась за руки.       — Курить хочется…       — И что тебе мешает?       — Твоя рука.       — Каким образом?       — Если я её отпущу, моей будет холодно.       — Тогда её отпущу я. Тоже хочется курить.       Слышится копошение, вспыхивает огонь на тонких спичках. Сначала один раз, потом второй. В неясном свете луны тянутся струйки желтоватого дыма. Два тела сидят, прижавшись друг к другу спинами.       — Говорят, у вас будет новый воспитатель?       — Да. Он уже есть. Появлялся вечером. Старик показывал нас ему. Тех, кто сидел в комнате.       — Я надеялся, что до выпуска нас просто объединят.       — Не, Щепка не согласился бы. Ты о чём?       — Наверно, ты прав… И? Какой он?       — Да… зелёный какой-то. Буквально. Молодой. Лицо бледное, костюм чёрный, но с каким-то серо-зелёным отливом, волосы тоже какие-то непонятные, как будто в гуталин вылили зелёнку и насыпали пепла. У него, кстати, что-то с рукой. Забинтованная была. Взяли непонятно кого. Ты чего весь трясёшься? Хей, ну, чего ты там в одного смеёшься?       — А ты вот прям знаешь, как выглядит гуталин!       Слышится глубокий вздох.       — Знаю.       ***       — Опять… — высокий молодой мужчина провёл пальцем по тому, что только вчера было окном с новым, идеально чистым, блестящим стеклом. На чёрной коже перчатки остался след, а маленькое пятнышко на стекле стало пропускать чуть больше света. Мужчина вытер палец носовым платком и пошёл наверх в поисках Лося. В голове роились мысли, а на лице выступила испарина. С этим надо что-то делать.              — Если ты так уверен, то почему они не закрашивают окна в своих комнатах, в столовой, на первом этаже? — Лось одевался в своей комнате, а Ральф стоял в их общем коридорчике, прислонившись спиной к стене.       — Они закрылись от стороны, выходящей на улицу. Другая, со стороны двора, их не беспокоит, — он немного подумал. — Там пустырь. И почти нет никого. Собаки бегают. Нет оживленного трафика, машин, кипящей жизни. Того, куда им придётся выйти через полгода. Двор и пустырь, окружённый забором серых домов вдалеке они приняли и включили в свой мир.       — Я не понимаю, о чём ты.       — Они пробуют вычеркнуть все. Все, кроме себя и своей территории. Они не желают знать ничего, кроме того, что есть Дом. Это опасно. И для них, как они думают, и для нас, потому что мы не знаем, к чему это может привести, — в ответ послышался смех. Лось вышел из комнаты и похлопал молодого воспитателя по плечу.       — Ты преувеличиваешь. Они прекрасно знают, что такое наружность и как она выглядит. Они выезжают в летние санатории каждый год. Они с удовольствием смотрят фильмы.       — Но это другое.       — Тема закрыта.       ***       — Циклоп! Циклоп! — в комнату забегает парнишка лет двенадцати и бесцеремонно забирается на кровать к брату прямо в уличных ботинках. За что тут же получает подзатыльник и толчок в сторону пола.       — Ну, чего тебе? — однорукий гигант с «пиратской» повязкой на одном глазу садится на кровати и откладывает учебник по механике.       — Там этот тебя звал… Как его? — пацанёнок сел на полу по-турецки и посмотрел на брата исподлобья, потирая затылок. — Ну, новый воспитатель… Ау! — прилетел второй подзатыльник. — Я не виноват, что Британец придумал ему такую длинную кличку.       — Клички не обсуждаются и крёстные тоже! — от третьего тумака мальчишку спасла открывшаяся с громким грохотом дверь.       — Бррр… сквозняк. Ну, ты идёшь? — в проходе, держась на костылях, стоял тощий голубоглазый блондин. Всё его лицо и тело в майке и трениках покрывали страшные шрамы — напоминание.       — Ты чего сам встал? — Циклоп подорвался и устремился к юноше, однако был остановлен вытянутым вперёд костылём.       — Я вполне в состоянии преодолевать небольшие расстояния самостоятельно, — уверенный тон. — Ральф Предвидящий ждёт нас в классной комнате. Мы, скорее всего, опоздаем на ужин. Череп, не забудь помыть руки перед едой и переоденься, не ходи в мокром-уличном, — Британец подмигнул мелкому, всё ещё сидящему на полу и, опустив костыль, побрёл в сторону класса под причитания опомнившегося Циклопа.       — И без вас знаю. Тоже мне, нашлись няньки.       ***       — Там! Там… — Череп бежал по коридору навстречу Ральфу. Запах свежей побелки смешался с запахом невероятного ужаса. Пацан вцепился в его чёрную рубашку и истошно кричал, смотря огромными испуганными глазами. Только оторвав от себя тонкие цепкие пальцы, воспитатель заметил, что они все в крови.       — Что случилось? — он взял парнишку за плечи и крупно встряхнул, заглядывая в глаза. Очень вовремя из дверей неподалёку вышел Лось.       — Что за шум?       — Там Британец и… и Ц… Циклоп! — Череп забился в истерике, вырываясь из крепких рук в перчатках. Тощий и активный, он легко вывернулся и стал лупить кулаками по стене что было сил. — Их больше нет! Их больше нет!       — Я туда, а ты бегом за Янусом! — скомандовал Лось и поспешил в комнату номер двенадцать.       На полу, в луже крови, с перерезанными венами на запястьях, держась за руки, лежали хозяева Дома. Четвёртая по счёту попытка самоубийства за год и первая удачная.       После ухода предводителей домовцами овладела невероятная паника и глубокий ужас. Чем ближе к выпуску, тем страшнее становилась ситуация. Пример вожаков не привёл ни к чему хорошему. Ещё восемь попыток самоубийств. Большинство удалось спасти, но не всех. Повсеместно встречались признаки разброда и шатания. Воспитанники били посуду, отказывались есть, крушили и ломали все, до чего могли дотянуться и что могли сломать. Появление нового вожака не особо изменило ситуацию, создав совсем небольшую группировку тех, кто смирился с приближением выхода в наружность. Воспитатели и учителя в растерянности не знали, что делать. Большая часть сбежала, уволилась сразу после выпуска.       После смерти Британца и ухода его поколения из стен Дома многие довольно длинные клички заметно сократились. Старшие теперь не помнили полной клички Ральфа, а перед малышнёй он уже предстал как Ральф — в устной форме или Р1 — на стенах. Только в одном месте, на чердаке, старым ржавым гвоздём на стене была нацарапана надпись «Стал частью Дома Ральф 124C 41+. И будет он ею, покуда стоят эти стены, покуда цела эта земля, покуда светит Солнце».