Aliit be t'ad

Переключив ещё несколько тумблеров, Дин перевёл корабль в режим автопилота и обернулся. Ребёнок сидел на том же месте, но вместо прежнего озорного выражения на его личике ясно читалось недовольство. Упаковка с остатками печенья всё также была зажата в когтистой ручке, но малыш больше не проявлял к ней интереса, так что Дин мягко забрал её, не встретив особого сопротивления. — Думаю, тебе пока хватит, — сказал он, положив упаковку на полку над приборной панелью, чтобы ребёнок мог её видеть. — Ну и беспорядок же ты устроил, малой. Одёжка малыша действительно была вся перепачкана голубовато-зелёными пятнами рвоты, несмотря на то, что Дин пытался его вытереть. Строго говоря, этим он ничего не добился, разве что испачкал плащ, и сейчас прикидывал план дальнейших действий. — Вот что, приятель, время мыться, — произнёс Дин, вставая с кресла и беря крошку на руки. Малыш тут же прижался к его груди, вяло опустив уши. Кажется, он всё ещё не очень хорошо себя чувствовал после воздушного боя, и Дин молча поругал себя, в очередной раз давая обещание, что будет стараться лучше. Несмотря на то, что на «Рейзер Кресте» было не очень много удобств, в их число всё же входил душ, и если раньше Дин предпочитал использовать его в звуковом режиме, потому что это было быстрее и дешевле, то после появления ребёнка позаботился о том, чтобы на корабле было достаточно воды, хоть это и встало ему в лишние расходы. Ненадолго оставив малыша в спальной каюте, Дин поспешно снял с себя практически все элементы брони: кирасу, наплечники, наручи, передние набедренные пластины и наколенник. Немного подумав, он отстегнул и патронташ, потянулся к кобуре с бластером, но передумал, оставив её вместе с кожаным поясом и шлемом. За бронёй и оружием последовал испачканный плащ, после чего Дин замер, точно в нерешительности, и медленно стянул перчатки. Воздух коснулся голой кожи, и мандалорец несколько секунд смотрел на свои руки, будто не мог до конца поверить, что они действительно принадлежали ему. Впрочем он быстро стряхнул с себя оцепенение, отложил перчатки и, перекинув плащ через плечо, вернулся к ребёнку. Снова оказавшись на руках названного отца, малыш тихо заворчал и полез выше, уткнувшись лицом ему в шею почти под самым подбородком, насколько позволял шлем. Дин не вздрогнул, но почувствовал, как от загривка по спине прокатилась волна мурашек, осевшая где-то в ногах. — Идём, — пробормотал он. — Приведём нас с тобой в порядок. В душевом отсеке было тесно, но Дину вместе с ребёнком вполне хватало места. Поставив малыша на пол, Дин опустился на колени и аккуратно снял с него грязную одёжку. При этом первое, что бросилось мандалорцу в глаза, был кулон в виде черепа мифозавра, так что он даже немного удивился. Дин особо не рассчитывал на сохранность своего талисмана, но малыш не потерял и не съел его, хотя шнурок был порядком измусолен. Из-за его длины кулон болтался у ребёнка почти на животе, и у Дина даже мелькнула мысль забрать свой подарок, но он вовремя одёрнул себя. Кулон должен был оставаться у малыша. Дин не мог сказать — почему, он просто знал, что так должно быть. Мандалорец ещё раз окинул ребёнка взглядом. Без своего нелепого одеяния крошка казался ещё меньше, чем всегда. Его нескладное тело было таким уязвимым и беззащитным, что у Дина буквально защемило сердце, а откуда-то изнутри вновь пришло глубокое настойчивое чувство, велящее ему оберегать этого маленького. Чувство взявшееся неизвестно откуда, но при этом настолько сильное и властное, что почти граничило с потребностью. Тяжело вздохнув, Дин прикрыл глаза и быстро отвернулся, закатывая рукава. Одной рукой он взялся за шланг, а второй подтащил к себе бывший контейнер из-под продуктов, который теперь использовался вместо маленькой ванны для удобства ребёнка. Малыш был на удивление тихим и только наблюдал, теребя потёртую верёвочку кулона. Набрав воду до половины, Дин ещё раз попробовал её рукой и повернулся к ребёнку. — Скажи мне, если окажется слишком горячо или холодно, — заботливо попросил он, беря крошку на руки и осторожно опуская его в воду. Зеленоватая кожа под пальцами Дина была тёплой и мягкой, совсем как человеческая, хотя поначалу мандалорцу казалось, что у этого странного создания она должна быть прохладной и скользкой, под стать лягушкам. Оказавшись в воде, ребёнок заметно оживился. Он любил купаться, а по его реакции Дин не без некоторого довольства собой отметил, что в этот раз у него получилось угадать нужную температуру с первого раза. На время предоставив малыша самому себе, но всё же продолжая наблюдать за ним вполглаза, Дин наполнил ещё один контейнер, только на этот раз сделал воду погорячее и кинул в неё немного гранулированного средства для стирки. Туда же отправились перепачканный халатик ребёнка и его собственный плащ. Дин погрузил руки в тёплую слегка вспенившуюся воду, сжимая ткань и методично оттирая не успевшие сильно засохнуть пятна. Заниматься стиркой, сидя на полу со скрещенными ногами, было не очень удобно, да и штаны в некоторых местах начали промокать, но Дин хотел видеть ребёнка и быть ближе к нему, чтобы в случае чего сразу прийти на помощь. Впрочем сейчас помощь малышу не требовалась. Он сидел в импровизированной ванночке, плещась в своё удовольствие и снова воркуя что-то на своём детском языке, так что Дин тихо порадовался — крошка явно чувствовал себя лучше. Надо будет потом напоить его чем-нибудь тёплым, решил про себя мандалорец. Дину не потребовалось много времени, чтобы закончить стирку. Вылив воду, он отжал вещи и положил их в пустой контейнер, чтобы потом повесить сушиться, а сам сосредоточил внимание на ребёнке. Некоторое время назад Дин начал по мере возможности постепенно закупать необходимые для малыша вещи, и не так давно на одном из рынков его уломали купить детский гель для мытья, который Дин сейчас держал в руках. Он тогда потратил больше кредитов, чем рассчитывал, но если что-то было нужно ребёнку — мандалорец не жалел денег. Дин выдавил немного средства в ладонь, и оно легко вспенилось. Пена оказалась приятной, хоть и не очень густой, но, что куда важнее, она понравилась малышу. Он радостно пищал, пытаясь поймать маленькие белые облачка и недоумевая, когда они ускользали от него, исчезая в воде. Дин улыбался, глядя на то, как малютка развлекается. Он осторожно намылил его, следя, чтобы пена не попала ребёнку в глаза, пока тот щурился от удовольствия и подставлял себя рукам отца. А Дин снова смотрел на свои руки и не мог до конца поверить самому себе. Разве эти руки, предназначенные для убийств, могли быть нежными? Разве могли они купать ребёнка, кормить и баюкать его, играть с ним? Ещё несколько месяцев назад Дин так не думал. Но вот он был здесь и мягко касался кончиком пальца носа малыша, снимая с него ошмёток пены. Ребёнок заливисто рассмеялся и поймал палец Дина, цепко сжимая его в коготках. Малыш держался за руку отца всё время, пока тот смывал с него пену, стараясь не попасть водой в уши, а затем доставая из контейнера и заворачивая в полотенце, которое тоже было куплено специально для детских нужд. Оказавшись в тёплом коконе, крошка довольно забормотал, а Дин бережно устроил маленький свёрток на сгибе руки, чтобы другой подхватить контейнер с выстиранной одеждой. С тех пор как Дин взял на себя роль отца, он научился многие вещи делать одной рукой. Например, вывешивать на просушку мокрые вещи, наводить порядок в душевом отсеке, а ещё заваривать чай. Дин налил горячий отвар в маленькую металлическую пиалу, чтобы остывало, и включил обогреватель. Он сел на тот же ящик, на котором они с малышом сидели утром, когда завтракали, и усадил ребёнка к себе на колени. Маленькое любопытное личико тут же выглянуло из складок полотенца и внимательно уставилось на мандалорца тёмными глазами-блюдцами. Дин только тихо хмыкнул и стал аккуратно вытирать малыша. Тот возмущённо забурчал, точь-в-точь как тогда, когда Дин решил вытереть его плащом, но быстро успокоился. Редкий светлый пушок на макушке ребёнка теперь торчал во все стороны и, не удержавшись, Дин коснулся его пальцами, скользнув с головы вдоль широкого ушка. Кожа на ушах крошки была такой бархатной, что Дин поспешно убрал руку, словно боялся повредить её своими жёсткими пальцами, но малыш был не против. Он потянулся за ускользающим прикосновением и вопросительно поднял взгляд, не понимая, почему папа больше не гладит его. Дин виновато склонил голову. Он на секунду отвлёкся, чтобы взять пиалу с остывающим чаем, над которой больше не поднимался пар, и протянул её ребёнку. — Вот, возьми. Тебе нужно попить. Малыш, кажется, всё понял и, высвободив ручки из-под полотенца, принял у Дина пиалу. Следующие несколько минут он был занят чаем, а Дин молча наблюдал. Полотенце лежало на теле ребёнка так, что напоминало какое-то подобие мантии, и мандалорец тихо усмехнулся. «Может, когда-нибудь тебе действительно выпадет шанс примерить мантию, малыш». После того как крошка допил чай, они перебрались обратно в кабину, чтобы Дин мог следить за показаниями приборов, а малыш — поспать на пассажирском сидении. Но у маленького крысёнка были другие планы и, оказавшись на своём обычном месте, он разверещался, не успокоившись до тех пор, пока Дин снова не усадил его на колени. Тогда малыш, всё ещё завёрнутый в полотенце, принялся с интересом разглядывать приборную панель, но уже через пару минут отвлёкся, приметив что-то на полке. — Та. А-а... — сказал ребёнок, повернувшись к Дину и замахав ручками. — Что такое? — спросил тот. — Ты хочешь это? — Дин взял с полки упаковку с оставшейся парой печенек и показал её малышу. — Ба, — подтвердил он, потянув коготки к блестящей обёртке. — Ладно, держи, — не стал возражать Дин, отдавая упаковку. — Только будь осторожен, хорошо? Ребёнок тут же вцепился в шуршащую фольгу и вытряхнул предпоследнее печенье, но вместо того чтобы есть, сжал его в коготках и протянул к шлему Дина. — М-ма... — снова заговорил он, одной рукой опираясь на грудь Дина, а вторую продолжая настойчиво тянуть к его лицу. Мандалорец опешил. — Ты... меня угощаешь? — наконец догадался он. Малыш не ответил, но его поза была вполне красноречива. — Спасибо... — медленно произнёс Дин и растерянно замер. Он колебался не больше нескольких секунд, а потом приподнял шлем ровно настолько же, насколько приподнимал его утром, и, склонив голову, откусил печеньку. Ребёнок радостно заворковал, а на его лице появилась такая счастливая улыбка, что Дин сам невольно улыбнулся. Было непривычно сладко, но ему нравилось. Малыш скормил Дину второй кусочек печенья, а последнее съел сам. Ещё недолго он наблюдал за приборной панелью и руками Дина, время от времени регулировавшими что-то, но вскоре его начало клонить в сон. Дин заметил это и обнял крошку, чтобы он случайно не соскользнул с его коленей. Ребёнок завозился и привычно сжал указательный палец своего папы, только после этого окончательно расслабляясь, а Дин мягко погладил большим пальцем тыльную сторону его ладошки, глядя на их соединённые руки — крошечную когтистую ручку малыша и свою большую широкую ладонь со смуглой огрубевшей кожей. Возможно, эти руки были предназначены для убийств, но сейчас они держали ребёнка так, словно были созданы для этого, и Дин знал, что это правда. А ещё Дин знал, что до тех пор, пока он будет держать эту маленькую ладонь в своей, его руки будут нежными. Что бы они ни сделали и сколько бы боли ни причинили другим, с одним существом руки Дина Джарина всегда будут нежными.