Exception

      Летняя духота, повисшая над серокаменным Солитьюдом, лишь к середине ночи отступила, принеся долгожданную прохладу и столь же долгожданный шанс уснуть. Нерин этим шансом воспользовалась раньше, чем высохли последние слёзы на глазах, – прошедший вечер и наполненное горечью воссоединение вымотали её до предела. К Телдрину же, словно для какого-то извращённого баланса, сон не шёл совершенно.       Сорок девять лет – это почти полвека.       За такой срок человек успевает открыть глаза, заговорить, научиться тратить деньги и зарабатывать их, найти себе друзей и врагов, обзавестись детьми и внуками – и ощутить седеющим загривком неспешное приближение старости. Век людей короток.       Меры, не в пример им, гораздо свободнее ощущают себя в плавном течении времени – почти по-людски быстрое взросление и поздно приходящая старость дают им в распоряжение намного больший срок. И полвека для любой эльфийской расы значат не больше, чем для людей означают пять-десять лет – многим меньше, чем может быть даже разница между детьми одних родителей.       Сорок девять лет – это немного.       Телдрин давно перестал обращать внимание на разницу в двадцать или тридцать лет, при общении уделяя этому не больше внимания, чем цвету глаз или телосложению. Но полвека, отделявшие его от Нерин, всё же мешали воспринимать её всерьёз, низводили её решения до подростковых капризов, а беспокойство о ней обращали в снисходительное ворчание.       Кретин. Осёл скудоумный.       Ей двадцать девять, она давным-давно не ребёнок; она разумнее многих двухсотлетних идиотов, которых ему доводилось видеть; она может постоять за себя, она принимает ответственность за свои решения, она выжила в жерновах гражданской войны; она его возбуждает.       Ох, во имя всех аэдра, даэдра и прочей высшей дряни!..       Телдрин скрипнул зубами и постарался расслабиться, чтобы неосторожным движением не потревожить Нерин, доверчиво затихшую в его объятьях и, кажется, заснувшую. Меньше всего ему сейчас хотелось встречаться взглядом с её сонными глазами и объяснять, что именно упирается ей в бедро.       О том, чего ему хотелось сейчас больше всего, Телдрин предпочитал не думать, чтобы этот вопрос не встал ещё более явно.       Нерин была умопомрачительно, до звёзд из глаз близко – неуловимо влекущим запахом, тёплой тяжестью на руке, безмятежным дыханием, подрагивающими во сне ресницами, на которых играли отблески света из окна. За те месяцы, что они не виделись, её волосы отросли на несколько дюймов – и сейчас, непривычно длинные, беззвучно шелестели, обнажая под его пальцами беззащитную шею. Теплом отзывающуюся на прикосновение, тонкую, с выступающими позвонками, манящими ниже по позвоночнику, дальше, насколько позволит дотянуться рубашка…       …Телдрин, судорожно выдохнув, остановился, не позволяя себе шевельнуться ни на дюйм вперёд – чтобы ненароком не потянуть широкий ворот льняной рубашки, не побеспокоить, не разбудить.       Сон в эту ночь к нему так и не пришёл.