До небес вознесённая

Я помню твои глаза — цвета сочной травы, лучистые, в них нравилось мне тонуть — самовольно, почти в бреду. Помню, волосы вились под пальцами, непослушные, шелковистые. Помню ты, обнажённая, нежная — покорилась рукам наяву. Ты казалась мне маской, сокровищем ценным, несметным; тем глупцом ты из пепла воздета, что любил, в лихорадке себя кроша. Покуда был предан, чудилась ты мне спасеньем. В твоей власти навечно — кнут и моя душа. Неужели, мой ангел, страшнее чудовищ ты не видела прежде, лишь в милом смогла рассмотреть? Скажи, — зачем? Раз не готова была в дымах пожарищ, ведомая мною, заживо сгореть? Ты убила меня, мой ангел верный. Как не бьёт ни стрела, ни ложь, ни самый острый кинжал. Я остался один, ни с чем — мерзким калекой. Пока ты хорошела в весеннем цвету, я тебя не держал. Ты кричала: «уйди!». Я молил лишь одуматься. Всё вверял: «Признай меня, зеленоглазый яд». «Страсть лучистая, плоть наживую жгущая — что текла по скреплённым сердцам все три года подряд». Я просил об одном. Умолял, словно был пред тобой виноват. Я готов был терпеть, хоть ты душу мою до клочков изорви. И был верен судьбе, пошли она меня, грешного, в самый ад. А ты, глупая, ангел мой, лишь скажи, малодушна, иль дело всё же в любви? Я сносил всю молву. Крики, брань, говор въедливый. Вынести твою ненависть, в посмертии общем тлевшую — каюсь, не смог. Ангел мой, благослови, малодушен я, грешен, иль всё дело в любви? Нежность милая, ангел мой чистый, ты вольна ненавидеть, в полном праве ты не любить. Верить стоит ли тем речам — общей кровью не скрепленным, отдаваясь безропотно — шёпотом, верой, в бреду? Правда стоила жизни. Умирать не желал, клянусь. Мне огонь до последнего врал, вверяя твои черты — полумёртвый, сожжённый, наощупь сквозь пламя: ещё миг, и тебя коснусь. Одна вера меня из ада вывела, чтобы следом сгубила ты. Я молился тебе, как слепец альманаху. Лишь всё потеряв, вслед за собою, тебя убил. Лишь об этом, мой ангел, ввергая твой грех на плаху, буду вечно жалеть. Каюсь, я не любил. Не любил твои руки, ввергающие на вершину, не любил твои речи — обманом сгубившие в прах. Не любил ли, мой ангел, в самом ли деле, — малодушен я, или всё дело в нас? Лишь огонь смог очистить тебя, любимая. Такова твоя доля, любовь моя. В посмертии Ангел мой.