Мы никогда не расцветём

Арсений с лёгкостью мог признать, что он запутался в самом себе окончательно и бесповоротно. Он не понимал, что у него происходит с Антоном Шастуном и к чему это может привести. Эти отношения, безусловно, были странными. Более того — они выходили за грань допустимого, потому что ролевые обязанности «ученик-учитель» никто не отменял. Однако об этом Арсений Сергеевич думал меньше всего. Его не особо волновало то, что Антону было всего лишь семнадцать лет. Были вещи, на которые он просто закрывал глаза. Арсений был готов переступить через многое, потому что за свою недолгую жизнь он осознал, как на самом деле ничтожны некоторые моменты, которым привыкли придавать большую важность. Отношения между учителем и учеником абсурдны только для приверженцев глупых принципов, где не существует высоких нравов и элементарной морали. В современном мире такая ситуация уже должна была стать чем-то нормальным. Единственное, что тревожило Попова по-настоящему, — его собственные чувства. Что он испытывал к Антону, помимо интереса? Играла ли любовь здесь хоть какую-то роль? Или же всё это было… несерьёзно? Ведь Арсений, без устали размышляя о сложившейся ситуации, никак не мог обнаружить в себе влюблённости. Он не знал, что Антон по-прежнему был болен. Хотя, возможно, это помогло бы ему в поиске несуществующих ответов на свои вопросы. Проводя достаточно много времени в компании Шастуна, Арс начинал чувствовать себя совсем по-другому. Ему казалось, что в такие моменты он превращался в подростка, потому что безумство юных годов вновь ударяло ему в голову, хотя Попов и без того был достаточно молод. Поколение современных детей было всё ещё близко к нему, но Арсений уже не мог так свободно и открыто общаться с юнцами, потому что одна его нога стояла на следующей ступеньке жизненного опыта. Тем не менее, ему было приятно видеть в глазах Антона искренность и доверие, опасно граничащее с безрассудством. Это были чувства, обладающие не только большой ценностью, но и хрупкостью. Арсений понимал это. Но в его руках они были подобны вечно ускользающему песку. *** После прогулки воскресным вечером Арсений Сергеевич, как обычно, проводил Антона до дома, почти до самого порога квартиры. Они долго стояли в подъезде, наслаждаясь тёплыми объятиями, хотя на лестничной площадке неприятно пахло куревом и пролитым пивом. Шастун не хотел отпускать Арсения и с каждой секундой всё крепче прижимался к нему, пока Попов опалял горячим дыханием его шею. Время было позднее, так что Арсению Сергеевичу пришлось в шутливой манере подтолкнуть Антона к двери. На полпути к своему дому Арс заметил, что последние минут десять за ним едет машина. Он знал, кто сидел за рулём, но продолжал делать вид, что не замечает рычания автомобильного мотора. Когда машина проехала чуть вперёд и затормозила, Арсений был вынужден остановиться, осознавая неизбежность ситуации. Водителем оказался Паша, который, выйдя из автомобиля, облокотился на капот и осуждающе посмотрел на Попова. Прежде чем предложить свои услуги безвозмездного таксиста, Воля завёл с ним разговор: — Снова? — Да, — быстро и честно ответил ему Арсений, засунув руки в карманы лёгкой куртки. Холодало. — Ну и что ты творишь, Арс? — нахмурился Паша, вероятно, зная достаточно для того, чтобы разбрасываться обвинениями. — Я не знаю, — вздохнул Попов, выпустив клубок пара изо рта. — Что ты хочешь услышать от меня? — Правду. Зачем ты пудришь мальчишке мозги? — неожиданно повысил голос Воля, сложив руки на груди. Он редко бывал настолько серьёзным и грубым по отношению к Арсу, но его слова были справедливы. — Я ни за что в жизни не поверю, что ты можешь так легко и быстро влюбиться. Что тебе в голову взбрело? Попов замолчал. Он уже пожалел о том, что рассказал Паше о своих встречах с Антоном, хоть и понимал, что Воля был в какой-то мере даже прав. Его слова больно кололи Арсения, который не знал, что ему ответить, чтобы оправдать себя и своё странное поведение. Арс действительно не был влюбчив. Все чувства зарождались в нём очень медленно, с трудом пробираясь к его сердцу. Должно было произойти что-то особенное, чтобы он проникся чистой и искренней любовью. Пока Попов лишь тешил своё самолюбие, встречаясь с невинным и миловидным Антоном, который смотрел на него восхищёнными безумными глазами. Именно это имел в виду Паша, говоря о том, что Арс сошёл с ума. — А если… если и влюбился? — вдруг с уверенностью произнёс Арсений. Эти слова удивили Пашу, но он не подал виду, продолжая с прежним недоверием смотреть на Попова. Они стояли друг напротив друга словно заклятые враги, державшие за спиной заряженные револьверы. Но это была не их война. Точнее, Воля в ней не участвовал. Улыбнувшись, Паша подошёл к Арсу и дружески похлопал его по плечу: — Тогда другое дело, — снисходительно, но как-то торжественно произнёс он и сел в машину. Воля знал, что это неправда. Арсений, в принципе, тоже догадывался. Но он уже не мог остановиться. Пристегнувшись, они тронулись с места, сделав вид, что ничего не было. *** Арс впервые закурил в десятом классе, находясь под большим влиянием сверстников из одной большой компании. Ему просто дали попробовать, а он вдруг увидел в курении что-то классное и приносящее непостижимое удовольствие. Большая часть карманных денег стала уходить на пачки сигарет. От родителей это, конечно, тщательно скрывалось. Школьные перемены Арсений проводил за углом здания, насыщая свои лёгкие горьким дымом. К счастью, эта вредная привычка не прижилась у него — через два года он затушил последнюю сигарету, выбросив бычок в окно. Такое бывает, когда понимаешь, что курение — лишь баловство, желание быть взрослее и серьёзнее. Кто в юности не совершает ошибок, ну? Да ведь, Шастун? Арсений не курил несколько лет, но этот факт не помешал ему закурить снова. Ожидая Антона, он удобно устроился на подоконнике в его подъезде и, задумчиво смотря на лестницу, пускал колечки дыма, которые он не разучился делать. Шастун выскочил в подъезд с радостной улыбкой на губах, держа в руках куртку, приготовленную для поздних прогулок. Он, как обычно, был счастлив и весел, предвкушая приятное времяпрепровождение. Но вид курящего учителя поверг его в шок. — Арсений Сергеевич… Почему вы курите? Это же вредно. — Жить тоже вредно, Антон, — усмехнулся Попов. Шастун поджал губы, не понимая, что происходит, ведь ничего не предвещало беды, а вечер и вовсе обещал быть замечательным. До этого момента Арсений ни разу не курил при нём, поэтому Антон и не догадывался о его тайной зависимости, если она вообще была. Но ему это однозначно не нравилось. — Если вы не бросите сигарету, я... я… не разрешу вам целовать меня! — воскликнул Шаст, грозно топнув ногой. — Хорошо, — холодно ответил Арсений Сергеевич. Попов понимал, что это была ловушка скорее для Антона, чем для него самого. Он нарочно не стал тушить сигарету и сделал ещё несколько хороших затяжек, не сводя глаз с ошеломлённого Шастуна. Тот потерял дар речи, но не самообладание. Его глаза горели. Резко выдернув почти дотлевшую сигарету из рук учителя, Антон приставил её ко рту и втянул в себя никотиновый дым, сделав это так глубоко, что вся его гортань оказалась обожжённой. Он никогда не курил. Шаст начал кашлять, как астматик, который вдруг поверил в то, что сигарета — его единственное спасение. Арсений засмеялся, пока Антон, согнувшись в жалкой позе, со слезами на глазах пытался выхаркать лёгкое. В конце концов он отделался лишь неприятным жжением в горле. Арс ласково позвал его к себе и завлёк в поцелуй. От обоих противно пахло никотином. *** Арсений сидел на краешке своего рабочего стола и разговаривал с кем-то по телефону. Очевидно, диалог шёл на достаточно серьёзную тему, потому что лицо преподавателя имело сосредоточенный вид. Когда Попову потребовалось что-то записать, он выдвинул ящичек, невольно взглянул на горсть засохших лепестков, улыбнулся и только потом достал блокнот. Арсений Сергеевич резко замолчал, потому что на пороге кабинета появилась Оксана Фролова. К слову, в последнее время он даже не думал о ней. После того злополучного признания она словно исчезла из его жизни раз и навсегда, хотя это было не совсем так. Оксана по-прежнему училась в этой школе и даже посещала все уроки, но Попов перестал замечать её присутствие на занятиях по физкультуре. Он не был обязан следить за её жизнью, и Фролова стала для него бестелесным призраком, которого не стоило бояться. Арсений не ответил на её чувства взаимностью и не стал обнадёживать её лживыми обещаниями. Он прекрасно понимал, что попытки полюбить Оксану будут выглядеть как насилие над собственным сердцем. Поэтому ему было легче сразу свести все надежды Фроловой к нулю. Безразличие с его стороны было единственным верным решением. Но, как известно, иногда равнодушие способно лишь раззадорить и привести к совершенно иному исходу. Как оказалось, Оксана не собиралась сдаваться так просто. Ей потребовалось достаточно много времени, чтобы прийти в себя и взглянуть на ситуацию под другим углом. Несколько проплаканных ночей пошли Фроловой на пользу, вернув ей веру в себя после такого унижения (хотя Арсений никак не осуждал её и даже не был с ней груб). Терять ей было нечего, а вот заполучить любовь учителя она всё ещё могла — Окс верила в это. — Здравствуйте, Арсений Сергеевич, — прощебетала она. Арс ничего не ответил, продолжая молча пялиться на неё. Оксана заметила телефон в его руках и одним своим дерзким взглядом показала, что не уйдёт отсюда просто так. Арсению пришлось вежливо прервать разговор и сбросить вызов. Он был недоволен, но его лицо не выражало никакой озлобленности. — Я тебя слушаю, — произнёс Арсений Сергеевич и сел на стул. Между ним и Оксаной теперь был расположен учительский стол. Попову стало чуточку спокойнее. — Я пришла к вам поговорить. Все эти разговорчики уже стали пугать Арсения. Фролова пришла к нему с целью поговорить, но в итоге призналась ему в любви. Шастун явился в его кабинет с целью пообщаться по поводу странной встречи в клубе, но в конце концов сделал учителю преподношение в виде лепестков. Попов ввалился в квартиру Антона с безобидным намерением обсудить его болезнь, но всё это привело к тому, что их встречи стали выходить за рамки приличия. Арсений выжидающе посмотрел на Оксану. Она улыбнулась. — Не жарко ли вам? — поинтересовалась Фролова и помахала у своего лица ладонью. Только сейчас Попов заметил, что девушка была одета очень странно и максимально вызывающе для школьного дресс-кода. На ней была тонкая белоснежная блузка, чересчур короткая юбка и изящные туфли на высоком каблуке. Пиджака на ней не было, хотя он являлся обязательным элементом внешнего вида любого школьника. Сквозь тонкую, полупрозрачную белую ткань Арсений отчётливо видел очертания её бюстгалтера. Верхние пуговицы её блузки были нещадно расстёгнуты. Попов тяжело, но глубоко вздохнул. — Фролова, — начал он твёрдым, непоколебимым голосом. — Твой вызывающий вид совсем не тревожит меня. А с вопросом о преждевременном включении отопления — к директору, а не ко мне. — Не будьте так грубы, Арсений Сергеевич, — мягко ответила ему Оксана, готовая к любому повороту событий. Она изящно, как кошечка, обошла рабочий стол и встала рядом с Поповым, смотря на него сверху вниз. Её руки плавно опустились на его плечи, успокаивающе сжав их. — Вы же понимаете, что это всё — для вас? — прошептала Фролова и развернула Арсения Сергеевича корпусом к себе. — Нет, не понимаю, — нахмурился Арс. — Я ясно дал тебе понять, что лучше выбросить эту затею из головы. Тебе всего шестнадцать, со всеми такое бывает. Пройдёт время и… — И вы полюбите меня? — посмеялась Оксана. Попов никак не отреагировал на столь очевидную провокацию. Он подумал о том, что Шастун произнёс бы эту фразу совсем иначе — с нескрываемой надеждой в голосе, с грустной улыбкой на губах, без всякой преждевременной радости. Антон бы не смеялся. Арсению вдруг разом стало душно, потому что от девушки слишком приторно пахло сладкими духами. Её близость была неприятна ему, но он не хотел проявлять излишнюю грубость. Попов недовольно смотрел на неё, всем своим напряжённым видом показывая недоумение, готовое вот-вот перейти в откровенную злобу. Решив, что отступать уже нельзя, Фролова села прямо на колени к учителю, обхватив его за шею. На её лице отражалась самоуверенность и предчувствие победы, но её руки чуть дрожали, потому что она нервничала и чего-то боялась. Её поведение не соответствовало её скромному характеру. — Фролова. Не вынуждай меня ругаться, — настойчиво проговорил Арсений и обхватил Оксану за талию, чтобы спустить её со своих колен. Она только сильнее прильнула к нему, прижавшись всем телом. Её юбка задралась слишком сильно, оголяя красивые бёдра, а грудь, находясь на уровне лица Арсения, привлекала к себе внимание. Попов невольно посмотрел на её стройные ноги, но тут же поднял голову. Несмотря на то что у него с Антоном до интима так и не дошло, а сейчас перед Арсением находилась пышущая желанием и юностью Оксана, он всё ещё держал себя в руках, не позволяя животным инстинктам выйти наружу. Он не хотел предавать Шастуна, к которому испытывал что-то поистине странное, как бы странно это ни звучало. — Ругайтесь, — улыбнулась Оксана и приблизилась к губам Арсения. Его руки по-прежнему лежали на талии Фроловой. Ситуация начала выходить за рамки разумного. Попову уже нельзя было быть снисходительным по отношению к ученице. Он вздрогнул всем телом и оттолкнул Оксану от себя. В тот момент, когда она отпрянула от него, Арсений Сергеевич заметил, как в дверях кабинета стоит Антон с широко раскрытыми глазами. По его щекам текли слёзы. Он прикрывал рот ладонью, вероятно, чтобы не закричать. Стоило Арсению увидеть слёзы на этом миловидном личике, как его сердце прошило сильнейшей болью, которая быстро охватила всё тело и обездвижила его. За всю свою жизнь Арс впервые испытал такую необычную боль, чей эпицентр расцвёл в груди, как неожиданно раскрывшийся бутон. Он ощущал его шипы каждой клеточкой организма. Попов осознал, что слёзы на лице Антона — это самое ужасное, что он мог увидеть. Эта мысль поразила его до глубины души. Кошмар стал для Арсения зарождением чего-то прекрасного и тёплого. Но было уже слишком поздно. Жизнь не даёт много времени на то, чтобы разобраться в себе. Попов дёрнулся, чтобы встать, но Шастун тут же скрылся из виду. Из коридора был слышен его громкий топот. Он бежал со всех ног. Разочарованно простонав, Арсений грубо скинул с себя Оксану, которая с трудом удержалась на ногах, оперевшись на стену. Ей не было ничего известно. Она подумала о том, что Попов просто испугался, что Антон может кому-то рассказать о том, в какой интересной позе они сидели тут. Фролова даже не догадывалась о той драме, что разыгрывалась между этими двумя. — Арсений Сергеевич… — тихо произнесла она, чувствуя всепоглощающее напряжение. — Да хватит уже! — несдержанно выкрикнул Арсений Сергеевич и схватился за голову. Больше всего на свете Шастун хотел вернуться домой и исчезнуть с лица земли. *** Утром следующего дня Антон, проснувшись, с удивлением отметил, что вокруг него не было ни единого цветка. Он понял, что всё-таки существует то, из-за чего человека можно разлюбить — хоть и болезненно, но быстро. В это же время Арсений, наклонившись над раковиной, выплюнул лепесток розы. Он ужаснулся, ведь всё было безвозвратно потеряно.