Чаепитие

*** Григорий Измайлов ненавидит Алису Рыбкину. Ненавидит за то, что она ураганом ворвалась в его жизнь, разрушила по крупицам выстроенный мир и одним взглядом карих глаз свела ума. Григорий Измайлов ненавидит себя. За то, что тянет, влечёт к этой девчонке, которая без страха бросается под пули, спасает его шкуру…и его самого каждый раз, когда до могилы остаётся без малого один шаг. Он знает, что не имеет права. Приезжать, находится настолько рядом, вдыхать несравнимый не с чем запах кожи, зарываться пальцами в белокурые пряди, растворятся в ней без остатка. Он знает, что нельзя. Знает, что неправильно, что Ника не одобрит. Он знает, но ничего не может с собой поделать. Вот и сейчас майор садится в машину и едет на окраину города, где в одной из панельных многоэтажек, в плену серых стен его ждёт маленькая Алиса —девочка со сказочным именем и не сказочной судьбой. Пальцы смыкаются на кожаном руле, аподошва красных кед с силой давит на педаль. Гриша проезжает совсем немного, прежде чем глаза украдкой поднимаются вверх, отыскивая среди десятка чужих, окно своей квартиры. Там, Алена наверняка, бьется в истерике, швыряет во все стороны вещи и скорее всего подает на развод Давно пора. Гриша на секунду отрывается от созерцания дороги, поднимает руку, на безымянном пальце которой надето обручальное кольцо. Разглядывает внимательно, будто переливающиеся в отблесках фар украшение, способно, что-то изменить. Аккуратно стягивает, отчего на коже остается бледно-розовый след. 'Навсегда '- выведено красивыми буквами на внутренней стороне. Горькая усмешка трогает губы. навсегда не получилось. И не могло. Этот брак- изначально был игрой в 'правильно ' 'неправильно'. Гриша пытался убедить, обмануть самого себя, сказав, что так нужно. Не вышло. Их с Аленой свадьба и семейная жизнь- хорошо отрепетированный спектакль, который они по доброй воли разыгрывали перед всеми на протяжении двенадцати месяцев. На самом же деле все рухнуло давно. Ровно тогда, когда они перестали понимать друг друга. Вернее, Смирнова вдруг перестала понимать Измайлова (а может некогда и не понимала?) Противоположности притягиваются, но похоже не в их случае… *** Алиса открывает не сразу. Майору приходится несколько раз нажать на кнопку, прежде чем ключ в замочной скважине проворачивается и хозяйка квартиры появляется на пороге. Гостей она явно не ждала. Маскирующая зевок ладонь и помятая одежда- наглядное тому подтверждение. Рассеянный взгляд скользит по фигуре начальника, пытаясь превратить его из размытого разноцветного пятна, во что-то более чёткое. — Привет- произносит она, когда это удается.Дёргает уголками губ, слегка обнажив идеально ровные зубы. Получилось. Маска непринуждённости ложится на лицо непроницаемой вуалью и прячет за собой настоящую Алису. Нет, она не рада его видеть. Нет она не хочет пускать его в свой дом. В душу. В сердце. Проходили уже и не чем хорошим это не кончилось. Для обоих. Боль. Тупая и жгучая- все, что осталось. Нет, больше она не позволит. Ни себе, ни ему. Ни-ко-г-да. — А я к тебе на чай- майор резко обрывает нить её мыслей. Режет слова чрезмерно весёлым тоном и в подтверждение своих слов достает из-за спины, перевязанную цветной лентой, упаковку с тортом. Капитан в недоумении выгибает бровь, вымученно вздыхает, а уже в следующую секунду отходит в строну, пропуская неугомонного посетителя внутрь. Сдалась. Не выдержала. Проиграла. *** Горячий чай обжог нёбо. Измайлов делает глоток и ставит кружку на стол. Этот звук становится единственным, что нарушает тишину, повисшую на полупустой кухне. Противную. Звенящую. Рыбкина сидит напротив, водит по тарелке кончиком вилки, соскабливая засохший бледно-розовый кондитерский крем. Голову не поднимает специально, чтобы не-дай-Бог-не-встретится-с-ним-глазами. Потому что, если встретится- утонет. Окончательно, без малейшего шанса выбраться. Утонет, растворится в такой неестественненной для человека голубизне зрачков. Она таких раньше не видела. Нигде .Никогда. 'Никогда'- клялась себе Алиса. Никогда больше не подпускать Измайлова ближе, чем на шаг. Ближе, чем на метр. Ближе, чем на целую жизнь. Она обещала себе. Верила .Верила, что сможет выдержать. Не смогла. Утонула. Растворилась. Не выбраться. Ей больше отсюда не выбраться. Никогда. Внезапный грохот выводит из равновесия, нарушает молчание и заставляет подпрыгнуть на месте. Рыбкина мечется, взглядом выискивая причину, а когда ей оказывается упавшая на пол тарелка, чертыхается про себя, проклиная разбившуюся на части посудину. — Твою ж…- ей не удаётся закончить ругательство, потому что следом с губ срывается еще с десяток подобных. Острый осколок больно впивается в ладонь, разрезав бледную, розоватую кожу до крови. Девушка пытается зажать рану другой рукой, но надетая через плечо медицинская повязка лишает всякой возможности это сделать. — Давай я- Рыбкину холодом сковывает, когда до сознания доходит насколько близко к ней находится сейчас Гриша. В сантиметрах, нет в миллиметрах о нее. Бежать поздно, пытаться оттолкнуть, тоже. Остаётся только сидеть смирно, вжавшись всем телом в спинку стула и посматривать украдкой, как полосканевесть откуда взявшегося бинта окрашивается в алый, перекрывая собой место пореза. — Ну вот и все .- заключает парень, ловким движением завязав два коротких кончика в узел, чтобы было надежнее. -Спасибо- шёпотом благодаритАлиса. Заправляет выбившуюся прядь за ухо, поворачивается обратно к столу, чтобы не-пялится-на-него-так-открыто, хватается было за лакированную поверхность, но мужская, безукоризненно сильная хватка рывком разворачивает обратно. Измайлов притягивает к себе, бросает мимолётное 'глаза в глаза ', но даже этого капитану достаточно, чтобы понять: все ее старания 'держаться подальше ' полетели к чертям собачьим. Стена самообладания и контроля безвозвратно рухнула и истошное 'Оттолкни! ‘где-то на подкорках сознания донеслось с большим опозданием. Ровно в тот момент, когда её уже не спасти. Ровно в тот момент, когда она сама перестала бороться. Потому что устала. Устала изображать из себя ту, кем на самом деле не является. Устала играть неукротимую девочку-полицейского, которая все-может-сама. Нечего она не может. Ей бы расплакаться, прижаться к чужому плечу, потерятся в поцелуях родных губ, да, так чтобы до утра, пока рутина нераскрытых дел, оров и криков во главе с Володиным 'ДЕМОНЫ! ' не ворвется в окно и не закружит вновь. Она знает, что Измайлов уйдёт. Вот сейчас выпустит из объятий, отстранится, встанет, сверкнет краснотой излюбленных кед в темноте узкой прихожей, схватит ключи с ободранной тумбочки и испарится, оставив после себя с грохотом закрывшеюся дверь, и едва уловимый запах дорого парфюма. Она знает, что он уйдёт. Но пока он здесь, с ней. Рядом. — Я люблю тебя- звучит вдруг сквозь пелену поцелуев, границы которых давно вышли за контур алых губ. Девушка замирает. Прокручивает ещё раз избито-ненавистное 'Ялюблютебя', надеясь, что майор просто забылся, ляпнул случайно, но когда это повторяется вновь, понимает, что не ослышалась. 'Оттолкни его силою или он безжалостно, Растопчет и выбросит сердце твое алое…' Так Алиса и делает. Стискивает израненной рукой ткань идеально выглаженной футболки, собирает всю силу, которой по большому счёту не осталось совсем и отпихивает Гришу от себя. — Уходи- чеканит, неподлежащим возражения тоном, а тот только глядит со смесью шока и обиды на лице, пытаясь сообразить, что это, черт возьми сейчас было? — Почему? И тут Рыбкину накрывает. Его это 'почему? ' хуже пули в висок, хуже раздиравшего крика Вероники в вонючей сырости подвала, хуже пропитанного лицемерием 'Дочка' из уст в конец загнувшего от анкологии Рубцова хуже, чем все её гребанное существование вместе взятое. — Потому что я живая, Измайлов, если ты вдруг не заметил. Жи-ва-я.- слёзы предательски брызжут из глаз, а голос срывается до хрипа. Она так не хотела. Быть слабой, разбитой. Сам виноват-сам сломал на куски, так что не собрать. -И мне тоже больно. Также как и тебе в день смерти родителей. Только я не напиваюсь каждый раз, когда ты приходишь ко мне. Не разбиваю машину, не выключаю телефон, не прячусь в клубах, а просто-напросто выслушиваю очередное твое нытье, смерившись с тем, что так будет всегда: ты появишься, когда тебе опять станет хреново. Потому что в остальное время ты про меня не вспоминаешь. Ведь правда, Гриш? Ну, скажи мне, что я не права? Не права, а?! — Срывается на крик, смотрит в упор полными отчаяния глазами, так что даже гримаса злости на лице выглядит напускной и абсолютно не правдоподобной. Будь это Алена майор непременно списал бы все на капризы, истерику или какую-нибудь другую причину, коих у его уже-не-жены находилась великое множество причём по сто штук на каждые три часа. Но перед ним была Рыбкина. Вывернутая наизнанку вплоть до оголенных рёбер такая (не) до смешного маленькая, хрупкая, испуганная Живая. Слова застревают, где-то в горле. Прилипают намертво к стенкам гортани, не желая складывается в буквы и звуками выползать наружу. Нужно собраться. Соскрести с недр напрочь прогнившей души, 'то самое ' важное, что должно было быть сказано давно, настолько что страшно становится. От того сколько упустил .От того, что мог потерять. — Ты говоришь мне плевать, хорошо. Но почему же тогда я пошёл за тобой тогда? Почему не позволил Нике пристрелить и оставить умирать в том подвале? Блядь, Алиса меня чуть не убили, но я все равно пошёл за тобой. Ни за Аленой, ни за Никой, ни за Крис, а за тобой .–последняя фраза звучит как-то по — особенному тихо, но капитан мысленно сравнивает ее с самым громким криком. А майор действительно кричит. Истошно, надрывая связки вплоть до немоты, пытаясь доказать насколько сильно нужна ему. Сейчас. Потом. Всегда. — Ты уйдешь.- то ли вопрос, то ли утверждение. Непонятно. Аргументов не осталось. Добивать нечем. Битва проиграна со счётом 0:1 в пользу Гриши. — Но я же все еще здесь — одно возражение, одно еле уловимое движение и вот миниатюрный подбородок во власти его ладоней. — Я останусь. Здесь, с тобой. Капитан недоверчиво хмыкает. Подозрительно вглядываться в глубины голубых омутов, отчаянно пытаясь отыскать следы фальши. Не нашла. Поверила. Сдалась. Теперь уже окончательно. Алиса подается вперед с опаской дотрагиваясь до вечно растрепанных локонов Измайлова. Растягивает губы в улыбке, гадая про себя, как у этого без преувеличения черта из табакерки получается вот так, по щелчку управлять ее эмоциями? Еще секунду назад, глотая слезы она, почти что силой выгоняла его из квартиры, а сейчас лыбится, чуть ли не смеётся, когда чужое дыхание так приятно ласкает не скрытую одеждой кожу. — А торт все-таки вкусный, не зря через весь город тащил — неожиданное, крайне не подходящие к обстановке замечание кажется по-хорошему смешным и вызывает у обоих волну веселья. Что один, что другой хватаются за животы, хохоча, так что сводит скулы. — Рыбкина! — пытается возмутиться Гриша, но новый приступ смеха не даёт договорить. Та, лишь невинно хлопает пушистыми ресницами, мол я здесь не при чем, и не спрашивая разрешения бесцеремонно впивается в губы с требовательным поцелуем. А Измайлов, по- моему очень даже и не против… Что с тобою, милая? Что с тобою, не пойму! Собиралась с силами, но сдалась легко ему. Почему колотится твое сердце, милая? Мир был явно против, но ты уже влюбилась…