Чистый

      — Я тебе, блин, больше ничего не расскажу, понял? — Антон прошёл все стадии от уговоров до угроз, только бы Позов прекратил визжать со смеху, и остановился на очевидном. — Вот, блять, вообще ничего ... Ну чё ты ржешь-то, а?       А Димка откровенно катался по койке, к подозрительным взглядам коллег, которые наверняка успели подумать, что безобидный очкарик оказался хитрец и протащил таки алкоголку. И, вроде, неправильно это, смеяться над таким, но чем серьёзнее Шастун пытался оправдать этот поступок, достойный самого Казановы, тем сильней Дима давился очередным приступом смеха.       — Ф-фух ... — Поза аж потряхивало и живот дёргало неприятной болью, но улыбка с его губ не сползала. — Ты просто фантастический идиот, Шаст. Фантастический!       Шастун предпочёл слиться с интерьером, угрюмо сопя.       — Но зато одно мы теперь знаем наверняка, — Дима вытирал выступившие слёзы, осторожно сдвинув очки.       — Что? — Антон метнул убийственно-вопросительный взгляд.       — То, что у них, видимо, принято цветы дарить. Ну, принимать так точно! — и пока Поз уворачивался от канонады из всех подручных средств и обещаний Шаста заставить его замолчать навсегда, где-то на другом конце лагеря причина всего этого беспредела не могла отвести взгляда от тонких лепестков с острыми краями.       — Что-что он сделал? — очевидно, не в первый раз пытался выяснить Матвиенко где-то слишком далеко, чтобы наорать прямо на ухо, и довольствуясь возможностью разве что порвать глотку в динамике. — Ар-рсений!       — М ... — Арсений был где-то не здесь, ни тут, ни там, и весь его хрупкий мир был заключён в ощущении соприкосновения подушечки указательного пальца с лепестком.       — Он тебе цветок подарил? — не нащупав почву для конструктива, Серега спрашивал в лоб, а, получив все такое же нечленораздельное мычание в ответ, завёлся с полуоборота. — Прям живой настоящий цветок?       — Да, — Арсений рассматривал его уже несколько минут не отводя взгляда и его нисколько не смущали волны интонаций от шепота до крика в динамике. — Я не уверен в названии, но ты наверняка видел такие. Они растут ...       — Арсений, блять, давай без вот этих твоих интимных подробностей, — Сережа нетерпеливо тараторил.       — Почему интимных? — Арса не задело, но заинтересовало.       — Потому что я слышу, как ты там течёшь, рассматривая этот свой цветок ... Да блять, — приятный женский голос предупредил, что такой манёвр на дороге может быть небезопасен. — Так, Арсюх. Мы с тобой точно об одном и том же Шастуне сейчас?       — Ну ... да? — Арс жестко тормозил, но только потому, что все его сознание сейчас будто подвисло, перешло в какой-то режим ожидания или обработки данных.       — Антон ... Он же Антон? — получив невзрачное «угу», Матвиенко снова выругался, поспорил с навигатором и продолжил. — Антон Шастун, твой этот лось под два метра, который тебя разве что не трахал полгода назад в душевой, устраивал сцены и вообще несколько раз чуть не убил — подарил тебе цветок?       — Да? — Арсений спрашивал не у друга, будто у реальности. А точно ... правда?       — Ты, блять, у меня спрашиваешь? — Сережа напряжённо сопел. — У тебя там много Шастунов, что ли? Или я чего-то не знаю?       — Нет-нет, он один, он ...       — Так, тихо, — судя по звукам, он парковался, а когда навигатор попрощалась, зашуршал динамик — Матвиенко переключился с акустической системы на обычный микрофон и прижал телефон к уху. — Не перебивай, пока я мысль свою умную сформулировал и собираюсь ее до тебя донести. Значит так, Сеня. Ты помнишь, о чем мы с тобой говорили пару недель назад? Ну, когда ты начал растекаться соплями по подбородку о том, что тебе ка-ажется, что Шаст переболе-ел ... Цыц, блин, сказал! Я не закончил, не перебивай. Ты вот слушай и кивай молча, ага? Улавливай мысль. Так вот. Я тебе помнишь, что сказал? Ну, когда мы уже все обсудили. Арс, блин, приём?       — Чтобы не ... — Попов глубоко и шумно вздыхает, подбирая слово.       — Не выебывался, ага, — подсказывает Серёжа и смягчается в тоне, но дышать от этого легче не становится. — Так вот, не выебывайся, Арсюх, ладно? Ты мужика сломал, заставил его тебе цветы дарить!       — Никого я не застав ... — протест на полуслове подавлен жестко.       — Заткнись, — по доброте душевной советует и продолжает с почти любовной ноткой в голосе. — Просто не отталкивай его, Арс. Дай шанс сделать, блин, шаг навстречу, взять ситуацию в свои руки, если ты, блин, белоручка, ломаешься. И я тебя, блин, Богом прошу, не выебывайся!       Напутственные речи Матвиенко не остались в стороне, были услышаны и даже частично усвоены. Потому когда на следующий день Шастун, как и обещал, пришёл на лекцию, Арсений почти не бледнел и даже ни разу не запнулся. Единственной проблемой было то, что Арс чувствовал на себе взгляд зелёных глаз каждую секунду, и соблазн поймать его хотя бы пару раз был слишком велик, но он же не может себе позволить бессовестно и безрассудно пялиться в ответ всю лекцию?       Сразу после, извинившись, Антон убежал на обязательную тренировку по пожарке. Что-то в его несвязном бубнеже намекало на то, что он предлагал встретиться позже, но Арс так ничего и не понял, провожая слишком высокий даже на ряду с коллегами силуэт.       Дима на правах лучшего друга и подружки-сплетницы не затыкал Шастуна даже когда им прописали по штрафному подходу на турнике за болтовню. Потом тренер, очевидно, просто забил, а Антона, к слову, заткнуть не могло ничего.       Он переживал и боялся, радовался как ребёнок, завидев Арсения где-то там на горизонте, где Дима даже не успел его рассмотреть. Спрашивал советы и тут же сам себе отвечал, мячиком для пинг-понга летая из крайности в крайность, отставляя стаканчик с кофе в самый последний момент прежде, чем хотя бы посмотреть в сторону Арса, сидящего в столовой с другими преподавателями или новой бригадой.       Антон никогда не умел проявлять симпатию, всякими этими жестами и взглядами намекая на то, что не против был бы прогуляться, поболтать, да просто посидеть рядом, в конце-то концов, нелепо соприкасаясь коленями и случайно тыльной стороной ладони.       Все это было настолько чуждо и непривычно ему, что на третий день просиживания штанов на лекции Попова он начал загоняться в обратном направлении, придумав, а главное, поверив в то, что Арсу, быть может, и не нужно такое его внимание. Он ведь хотел с чистого листа, без всяких отголосков прошлого, а Шастун целиком сплошной двухметровый отголосок прошлого, с его идиотскими улыбками и взглядами.       А потом снова отпустило. Арсений имел неосторожность задержаться прямо возле того стола, где сидел Антон, рассказывая что-то об уровнях панической атаки, а Шаст внутри себя переживал все и одновременно, взглядом цепляясь за каждую вену на руке, нитью выступающей под бледной кожей.       А потом улыбка и слова о том, что он очень ждёт его завтра, и Антон ебашит на повторный кружок эмоциональных горок имени Арсения Попова, с десятком смертельных петель и опасных поворотов, когда вот-вот вылетишь, а не вылетаешь. Что-то слишком крепко держит.       На четвёртый день Журавль объявил Шеминову бойкот и выставил сразу несколько бутылок алкоголки. И пока он подговаривал кого-то сходить с ним и соблазнить поварёшек в своих корыстливых целях – чтобы выпросить закусь, конечно – Дима решил облегчить страдания уже белого от сомнений и мыслей в голове Шастуна.       — Может, Арса пригласишь? — феноменальность этой мысли вынесла Антону крышу.       Это было так просто, но одновременно с этим так невыносимо сложно, если не сказать просто невыполнимо, что он готов был скулить от бессилия. А лёгкость, с какой Дима это предлагал, просто добивала лопатой по голове. Той самой лопатой, которой до этого Антон копал себе могилу, планомерно накручивая себя всякой херней.       — Думаешь, согласится? — Шаст сомневался даже тогда, когда уговорами Поза оказался на улице после отбоя. За такое и по шапке получить можно, но тут же ... Арсений.       — Не попробуешь, не узнаешь, — Позов улыбался и верил, но об этой вере напрямую не говорил, чтобы не обнадёживать и не выглядеть подстрекателем, но когда Антон таки развернулся и побрел к корпусу, где жил Попов, незаметно скрестил пальцы на удачу.       У Антона не было плана, но был энтузиазм и необъятное желание просто увидеть Арса. Откажет и откажет, переживет, переболит, но Дима прав, не попробуешь — не узнаешь.       Мобильный телефон мелькнул именем Арса и в динамике послышались тихие гудки. Один-второй-третий. Шаст стоял под особенно большим деревом, чтобы не засёк никто, и кусал губы. Когда Арсений ответил, на кончик языка навернулась капля крови. Прокусил.       — Привет, Арс, я хотел ... — всё-таки хотя бы речь отрепетировать стоило, тем более, что язык предательски заворачивался в узел и вставал в горле комом. — В общем, кхм ...       — Шаст, случилось что-то? — нотка обеспокоенности слишком приятно щекочет Шастуна и придаёт уверенности. Не безразличен, что ли. А вдруг. А может всё-таки.       — Нет, Арс, ничего. Можешь выйти на пару минут? — Антон пялился в одиноко светящиеся окна, но не гадал в котором из них мелькнёт силуэт.       — Да, конечно. Ты где-то ... — судя по шороху, Арсений набрасывал что-то из верхней одежды или обувался.       — Прямо рядом с твоим корпусом, если со стороны стадиона, — подсказывал, а сам не замечал, как сердце ускоряет свой привычный темп в десятки раз.       Арсений вышел меньше, чем через пять минут. В уже знакомой Антону худи с капюшоном, он выглядел сонным и растрепанным, но точно довольным, иначе почему улыбка не сползала с губ.       — Мы с мужиками решили, ну ... — Антон мнётся, но считает нужным сразу начать с конкретного дела, всё-таки он сюда за этим пришёл. — В общем, не хочешь выпить со старой бригадой? Пацаны будут рады тебя видеть, всё-таки не чужие и ...       Пока Антон в своей голове начинает перебирать ещё десяток уговоров и причин, почему Арсу стоит пойти с ним, сам Арсений перебивает его с улыбкой, легко и непринужденно, и первым поворачивает в сторону нужного корпуса.       — Конечно, с радостью. Туда, да? — он уточняет для галочки, точно знает куда идти, и Шастун подтормаживает в своём счастливом ступоре, наблюдая за тем, как Арсений неспешно, шурша сухой травой под ногами, идёт вперёд.       Журавль выторговал не просто закусь, а прямо-таки изысканные бутеры с остатками ужина, что в комплекте с разведённой соком водкой претендует едва ли не на звание грандиозного пира.       Шастун оказался прав и Арсения с порога завлекли в водоворот вопросов и рассказов, дружеских объятий и подколов о его неожиданном повышении. Арс смущался, но только первые несколько минут, быстро вспомнил всех и каждого, а самое главное, что он свой среди своих. Всё-таки он прослужил с ними в одной части не один год.       Один за одним пластиковые стаканчики наполнялись доверху, разговоры становились громче, шутки — пошлее и ужаснее, а закусь уже перестала заканчиваться. Все подползли к той тонкой грани, когда пьёшь и закусывать уже как-то не обязательно.       Где-то после полуночи приперся Шеминов и в сердцах пригрозил Журавлю разжаловать того и сорвать погоны, чтобы потом прилепить их ему на лоб, но пара стаканчиков задобрили командира и пир продолжился, но уже с приглушённым светом и тише.       Шутки шутились, но смех давился внутри до коликов, истории разбавлялись игрой в пожарные фанты: это где пьют все, а если не пьют — бегут голышом в реку. Игра быстро закончилась просто потому, что пить всем хотелось больше, чем купаться.       Антон внутри себя рыдал от счастья просто чувствовать Арсения рядом, как когда-то давно. Как в его же день рождения: он так же сидел рядом, задевал своим коленом его, а когда особенно эмоционально что-то рассказывал – подскакивал на ноги и задевал бедро. Несколько раз промахнулся, едва ли не упав Шасту на колени, но в последний момент трезвел по щелчку пальцев и со смущенным «прости» ютился рядом, благоразумно отползая подальше.       В такие моменты Антон улыбался и отмалчивался, мол все в порядке, а сам только и ждал момента, когда Арса снова подхватит волна азарта или смеха и заставил непринужденно ёрзать на кровати рядом, задевая то тут, то там.       К трём часам ночи алкоголь начал заканчиваться, зато все вспомнили о сигаретах, так удачно компенсирующих эффект опьянения и эйфории. Курили на лестнице и прямо на ступеньках возле корпуса, в окна высовываться слишком вызывающе и опрометчиво смело, можно отгребсти по шее, а вот в тени деревьев — пожалуйста.       Арс пропустил первые две ходки, отсиживаясь и соревнуясь в каких-то странный вещах с другими некурящими, а вот на третью уже соблазнился, но не покурить, а постоять рядом. Постоять рядом, чтоб чуть-чуть впереди, чувствуя на себе взгляд, но не замечая его прямо. Он был достаточно пьян для того, чтобы цепляться за ощущение прикосновений дыма к плечам и шее, если только этот самый дым секунду назад был в лёгких Шастуна.       Арс был достаточно пьян и для слишком азартных игр, соревнуясь хоть в чём-то, лишь бы выиграть, но не для себя, а для ощущения одного важного взгляда на себе. В том, как Антон смотрел на него, было что-то и от восхищения, и от какой-то ... наивной, почти детской влюблённости.       Потому когда после одной удачной шутки Журавля Арс почувствовал, как Антон упирается лбом в его плечо и содрогается от смеха, он сам уже смеялся не от шутки, а от счастья просто оказаться рядом в момент, когда Шаст может вот так просто прижаться к нему.       Слишком долго для них двоих, но не для посторонних глаз. Мало кто обратит внимание на то, что Антон сразу не отлипает, не становится ровно, но поворачивает голову и прижимается к плечу уже щекой, медленно водя головой из стороны в сторону и так ... ластясь.       Трогательный, осторожный, невообразимо тёплый. Таким Арсений его увидел слишком давно, чтобы успеть потерять этот смутный образ среди других теней. Антон больше не курил, но участвовал в разговоре, каждым своим словом задевая кожу на шее, а Арсений млел не от количества выпитого. И будь в нем на один стакан больше, он бы наплевал на все, повернулся и повис бы на его шее, но нет. Только так — трогательно, осторожно, невообразимо тепло.       Антон нашёл в себе силы отлипнуть от Арса только тогда, когда компания начала возвращаться в корпус. Тогда он нехотя отстранился, но, выравниваясь, не смог отказать себе в удовольствии задеть невесомыми прикосновениями волосы на темном затылке и макушке.       Арс заметно содрогнулся и спрятал руки в карманы, негромко смеясь вслед остальным.       — Хочешь, проведу тебя? — если это в нем говорит алкоголь, то Антон готов спиться, пусть хоть так, но он будет говорить о своих желаниях не заикаясь.       Арсений не торопится отвечать, Шаст не видит того, как он кусает губы, но чувствует. А когда Арс соглашается, кивая и улыбаясь, он больше не сомневается в том, что сопьётся.       Они шли медленно и молча, нарочно близко, но ни разу не задев руку друг друга случайным прикосновением. А когда оказались под тем же деревом, где Шаст ждал его несколько часов назад, одновременно остановились.       — Спасибо, — неожиданно выдыхает Арс и оборачивается, улыбаясь слишком пьяно или слишком счастливо, и даже сонные уставшие глаза смотрятся на его удивительно красивом лице гармонично.       Для бухущего в стельку Антона Арсений сейчас едва ли не красивей божества. Только свечения вокруг не хватает.       — За что? — ему все равно, но он просто не хочет упускать этот момент, потому когда Арсений медлит с ответом, перебирая на языке десятки неподходящих слов, Антон поддаётся единственному желанию, с каким боролся ни на жизнь, а на смерть всю ночь.       Он делает шаг навстречу, неумолимо сокращая дистанцию, всего мгновение для того, чтобы передумать, но нет. Он медленно оплетает своими горячими от волнения пальцами тонкие запястья Арсения и вопреки всем желаниям, мелькающим перед глазами картинками, в осторожном и несмелом поцелуе соприкасается приоткрытыми губами с чужим лбом.       Закрывает глаза, не дышит больше. Незачем ему это теперь, когда так близко дышит Арс. Или ...       Или тоже не дышит, вдыхая через раз знакомый до приятной боли запах, и нет, не сигарет или какой-то химии, запах другой, знакомый слишком тесными прикосновениями.       Антон хочет сказать слишком многое и в то же время хочет бесконечно долго молчать, только бы этот момент длился вечность. Ведет головой из стороны в сторону, челка Арса щекочет губы и подбородок — Антон улыбается. Пальцы неосознанно сжимаются крепче, но только для того, чтобы разомкнуться после и соскользнуть с запястий мягкой лаской вниз, высвобождая Арсения и позволяя обоим вдохнуть полной грудью.       — До завтра, Антон, — Арс говорит слишком тихо даже для себя и для момента, отводит взгляд, но только потому, что поймай он тот, другой — не сдержится.       И все испортит. Он обещал Серёже не отталкивать и не выделываться попусту, а себе обещал не торопить и не торопиться.       — Спокойной ночи, Арс, — Антон смотрит на Арса без обиды на то, что не видит его глаз сейчас.       — Спокойной ... — Арсений закусывает губу, слишком горько проглатывая несказанное.