Из осквернённых тел растут цветы

Порождая в человеке ненависть к миру, пытаясь породить в нём неуверенность и страх, нередко порождаешь ненависть к себе.

Возможно, Пётр этого не знал, возможно, думал, что это всего лишь слова, и безумное выражение лица человека, смотрящего на него из-за угла, всего лишь игра, такая же игра, как и все предыдущие. Школа — это всего лишь учебное заведение, но оно больше похоже банку с червями. Погружаясь в неё, самые слабые будут съедены. Склизкие туловища будут обматываться вокруг ног и рук, залезать в рот, ноздри и уши. Медленно грызть плоть, оставляя после себя струпья и маленькие дыры. Денис слабый. Черви всегда грызут его, но они давятся, потому что он уже сгнил. Он сгнил до того, как мерзкие бесхребетные уроды начали жевать его кожу. Он пропитан ядом, медленно и верно обездвиживающим жалких существ, пытающихся отправить его тело в могилу. Убить их? Не сейчас.

***

День всегда начинается обычно. Денис даже не успевает переступить порог школы, как на него выливают ведро словесных помоев, пачкая с головы до пят. Но он непоколебим. Хотя внутри включается таймер. Отсчёт пошёл. День за днём в голове всё больше и больше мыслей, которые роями пытаются пробить стену, выпуская на волю безумие. Кабинет алгебры. Скучный урок. О Денисе шепчут что-то мерзкое, непосредственно Пётр опять отрыгивает мерзкие сплетни о том, что Денис спит с учителями, даже не задумываясь, что его слышат. Какая жалость, что он так туп. Хотя, это даже на руку. Тупыми легче управлять. С ними легче сравнять счёты. Перемена. — Отдай! — Денис бежит за Петром, в надежде, что ему вернут наушники. — Отдай скотина! Это моё! — Я попользоваться хочу, жалко что-ли? — Денис цепляется за руку одноклассника и тот верещит, — Иди ты нахуй! Их останавливает учитель. Наушники возвращаются к владельцу. Нервы. Руки Дениса трясутся, сердце бешено бьётся. Наворачиваются слёзы. Дружеской шуткой такое не назвать, к тому же, они даже не являются друзьями. Очередной урок, Денис снова слышит о том, какой он мерзкий. Ему подкидывали мух в пенал и прятали его вещи, шутили, как могли, потому что по-другому не могут, не научили; пугали жуками, пауками и прочей живностью. У мальчишки ещё с детства фобия, которая заставляет его кричать и задыхаться в каком-то неописуемом приступе паники. Все смеются. Им кажется это смешным. Будут ли они также смеяться, когда встретятся со своими страхами? Когда взглянут в лицо смерти? Он перестал ходить в столовую. Он сам так решил, мать хотела с ним пререкнуться, но он наотказ не ходил. Больше не ходит вообще. Второй год. Над ним из-за этого нередко смеются. В семье сложные отношения. С виду обычная семья, однако в каждом маленьком уголке его жизни кроется дерьмо. Скоро конец 9 класса. Приносили какие-то документы на подпись, Денис попросил расписаться за мать, потому что она не придёт на собрание. Учитель, присутствующий в кабинете, что-то начал возражать, а потом сказал, что если родители не хотят следить за жизнью ребёнка, то почему бы не сдать его с детский дом? Это было страшно. Этого не хотелось слышать. Мысли смешались. Денис расплакался и убежал из кабинета. В туалете его глодала эта же мысль. Ему надавили в самую болезненную точку, прожали до самого основания, и из неё полился гной. Он всегда думал, что он никому не нужен, что он мешает. Ему нередко хотелось умереть, но он трусливо оставлял порезы на руках. Дурак. Родители ждут от него результатов. Ничего больше. Вечные ссоры. Его дневник давно стал пустовать. Мать не знает, какая жизнь у него, а отец просто приложение. Зато он подарил ему классный нож. Денис ходит с наушниках везде и всюду, потому что в мире музыки легче затеряться от проблем, спрятаться от них. Никто не пытается даже попробовать обсудить с ним его проблемы. У него есть два близких друга, но они лишь говорят ему не обращать на это всё внимание. В их семьях свои проблемы. Они другие. Люди не понимают друг друга. Какие мотивы бывают у детей, чтобы ненавидеть? Учителя говорят, что это всё идёт из семьи. А что, если его просто уже заебали? Семья, это отдельная банка с червями. Но эти черви обгладывают с самого рождения. Не помыл посуду. Мразь, подонок! Не захотел сделать бутерброд племяннику. Выродок! Как тебе такому жить?! Одни проблемы от тебя! Даже помочь ребёнку лень! Денис любит родителей. Они уже стары для того, чтобы помогать ему жить. Он должен сам. Без чьей-либо помощи. Сам. В одиночку. А ему только шестнадцать! Он хочет разобраться в себе и своих проблемах, но никто не объясняет ему, как это сделать. Когда его сводный брат тридцати девяти лет из-за очередной пьянки бился в эпилептических приступах, он что-то себе разбил. Кровь заливала пол. Мать плакала, совала ложку ему в рот, отец Дениса помогал ей держать сына. Денис отмывал пол от крови. Рычание бородатого мужика на полу о том, что он убьёт их — страшило. Бешеные глаза и кровь. Много крови. Пока Денис выжимал тряпку и снова вытирал кровь, руки ощутили слабость и страх. Он впервые столкнулся с этим. Приступы уже были, но он никогда не помогал. Он больше не собирается притрагиваться к этому. Он видит вместо этого человека грязную жижу, издающую непонятные звуки. Чёрное пятно, капающее на пол, издающее зловонный запах. Когда он вышел на улицу, у него тряслись руки. Он плакал. Было страшно. Отмывая руки снова и снова, он видел на них чёрные пятна крови. От рук воняло смертью. Отвращение. Рвотные позывы. Была осень. Октябрь. Довольно холодно. Когда приехала скорая, парень ушёл. Приехала сестра. Они снова бегали все вокруг этой жижи. Вокруг кома грязи. Все вечно спасали эту грязь. Но почему никто никогда не спасал мальчишку? Почему когда он плакал, родители не спрашивали, что случилось, а говорили ему заткнуться? Почему? Почему, если у него что-то болело, ему говорили, что он сам виноват. Почему? Брата надо было бросить, дать ему умереть, потому что в природе выживает сильнейший. Ненависть скапливалась год за годом. Издевательства в школе превосходили мерзотность день ото дня. Становилось тесно с самим собой. Оставаться с мыслями наедине было очень страшно. Высказаться было некому. Жаловаться на жизнь? Ерунда. Есть вода, еда и крыша над головой? Значит ты счастливчик, и твои страхи всего лишь надуманы. Но Денис медленно открывал свободу своим чувствам. Своим страхам и порокам. Скоро они приведут его к финалу. Ко дню, когда он вершит закон. Племянник временно живёт с бабушкой, дедушкой и Денисом. Ему снова что-то купили. — Мам, можно мне тоже? — Нет, ты уже вырос, ешь суп. У нас и так нет денег. Денис любил родителей. Потому что он был благодарен за воду, еду и крышу над головой. Но глубоко внутри крылась обида. Он тоже хотел. Тоже хотел поддержки и заботы. Тоже хотел сладостей. Он тоже хотел оставаться ребёнком. Со временем это желание притупляется. Особенно, когда находишь зону комфорта. Скрываешься ото всех внутри самого себя. Теперь все начинают лезть. Когда ты становишься закрытым, все лезут. Бесит. Как-то на уроке спрашивали что-то про семью. Денис сказал, что у него есть мать, сестра, отец и племянник. Он не упоминал жижу, она была для него такой же грязью, по которой он ходил, как и вся другая. Не человек. Но в разговор встрял Пётр, он начал говорить, что у Дениса есть брат, на что тот долго повторял «нет». — У меня нет брата! Я не считаю его членом семьи, закройся, псина! Это тебя никак не касается, отъебись! — Да как ты смеешь... — Пётр что-то кричал. Дальше Денис был в тумане. Учитель тоже кричал. Одноклассники недоумённо что-то болтали или же спали на партах, их не волновало то, что происходило. Хоть что-то хорошее — его больше не трогают. Почти все не трогают. Он не понимал, что произносил огромный кусок чёрной жижи. Он не разбирал его слов. Ему было плевать. Булькающая лужа дерьма, не больше. Время шло. Ненависть скапливалась тяжёлым мотком железных нитей на шее мальчишки. Он ненавидел тот день. Он ненавидел эту жижу. Бурлящую жижу. Не человек. Мерзкая оболочка. Внутри неё только беспроглядная тьма. В голове зрел план. Мести. За всё, что произошло. Жижа его брата пусть останется. Он любил родителей, но эта жижа приносила им боль. Это будет месть. Он оставит в живых это. Оно будет и дальше паразитировать на матери, которая была не права. С другой жижей хотелось расправиться поскорее, пока она не разрослась. Денис давно подозревал, что если он не избавится от этого биологического мусора, то никто не избавится. Кто этот мусор, чтобы портить жизнь людям? Денис не единственный, кто пострадал от его рук. Каждая клетка тела помнила синяки. Каждый нейрон помнил ненависть и злобу, живущие в мальчишке. Денис хотел выстирать это чёрное пятно со своей белой одёжки. Хочется начать раньше. Но план ещё зреет.

Месть — это плод, которому для роста нужны не тепло, солнечный свет и вода, а ненависть и боль, и чем сильнее будет боль, тем приятнее будет вкус этого плода, чем изощрённее ненависть, тем сочнее он будет смотреться на гнилой ветви сухого древа.

Его снова называют «уродом» и «пидором». Словесные перепалки перейдут к рукоприкладству. Жижа мерзкая. Она сильнее Дениса, и без стратегического отступления мальчик не сможет одолеть эту грязь в будущем. Он чувствует как его руки трясутся, голос срывается. Он уже не в силах кричать. Бешеное сердцебиение и плывущие лужицы перед лицом. Никто не помогает в такие моменты. Никто… Учителя просто говорят заткнуться. Они не делают ровным счётом ничего. Эта мразь неоднократно оставляла следы синяков на его теле. Но что он может сейчас сделать? Он может только ждать. «Кто ждёт, тот добьётся большего». Это сложный механизм, и пока он его не доведёт до идеального рабочего состояния, механизм нельзя включать. Снова синяк. Снова над мальчиком посмеялись. У жижи есть друг. Денис его не замечает, потому что этот друг слабый и худой. У него красивые серые глаза, если бы не эти глаза… Если бы не эти глаза, мальчик бы, наверное, строил другой план. Более обширный. Но корнем всех зол был Пётр. Сорняк рубят на корню, листва посредник. Его друг был посредником. Обличье Петра в глазах мальчика выглядит, как мерзкая чёрная жижа. Куски собранной в кучу грязи. Бесформенная вещь. Похоже на слизь. Она капает, оставляя после себя следы, пачкая всё, к чему прикасается. Несчастный перестал видеть в ней человека. Он даже не понимает её речь. Ненависть. Мальчик ненавидит эту мразь. Эту… жижу. Плоть, поглощëнная скверной. В жиже не осталось ничего человеческого. Благодаря ей мальчишка стал козлом отпущения в классе. Они ненавидят друг друга. Жижа пытается утопить мальчика, заковать в собственных страхах. От неё смердит. Зловоние. Разлагающееся крупное чёрное тело. Мясо с примесью чернозёмных почв. Было бы прекрасно, если бы из тела этого чудовища росли цветы, когда оно наконец станет очищено. В голове идеальный план. План восстановления справедливости. За все слёзы и синяки. Сегодня он надел любимые белые кроссовки. Хотелось бы красные, а они обязательно будут. Портфель сегодня как никогда тяжёлый. Жаль, что там не осталось места для учебников. Но это не страшно. У Дениса есть друг, он поделится учебниками. Он его не бросил. Это греет гниющую сущность и тлеющий разум. В конце концов, не у всех и не всегда есть желание общаться именно с Денисом. Он же козёл отпущения. Уже ровно 12:29. Скоро звонок. Пора. Надо начинать. Сигнализация громко орёт. Пока все испуганно бегут, вдавливая друг друга в стены, Денис стащил телефон Петра. Сегодня должно случиться самое страшное в жизни этого ублюдка. Так приятно смотреть на то, как план медленно осуществляется. Волею судьбы сегодня просто идеальный день. Ровно в 12:35 мальчик вырубит жижу в кабинете английского языка. Почему именно там? Ответ прост, это единственный кабинет, который закрывается со внутренней стороны, а на окнах решётки. Если Пётр попытается сбежать, то не сможет. Идеальное место. К тому же линолеум отмыть легче. Уборщицу всё же жалко. Ей потом убираться. — Петь, подожди, твой телефон в английском, — тихо сказал Денис. — Я его забрал и положил туда, прости, я… Это было правдой. Пётр, пихнув мальчишку в плечо, помчался вверх по лестнице и, ему по голове стукнули трубой. Пищала сигнализация. За две руки мальчишка тащил тушу в кабинет с лестничного проёма. Когда все будут считать детей, их отсутствие заметят. Но будет поздно. Кабинет закрыт на ключ. Со внутренней стороны. Обмякшее тело лежит привязанное к батареям и не шевелится. Тихий смех наполняет помещение. Такой же смех, как смеялись над мальчиком. Сегодня он вершит правосудие. Если дверь всё-таки смогут открыть, то там до потолка стоят парты. Да и так быстро её не открыть. Будет время, чтобы избавить мразь от грехов. Очистить его душу. Мальчик — судья. Он приверженец грязного закона. Он избавит мир от этого червя, глодающего плоть ещё живых людей. Обмякшее тело начинает шевелиться, и в итоге парень открывает глаза. Крики и угрозы. — Отпусти, урод! Тебя посадят, пидорас! Сдохни, уёбок, что б тебя, мерзкая блядина! Удар ногой прямо по лицу. Несильный, чтобы просто привести в чувства. Объясняющий ситуацию. Вместо долгих и громких слов, после каждого булькающего звука изо рта жижи, мальчик бьет её по лицу. Руки привязаны к батарее. Ноги крепко связаны от голеностоп до коленей. Мальчик набирает стакан воды и выливает медленно на лицо Петра. Тот содрогается, но не унимается. Дениса это злит. Он отходит на какое расстояние, и под непонятные крики и звуки сигнализации, надевает наушники. С музыкой даже убивать приятно. Какое хорошее изобретение — наушники. Потом он подходит к грязи и бьёт ногой в живот. Скорченное обезображенное выражение лица. Кашель. Сдавленное дыхание, которого не слышит мальчишка. Он всего лишь пытается оттереть грязь, зачем сочувствовать? Иногда, когда мы что-то проливаем на пол, мы вытираем это ногой. Денис ногой выбивал грязь. Удар, ещё удар. То посильнее, то послабее. Сначала ему нравилось, как под громкие звуки рока в наушниках, открывается поганый рот этого ублюдка, потом надоело, потому что мусор начал перебивать, не попадать в слова. Никакого чувства ритма. Денис сделал ком из страниц книг, лежащих в школьных шкафах. — Пожуй, тебе понравится, это страницы из англо-русского словаря, — ударив по челюсти ногой, он быстро присел и впихнул в раскрытый от страха рот кляп собственного изготовления. — Наконец-то в тебе хоть что-то полезное. Невозмутимо расхаживая по кабинету, он думал, что бы ещё такого сделать. Когда он увидел, как жижа пытается выскользнуть из верёвок, он понял. Надо сломать пальцы. Долго думать, чем их ломать, не пришлось. У него в портфеле был молоток и кувалда. Да, вместе с трубой это всё весило не меньше восьми килограммов, но оно того стоило. Увидев, что происходит, жижа начала вертеться. Пётр знал, что Денис уже ни перед чем не остановится. — Будет немного больно, но для этого я припас, — мальчик порылся в портфеле и достал термос, — обезболивающее. В классе запахло водкой. Это было единственное, что не заставляло плакать. Вытащив изо рта жижи бумагу, он начал заливать туда водку и обратно пихнул бумагу, добавив ещё пару страниц, потому что от слюны и слёз она размокла и уменьшилась в размерах. Потом он посмотрел на жижу и погладил её по щеке. Пьяное лицо в слезах и соплях, испуганный Пётр, содрогающийся от каждого прикосновения. Первый удар кувалдой пришёлся по левой руке. Пётр начал стонать от боли. Денис радостно улыбался. В наушниках играл недавно созданный им плейлист «Стони громче». Пальцы быстро посинели и опухли, потом он ударил по правой руке. Эти руки пару дней назад толкали мальчика, и он падал, ударяясь головой о парты, попутно сваливая всё с них на себя. Все над ним смеялись. Стервятники. Они едят только падаль. Мертвечину. Сейчас ни один из них не подошёл бы и не стал смеяться. Они бы бежали в слезах, моля о пощаде. Когда пальцы обеих рук были раздроблены, жижа почти задыхалась. — Эй, ты, тебе ещё рано сдыхать, мы только на начальной стадии. Денис шлёпнул Петра по щеке, и приподнял голову за волосы. Слёзы, слюна и сопли. Ничего удивительного. Вынув импровизированный кляп изо рта жижи и отбросив его подальше, он улыбнулся. Ему нравилось «очищать» грязную душу этого парня. Он достал и кармана нож, покрутил его в руках и воткнул его в ляжку жижи. Громкий крик перебил даже звук музыки. За дверью уже собралась толпа недоумевающих школьников и учителей. Они стучали в дверь, пока нож быстро входил в грязь. Около десяти ножевых и всё в ноги. Чтобы дальше он не сопротивлялся — удар по почкам, второй. После этого Денис хотел ещё больше. Он хотел увидеть, как этот урод будет стонать от боли и удовольствия. Специально для этого он месяц точил ветку, чтобы она была идеальной формы. Почти дилдо, только сделано из дерева. Тело Петра было уже слишком слабым, чтобы сопротивляться. Ноги истекали кровью, тело в гематомах. Все кости кистей рук были раздроблены, теперь эти кости не собрать даже самым высокооплачиваемым хирургам, они были как мазаика, хотя, скорее как каша. Какой же была податливой эта жижа. Когда с неё снимали одежду, она растекалась. Денис видел пятна крови, но они не ужасали его, а наоборот — радовали. Голое тело казалось ещё безобразнее, чем одетое. Синее, опухшее, мерзкое. Медленно опустив ногу на маленький член Пети, он начал надавливать. В такой позе было бы неудобно. Он развязал руки, и они быстро упали на пол. Оттащив жижу и положив её на живот, он приподнял её, положив под неё своё колено. Тело лежало и редко вздрагивало, голое, в крови, его конечности не двигались, оно было слабым. Вот-вот умрёт. Денис притянул термос и налил в рот Петру немного жидкости. Водка выливалась на пол, хлюпала. Денис перевязывал конечности, чтобы чуть что, оно не сопротивлялось. Жижа начала приходить в себя. Наконец-то жижа начала реагировать на поглаживания в зоне паха, нежные касания члена, мягкое сдавливание яичек. Возможно, последующие действия случились из-за того, что парень был пьян, возможно из-за боли, возможно из-за касаний Дениса. Он излил мочу. Мерзко, противно. Член подрагивал, с ног стекало, попадая в раны от ножей, отдаваясь жгучей болью — Интересно… — произнёс Денис. — Это нужно пресекать. Денис достал небольшой гвоздь с чуть затупленным концом, и начал вводить его в уретру Петра. Жижа начала содрогаться, и слёзы покатились по щекам. Всю ту боль, которую Пётр испытывал, он не мог высказать. Он орал. Крики сплетались со стонами. Со всей дури шлёпнув жижу по заднице, Денис сдавил головку члена, до конца введя длинный тонкий гвоздь. Шлепок, второй, третий. Задница была ярко-красной, потной. Кровь капала с ляжек, заливая пол, пачкая одежду мальчишки. Взяв в руку своё изделие из дерева, он выдавил крем для рук на дырку. Совать пальцы в грязный зад он не хотел, поэтому просто начал медленно и аккуратно вводить твёрдую палку в дырку. Казалось, будто Денис стал нежнее и мягче. Тело Петра напряглось, будто ожидая сладостного проникновения. Денис быстро начал орудовать палкой в отверстии. Естественное её содержание было мерзким, пахло отвратно. Тело билось в конвульсиях, казалось, будто к нему вернулись все силы. Жижа снова что-то говорила, но мальчик не разбирал этих звуков. Сдавливая одной рукой член, а второй глубоко проталкивая дилдо, мальчик смеялся, получая непередаваемое наслаждение от вида мерзкой жижи, такой слабой и беспомощной, полностью отдавшейся в его попечение. Музыка в наушниках уже тысячный раз шла по кругу. Зад сочился кровью. Тело Петра плавилось, от боли, страха и ощущений сзади. Дырка пульсировала. «Всё-таки, эта жижа была из более грубой консистенции», — подумал Денис. Раздался звон — гвоздь выскочил под сильным напором. Когда в руке мальчика оказалась горячая сперма, он откинул от себя тело, всё ещё дëргавшееся, и вытер руку об штаны. Потом помыл руки в раковине, вытер тело Петра везде, где оно было грязно, и присел у тёплой батареи. Тело не шевелилось. Он приподнялся и подтащил его к себе, попутно развязывая верёвки. Дотронувшись до холодного тела, он понял, что всё закончилось. — Ты замёрз? — Он снял с себя синий пуховик. — Сейчас подожди немного. Надевая пуховик на тело, Денис любовался красотой розовых сосков и маленького члена, теперь он видел перед собой человека, а не жижу, и даже несмотря на зловоние, распространяющееся по кабинету, он был рад и улыбался. Тихо уложив тело горизонтально на своих коленях, он прижал его к себе и стал медленно покачивать, как младенца, всё так же сидя у тёплой батареи. Карие глаза Дениса ласково смотрели в безжизненные глаза Петра, из которых ещё текли слёзы. — Всё хорошо, теперь я очистил твою душу.

***

За окном уже было темно. Свет уличных фонарей пробивался сквозь окна, неровными линиями падал на зелёные стены, шкафчики. Батареи были у окон. Парней совсем не освещало. В кабинет в шесть часов вечера ворвалась полиция, директор и учителя. Они сбивали парты, выставляли пистолеты, кого-то стошнило от смрада, кого-то от того, что они лицезрели позже. Пол залитый разными жидкостями, палка в дерьме, молоток, длинные куски верёвок. Из-за света, слепящего глаза, мальчик, сидящий у батареи, слегка прищурился. Люди испуганно закрывали рты и выходили из кабинета. Денис, лучший ученик, смотрел на всех своими карими глазами из-под оранжевой чёлки, давно отросшей до кончика носа. Его каштановое каре прикрывало лицо с обеих сторон. На руках обездвиженное тело в его куртке. Его белые кроссовки пропитались кровью. Они были кроваво-красными, с подтëками на фальшивой коже. Страшно искривлённое от боли лицо Петра, редко виднеющееся из-под капюшона, смотрело куда-то вперёд. Глаза безумны, а рот приоткрыт. Денис медленно снял наушник. Родились звуки: громкие сирены полицейских автомобилей, крики испуганных учителей и плач тех, кто скорбил по жиже. Мальчику что-то говорили о том, чтобы он отпустил тело, но он крепко держал его руками, дабы оно не упало. Приспустив капюшон, он поцеловал труп своего одноклассника в лоб, всё ещё укачивая его. Потом он перевёл спокойный взгляд на толпу и улыбнулся, закрывая свои тёмные глаза. Под зловещие возгласы полицейских он медленно поднёс указательный палец к своим губам. — Тш-ш-ш, он спит, будьте, пожалуйста, потише.