По маршрутам другим

Антон привык думать, что его не так уж легко вывести из равновесия. Он, в отличие от половины одноклассников, не парится из-за оценок, легко переносит развод родителей, потому что, ну да, в жизни бывает и такое, и это не значит, что его любят меньше. Мимо проходят и ссоры с друзьями, и феерически ужасные баллы ЕГЭ, из-за которых он пролетает мимо столичного универа, как фанера над Парижем, и самоуверенно обещает пересдать и поступить на следующий год. Проходит уже два, Антона настигает болезнь мамы, из-за которой та почти не вылезает с больничных, а бюджет семьи сужается минимум в четыре раза. Он приходит работать в курьерскую службу, где денно и нощно таскает бургеры и роллы, и даже тогда — ничего. У Антона всегда все до неприличия хорошо, он справляется с жизнью без лишних драм, плывет по течению, не особенно жалуясь на неудобства, а на все вопросы отшучивается, мол, тот, кто вырос в пригороде Воронежа и переехал в Питер, не имеет права ныть. Да и в принципе — кому и когда это нытье помогало? И он держится, даром что иногда кажется, будто его последняя нервная клетка вот-вот взорвется. В особо сложных случаях звонит Диме, поехавшему учиться в московский медицинский, долго орет в хрипящий микрофон и стучит по веб-камере пивной бутылкой, а Поз по ту сторону монитора делает то же самое. Полчаса — и все снова чудесно, здравствуйте, вот ваш заказ, приятного аппетита, хорошего дня, до свидания. И — погнали дальше. Антон не жалуется на жизнь. В этом нет никакого смысла. Но сейчас, когда безжалостная система выдачи заказов вновь отправляет его в ресторан за несколько километров от места, где он находится, и идти туда, судя по всему, придется пешком, потому что до ближайшей остановки и от остановки до ресторана получается еще дольше, ему хочется орать в небо. Антон стоит, топчется на влажном от мелкого моросящего дождя асфальте, и в очередной раз гадает, почему выбрал именно Питер. Хотя, в целом, ясно ведь, почему: московские цены ему, как ни крути, не по карману, а провести всю молодость в Воронеже, так и не обзаведясь ни новыми знакомствами, ни связями, и не вынырнуть из-под матушкиного крыла — не его стиль. Правда, мама все чаще жалуется и просит вернуться, мол, как же так, сыночка, живешь там один, но деньги становятся решающим аргументом. Даже работая в доставке и оплачивая аренду комнаты, он получает больше, чем мог бы в родном Воронеже. Как же по-дурацки устроен мир. Петербург, будто в отместку за Антонову нелюбовь, вновь разражается мелким противным дождичком, люди вокруг достают из сумок зонты: крошечные на вид, они расправляются, скрывая под собой сразу несколько человек. У Антона зонтов сроду не водилось: неудобно, а на ветру еще и можно улететь, как чертова Мэри Поппинс, до самого Васильевского острова. Поэтому он накидывает капюшон, проверяет маршрут по карте и выдвигается. До KFC — минут двадцать, если быстрым шагом, или, в Антоновой системе координат, примерно пять-шесть песен Пирокинезиса. Жаль, Питер, чай, не Франция. Шаст — не какой-нибудь избалованный мальчишка, у которого даже очередная яхта не вызывает ни малейшего интереса, настолько он пресытился впечатлениями и познал все развлечения мира. Его с детства учат искать счастье в малом. Даже когда у него еще полная семья с двумя работающими родителями, и в целом Антон не может назвать себя бедным. Все равно. Мама учила: самые важные вещи в мире не купишь за деньги, а если не можешь порадоваться каким-то крохам, то и десяток трехэтажных коттеджей не сделают ситуацию лучше. Антон на это всегда говорит, что плакать лучше в Порше с личным водителем, а не на заднем сиденье автобуса — да и вообще, деньги решают больше половины проблем, с ними многое становится легче. А теперь, когда жизнь выворачивается наизнанку, он, кажется, понимает. Потому что половину пути улыбается, как дурак, разглядывая идущего впереди шпица в желтом комбинезоне в цветочек — рыжая шерстка на шее торчит из-под непромокаемой ткани, на ногах мелькают ботиночки на липучках, — и это делает его немного счастливее. А потом пес сворачивает налево, в сторону лесопарка, а Антон уныло бредет дальше. К ресторану, если его можно назвать таковым, Шаст подходит вымокшим до нитки — дождь понемногу подтачивает его, пробираясь под воротник, в кедах хлюпают все пройденные лужи. Само здание — крошечное, примыкающее к заправке, и в него помещается от силы два человека. Он подходит ближе, прижимается носом к стеклу — и заходит, не обращая внимания на скопившуюся снаружи очередь. — Куда?! — слышится за спиной прокуренный мужской голос, и Антон закатывает глаза. Нет, он понимает, что не все обязаны знать правила работы службы доставки, а может, у мужчины и вовсе нет понимания, как выглядит зеленая курьерская форма. Это нормально. И, конечно, он имеет право возмущаться, если сам мокнет под дождем в ожидании своего обеда, но Шастуну так чертовски не хочется ничего говорить — и в принципе общаться с людьми, но, видимо, этот каприз не под его профессию. — Курьеры без очереди, — спокойно говорит он. — Мне нужно забрать заказ, и готовятся они тоже без очереди, так что… — И где справедливость?! Подростки, стоящие следующими, начинают шептаться, тихо хихикая, видимо, над сложившейся ситуацией, и Антон отчаянно хочет оказаться на их месте — чтобы никаких забот, чтобы ни страшен ни снег, ни зной, ни дождик проливной, когда мои друзья со мной. Только бегать да покупать бургеры на родительские деньги и гулять часами, шатаясь по неприглядному в целом району. — Я бы тоже хотел знать, — вздыхает Антон и все-таки заходит внутрь, едва не задевая мужчину сумкой, отчего тот зеленеет почти под цвет Антоновой униформы. — Извините, работать надо. Он, в целом, лукавит. Девочки на открытой кухне зашиваются, наспех закидывая в лаваши куру и соус, и Шастов заказ, естественно, не готов — но тот мужчина, вероятно, через пять минут окажется в теплой машине, а Антону еще шагать и шагать, почти полтора километра до дома клиента, чтобы в конце получить презрительный взгляд и ноль чаевых, ведь заказ приехал уже остывшим. Потому что проблемы создает фирма, а негатив люди сливают на тех, кого видят перед собой, даже если курьер лично ни на что не влияет. Шаст садится на высокий барный стул у самого входа — единственное место, где можно перевести дух. Вода в кедах хлюпает, капает на недавно вымытый белоснежный пол, и конкретно сейчас Антон чувствует себя бездомным псом, которого пустили погреться из жалости, но видеть совсем не рады. В широком панорамном окне видно, как сменяются на заправке машины, как выпрыгивают из высоких тойот девчонки на каблуках, — как вообще можно водить в такой обуви?! — а из маленьких матизов степенно выходят мужчины в галстуках и деловых костюмах. И когда мир успел так перевернуться? А после — девчонка на выдаче кричит номер заказа, и Антон пытается сгрести в одну руку пакет с бургерами и подставку под мороженое и напиток. Получается плохо, и он балансирует, едва не цепляя вошедших следом людей, прежде чем кое-как ставит еду на стойку. Телефон, как водится, звонит именно в этот — самый неподходящий из всех возможных — момент. Антон вздыхает. Решает не отвечать. Вспоминает, что в рабочее время игнорировать звонки не может. Вздыхает еще раз, в разы тяжелее, и наконец принимает вызов. — Антон Шастун? — Если у вас есть претензия к качеству доставки, рекомендую отправить ее на горячую линию с помощью почты, указанной на сайте, в группу ВКонтакте или позвонив по общему телефону службы поддержки, вам обязательно помогут, — выученно тарабанит он, надеясь, что хотя бы здесь от него отстанут. — У меня нестандартный вопрос, — отзывается женский голос, и Шастуну кажется, что все действительно не так просто. — Есть время поговорить? Антон косится на подступающую со всех сторон очередь: в зал как раз входит мужчина, с которым они успели поругаться на входе, и смотрит на Шаста так грозно, что тому хочется спрятаться под стол. Заказ, который необходимо доставить, неумолимо остывает. Антон прикладывает телефон к уху, пытается уложить все в пакет, а пакет — в термосумку, но, выматерившись себе под нос, едва не роняет напиток на пол. — Объективно, не самый удобный момент для разговора, — признается он, и в тот же момент девчонка у кассы громогласно спрашивает, кто забыл забрать свой американо. — Я бы даже сказал… — Ты поверишь, если я скажу, что тебе это будет очень интересно? Незнакомая собеседница легко переходит на «ты» и так явно выделяет голосом слово «очень», что Антон действительно готов заинтересоваться. — Вы не очень похожи на телефонного мошенника, — говорит он, все-таки укладывая товар в сумку и неловко кивая кассирше: вся сфера обслуживания так или иначе в одной лодке. — Ну, если прям очень, то говорите, я слушаю. Это, строго говоря, не совсем правда. Дождь на улице снова усиливается, и Антон больше слышит шум дождя да проходящий рядом проспект, чем девушку, щебечущую ему в ухо. Как назло, наушники с микрофоном потеряны уже вторую неделю подряд, а в дешевых, из фикс-прайса такой роскоши не предусмотрено. — Ты не хочешь сменить работу? Антон фыркает. — Я работаю курьером, как вы думаете? — спрашивает язвительно, но лишь потому, что ситуация начинает раздражать. — Что у вас там, закладки, эскорт, хождение по улицам в костюме большого розового зайца? — Кролика, — машинально поправляет девица. — Ты, наверное, говоришь о кролике. У нее в голосе — смех, и это логично: она-то не ходит по улицам часами, разнося заказы и выслушивая от клиентов, как успела подсохнуть за время доставки их картошка фри. Антон эту игру всерьез не воспринимает. Ну какая серьезная фирма будет искать сотрудников таким образом? Бред да и только, и он сам не понимает, почему до сих пор не сбросил вызов — должно быть, интересно, что именно скрывается за якобы загадочным предложением. — Да хоть удава. Вы либо говорите нормально, что происходит, либо… Шаст наступает в лужу, матерится себе под нос, ощущая, как промокает правый носок и немеют пальцы. Как же, черт возьми, он устал. Можно быть непривередливым пофигистом, но даже сам Железный человек рано или поздно задолбается от таких условий, тем более, когда в начале весны симпатичный снежок на тротуарах сменяется мешаниной из грязи, воды, говна и остатков снега, и просто ходить — уже испытание. — Давай встретимся, поймешь, почему по телефону вообще не вариант такое обсуждать, — загадочно говорит девушка. — Речь идет о больших деньгах, но и жизнь придется поменять порядком. И это не типа реклама марафона в Инстаграме, где обещают трансформацию за десять дней, а прям серьезно. «Наркота», — мрачно думает Шастун. Точно она, что еще может скрываться за мутным предложением? Или какое-нибудь сутенерство, что еще хуже. Хотя сутенер — по сути начальник, а кто пустит его руководить хоть чем-то? — В людном месте, — наконец отвечает он. — В то время, когда удобно мне, и там, где удобно мне. Он выставляет условия смело, в глубине души понимая, что сейчас-то все и сорвется. Ни один мошенник не будет так париться. Скорее всего, этот развод рассчитан на простаков, которые готовы пустить незнакомца в свою квартиру или поехать ночью в какие-нибудь Шушары, чтобы их наутро по частям в пакеты расфасовали. Антон — не дурак, его еще мама научила не вестись на такие схемы. — Хорошо, — неожиданно отзывается голос в динамике, и Антонова картина мира еще не рушится, но заметно накреняется вбок. — Когда тебе удобно? Шастун, точно под гипнозом, достает мобильник, — на экран тут же падают тяжелые дождевые капли, — проверяет окончание смены. — Часа в три освобожусь. Это становится интересным. Когда девчонка признает, что фокус не удался, и пойдет искать новую жертву? Она молчит секунду, две, и Антон ждет шокирующего признания мошенников, но где-то там, кажется, шуршат листы, и наконец она возвращается. — Предлагаю так. Я забронирую кабинку в ресторане, скину адрес. Тебе удобно будет подъехать в центр? — Допустим. — Ну вот, часа на четыре будет бронь. Извини, совсем публично никак, вопрос… деликатный, но место хорошее, вокруг много людей, если ты боялся, что тебя собираются убивать или что-то в этом роде. А там пообщаемся, на крайний случай, просто покормлю тебя чем-нибудь классным — и свободен. Хорошо? Антону не хорошо ни капли. Его мозг работает на двухсотпроцентных оборотах, пытаясь вычислить, в чем конкретно подвох — вопросы начинаются с момента, где какая-то незнакомая девица находит его номер и звонит с персональным предложением о работе, которое якобы нельзя обсудить по телефону. Ну не бред ли? Но он, как ни старается, в этом конкретном случае проблемы найти не может. Ну, съездить в центр города, посидеть в каком-то даже не кафе, а — ресторане, и?.. В конце концов, как может всерьез испугать человек, который употребляет слово «классный»? — Скиньте адрес смской, пожалуйста, — сдается он, заранее решив, что, если место окажется отдаленным, то он никуда не поедет. — Посмотрим. Девчонка соглашается — и быстро кидает трубку. Антону двадцать — и он не знает, что делать со своей жизнью. Нет, у него есть задачи на сегодня, на завтра, на следующий месяц, но масштабно — увы и ах, ничего, кроме «Да, нужно что-то менять», в голову не приходит. Должно быть, поэтому он дорабатывает свою смену, смотрит, где находится ресторан, — в самом центре, с видом на Казанский и средним чеком выше, чем Антонова зарплата за день, — и все-таки решает поехать. В его возрасте половина важных вопросов решается кое-как. С таким же успехом он мог бы пойти в театральную студию и случайно попасть на пробы, а после — сняться в экранизации русской серии комиксов, потому что, ну, а почему нет? В метро он спускается уставший, вымокший до нитки, точно забытый у магазина щенок. Курьерская сумка так и болтается на плече, и он первым плюхается на свободное место в самом углу — бабуля напротив смотрит на него неодобрительно, но Антону плевать. Ему бы выдохнуть, выплюнуть из себя усталость и хоть немного, черт возьми, расслабиться. Он только теперь догадывается пробить номер в поиске, но интернет говорит только, что абонент из Петербурга, а это, в общем, не новость. А девчонка присылает еще сообщение, где пишет, что опоздает, но бронь — на его имя, и на столике депозит, о котором можно уточнить у официанта. Антон хмурится еще сильнее, возможностей для подвоха остается все меньше, а идей о том, что вообще происходит, — и вовсе, черт возьми, ни одной. Еще страннее становится, когда бронь на фамилию Шастуна находится в системе. Антон тормозит перед стеклянными дверьми ресторана, разглядывает сияющую вывеску, только теперь понимая, как сильно оказался не в тему со своим внешним видом. Внутри — серьезные мужчины в костюмах и женщины в платьях, он же заходит внутрь в зеленой курьерской форме. Девушка на входе пытается отправить его в зону выдачи заказов, но Шаст, преодолев неизвестно откуда взявшуюся робость, называет свою фамилию, и его все-таки провожают в одну из самых дальних крошечных комнаток, приглашают присесть, но прежде — настойчиво рекомендуют снять хотя бы куртку. Антон чувствует себя не просто чужим, а, откровенно говоря, идиотом. По пути он пытается игнорировать любопытно-настороженные взгляды посетителей, в которых явно читается не неприязнь, но нескрываемое недоумение. Шаст их понимает. Он и сам теряется, спрашивает себя, на кой черт приехал — ситуация все меньше напоминает примитивный обман, но девушка из телефона опаздывает, заставляя его понервничать, и вдобавок сбрасывает звонки. Антон начинает вспоминать, кто из друзей мог бы пошутить над ним так нелепо. А после — она все-таки появляется. Крошечный ураган с растрепанным высоким хвостом и совершенно загнанным взглядом. Шастун вскакивает, пытаясь следовать хоть какому-то подобию этикета, и девчонка, похожая на школьницу, едва достает ему до плеча, но чувствует себя явно увереннее, чем он: передает официанту зонт и кидает на стол ключи с логотипом Audi. — Ну, привет, — говорит она, легко пожимая протянутую руку, и наспех убирает на вешалку ветровку, будто украденную из девяностых. — Меня зовут Оксана, можно Окс, рада познакомиться. Антону Оксана иррационально нравится. Она маленькая, милая, совершенно не похожа на сидящих в зале снобов, и речь ее похожа на щебет крохотной канарейки. Говорит Оксана быстро, будто боится не успеть, и прежде, чем Шаст успевает спросить хоть что-то, ловко достает из крошечной сумочки белоснежный планшет с яблоком на корпусе. Он — не дурак, знает, сколько стоит такая игрушка, и ему почти хочется сделать замечание: как можно носить технику за сто тысяч даже, блин, без чехла?! — Антон. — Я в курсе. — До сих пор, кстати, не понимаю, откуда. Шаст ворчит, всячески пытается сохранять недовольное выражение лица, но в целом — ему становится интересно. Это такое давно забытое детское любопытство, сродни родительским квестам, когда подсказки распихивают по всему дому, а потом нужно бегать и искать подарок. Странно, непонятно — но он уже в теплом комфортном ресторане, Оксана не похожа на злобного маньяка, а еще — ему оплатят кокосовые сырники и большую тарелку горячего борща. А такими вещами во взрослой жизни разбрасываться не принято. Он решает воспринимать происходящее как приключение, еще один способ занять вечер — не такой уж плохой на фоне других вариантов. Ну чем бы он занялся? Листал бы «Пикабу», часами просиживал на сайтах университетов, мечтая попасть хоть в какой-нибудь захудалый, но так и не начиная готовиться к ЕГЭ? Да и сроки подачи заявления в этом году уже позади: Антон о них категорически забывает, а значит, бегать ему еще год с термосумкой за плечами. Такая себе перспектива. А здесь, смотри-ка, новый человек, приятная атмосфера — и никакой гнетущей тишины, в которой сам себе мозг выешь чайной ложечкой. Ну не красота ли? — Ты знаешь этого человека? Оксана явно начинает издалека: протягивает планшет, где на весь экран — фото молодого парня. Антон не может толком оценить ни рост, ни возраст: повернешь чуть левее — и совсем мальчишка, правее — незнакомец выглядит на тридцать. Легкие огрызки щетины на подбородке, растрепанная челка и глаза — голубые настолько, что впору заподозрить фотошоп. Впрочем, судя по кукольной гладкости кожи, либо весь кадр очень хорошо отретуширован, либо на фото — новый манекен Зары, одно из двух. Антон честно вглядывается в это лицо минуту, две, Оксана нетерпеливо стучит яркими ноготками по краю стола. — Нет. — Он качает головой, передавая планшет обратно. — Может, и видел, конечно, но у меня народу перед глазами проходит дофига, человек тридцать в день, всех не запомнишь. — Ладно… — Оксана вздыхает, кажется, озадаченно. Ждала, что Шаст парня все-таки узнает? А чем он такой особенный? — А так? Она подталкивает айпад обратно, и Антон от неожиданности разве что не вздрагивает, потому что в кадре — он сам. Он понимает это не сразу: сначала замечает основание высокой блестящей башни, потом — зеленую курьерскую форму, и наконец вспоминает, когда именно было сделано фото, а заодно — и парнишку из туалета, с которым они обменивались шутками про члены. Антону этот момент запомнился не особо: он, конечно, развлекся и по-доброму хихикал над этим Виктором весь оставшийся день, но не сказать, чтобы искал его в соцсетях и не спал ночами, представляя следующую встречу. А сейчас… — Его же не убили, да? Мысль приходит неожиданно. Шаст представляет, как Оксана, маленькая и юркая, точно крольчиха из Зверополиса, достает из-за спины наручники и сурово сообщает, что он — последний, кто видел этого человека в живых, прежде чем его нашли расфасованным по пакетам на дне Невы. Вот бы он влип. Но Окс хмурится и, кажется, не очень улавливает его логику. — Придурок, — выдает она неожиданно эмоционально. — Куда умер? Это Арсений Попов, сын Сергея Попова, и они оба, тьфу-тьфу, живы и здоровы. Знаешь таких? — Слышал, конечно. Он толком не знает, что говорить. Вряд ли во всем Петербурге найдется человек, кто не имеет представления о семье Поповых. Отец и сын то и дело мелькают в новостях, Антон почти уверен, что видел обоих в какой-нибудь газетенке, но лица не встают перед глазами. Да и не то чтобы он целенаправленно интересуется местными олигархами. — Как видишь, не только слышал, но и встречал. Информация доходит до Антона не сразу. Мозг превращается в липкий ком сладкой ваты, и сквозь туман Шасту удается уловить, что этот несуразный парнишка, которого он приобнимал за плечи, спускаясь с крутой лестницы — избалованный сыночек главного городского богача. И имя какое — Арсений! Они что, все сбежали из прошлого века? — Это — Арсений? — Он тычет пальцем в экран, и по лицу Оксаны заметно сомнение в его умственных способностях, но она все-таки кивает медленно, будто общается с трехлетним ребенком. — Погоди, мне этот придурок сказал, что его зовут Виктор. — Да хоть Люцифер! — Окс бесится смешно: у нее разве что пар не идет из ушей, и Антону почти становится стыдно. — Я не знаю, что этот, как ты говоришь, придурок тебе наплел, главное, что репортеры узнали в нем Арсения Попова, а не кого угодно еще. — И? Шастун не придуривается, он действительно не понимает. Ну, узнали и узнали, мало ли, с кем не бывает. Или эти Поповы настолько погрязли в пафосной роскоши, что оказаться в кадре с доставщиком пиццы — уже конец света? — А в Инстаграм ты тоже не заходил? Картинка не складывается совершенно. — Причем тут вообще Инстаграм? — спрашивает он, но Оксана молчит: только хмурится и качает головой. — Я его снес, как памяти перестало хватать, да и делать там особо нечего. И давайте уже кто-нибудь скажет, в чем дело. — О, вы с Арсом похожи больше, чем я думала. — Она почему-то смеется, и Антона ситуация начинает слегка бесить. — На, смотри, герой-любовник. Шаст нехотя берет из ее рук планшет, медлит, прежде чем заглянуть в открытое приложение: интуитивно чувствует, что с этого момента все пойдет наперекосяк. Будто все, что он до сих пор считал шуткой, тупым приколом, — и поездка эта, и странный звонок незнакомой девушки, — вдруг обретет неизвестный доселе смысл. Антон опускает взгляд на сияющий экран. — Сколько подписчиков?.. — Когда я в последний раз смотрела, было тридцать пять тысяч. — Когда я в последний раз смотрел, было тридцать пять, сука, человек. Он пялится на новую, слегка пугающую цифру, открывает список пользователей, но понятнее не становится совершенно. Картинка, и так складывающаяся еле-еле, из говна, палок и стереотипов, теперь рушится окончательно, и Антон цепляется за разрозненные факты, пытаясь свести их воедино. — Меня сфоткали рядом с самим Арсением-Виктором Поповым, — начинает он, выделяя голосом слово «самим», — и этого достаточно, чтобы стать инста-звездой? Типа, блогеры годами пашут, рекламируют друг друга по кругу и раздают айфоны, а секрет был так прост? Оксана трет глаза пальцами, вздыхает так устало, что сразу становится ментально ближе к Шастуну на четыре ступеньки вниз по социальной лестнице. — Ты не совсем понимаешь. Зайди в отметки. — А нахуй не сходить? — язвит Шаст, хотя по ощущениям он уже сходил. — Ну, и что там? Не дожидаясь ответа, открывает раздел, в котором раньше было три фотографии: от двоюродной сестры с шашлыков и две от Димы — с выпускного и какой-то летней тусовки, где Поз как раз познакомился с Катей. Теперь же его отметки пестрят самыми разными кадрами, коллажами и откровенным фотошопом, где он каким-то образом оказывается в объятиях Арсения, и оба отретушированы до такой степени, что не узнать. — Теперь понял? Антон вздыхает. — Если речь о том, что мир ебнулся, планета сошла с орбиты, а мы попали в параллельную вселенную, то да, понял. — Антон, постарайся оценить масштаб, — говорит Окс, и он, честно, пытается. Пытается — но не может, потому что факты не ложатся друг на друга, и он упорно не понимает, откуда такая шумиха и причем тут его нафотошопленный поцелуй с малознакомым парнем со смазливой цитатой внизу фотографии. — Арсений — видная персона, за его возможным замужеством следят многие, от смазливых парней и девчонок, по нему, пардон, текущих, до дипломатов, которым выгодно породниться с Поповыми. — А я здесь причем? — О, не тупи. Арс на публике близко к мужчинам не подходит, а если и подойдет, то наутро одна-две газетенки да выдадут его замуж без его ведома. А тут такое шоу. Арсений Попов, обнимающий какого-то курьера. Да интернет взорвался, про вас уже фанфики пишут! — Что пишут? — Фанфики. Ну, рассказы, где вы любите друг друга без остановки, женитесь и все такое. И это читают! И рекламируют! Шастун находится в шаге от того, чтобы удариться головой об стол. Останавливают приличия и ноющий синяк с того раза, как он пару дней назад приложился лбом о дверной косяк. Человек-катастрофа — это прозвище тянется за ним с детства, и, учитывая свой опыт попадания в тупые и неловкие ситуации, Антон даже не удивляется, что такой бред происходит именно с ним. — И как это связано с работой и большими деньгами? — наконец спрашивает он, расставляя акценты. Все честно. Оксана заманила его на разговор, обещая мифические перемены в жизни, и мнимая однодневная популярность вряд ли входит в список. И хотя тот факт, что в чьих-то, прости господи, фанфиках, он нагибает самого наследника нефтяной империи, Антона забавляет, но все-таки это больше похоже на анекдот, а хочется ему реальной выгоды. — Предложение, м-м-м… деликатное, — мнется Оксана. — Я уже рассказывала Арсу, расскажу и тебе. Понимаешь, мы решили, что выгоднее всего для нас разыграть эту карту, ну, сделать вид, что вы правда встречаетесь, а то и женаты. Это поднимет рейтинг Попова, приблизит его к простому народу, и в целом очень выгодно, учитывая, что Сергей Александрович метит еще и в политику. Но для этого нужно, чтобы ты согласился нам подыграть. Антон хмурится. — Сделать вид, что мы с Арсением?.. — Да, вот все то, что ты подумал. В твою работу будет входить проживание с Арсом, посещение разных мероприятий, выезды, ну и в целом полная имитация семейной жизни. Оплату гарантируем высокую, но вовлечься придется полностью, и никому, подчеркиваю, никому нельзя рассказывать, что ты на контракте. За нарушение договора — штрафы и такие проблемы, которые тебе наверняка не нужны, поэтому предупреждаю сразу. У Антона между бровей залегает такая глубокая морщина, которой, наверное, еще никогда не было. Он смотрит на Оксану, пытаясь уловить во взгляде хоть каплю шутливости, но та, кажется, настроена серьезно. На мгновение на ее лице мелькает даже мольба: Шастун им явно нужен. Ну конечно, это не та работа, которую можно предложить нескольким кандидатам. — Сколько? Окс понимает его верно. Открывает заметки — и вписывает сумму с шестью нулями, будто боясь произнести сумму вслух. Антон мысленно переводит гонорар в машины, квартиры и, в первую очередь, в мамино лечение. Получается очень соблазнительно. — За все время? Кстати, надолго это? — Первичный контракт сроком на полгода, возможно продление или расторжение по взаимному желанию сторон, но не раньше, чем через четыре месяца, и с полной имитацией нормального расставания. Заявления в прессе, все дела. Эта сумма, — Окс кивает на планшет, — за месяц, но будет выплачена лишь по окончанию договора. До тех пор все расходы на твою жизнь, питание, шмотки и бла-бла-бла, берут на себя Поповы, а они, можешь себе поверить, не из скупых. Антон тормозит на секунду. Ему бы отказаться участвовать в этом цирке, — происходящее звучит как форменный бред, новая грань безумия, — но сумма привлекает чертовски сильно. Да и что он теряет? Работу в службе доставки и арендованный угол со своим матрасом? Как ни крути, ниже падать особо некуда, возвращаться в Воронеж — смерти подобно, а здесь — хоть что-то новое, нестандартное, позволяющее вырваться из тупого круговорота между работой и домом. Да и вся эта история, как подозревает Шастун, все равно до него дотянется. — А если я откажусь, то?.. — спрашивает он робко, и Оксана снова качает головой. — Если откажешься, то подпишешь бумаги о неразглашении и о том, что не будешь контактировать с Арсением самостоятельно, чтобы вы не наворотили дел, которые могут испортить репутацию семьи в худшую сторону. Ну и небольшую компенсацию за беспокойство. Шаст вздыхает. Молчит секунду, две, три. — А можно встретиться с этим Арсением?

҂ ҂ ҂ ҂ ҂

Антон будто попадает в параллельный мир, где Санта с рождественскими эльфами существует, а все желания исполняются точно по волшебству, потому что к дому Арсения они подъезжают от силы через час. Шаст только успевает доесть запоздало принесенный борщ, и Оксана за руку выводит его из ресторана, усаживает в машину — двухместная Audi выглядит настолько шикарной, что даже Антону, в целом далекому от автомобильного мира, хочется плакать, — и мчит по кольцевой со скоростью явно выше положенной, параллельно отзваниваясь, видимо, самому Арсу. Антону остается только гадать, хочет ли он их видеть и что на самом деле думает о всей этой авантюре, — вряд ли именно он предложил эту идею, а может, его и вовсе заставили, — но Оксана привозит его к жилому комплексу, элитному даже на вид. В закрытом дворе раскидываются шикарные клумбы в стеклянной оранжерее, а охранник вежливо кивает, поднимая шлагбаум. Все вокруг пахнет богатством, и Шаст не хочет предполагать, сколько стоит квадратный метр в этой башне из слоновой кости. — Серьезно, Виктор? — спрашивает он, когда Арс открывает дверь. — И вам добрый вечер. Арсений неуклюже отступает назад, едва не спотыкаясь о длинную штанину пижамных брюк. Антон неосознанно осматривает его с головы до ног, — надо же понимать, на что соглашаешься, фиктивно выходя замуж, — и не может сдержать улыбки. Такой Арсений — домашний, уютный, точно плюшевый мишка, и без всякой ретуши, скрывающей россыпь родинок на лице, — нравится ему куда больше, чем тот журнальный вариант. — Слушай, ты же наверняка уже понял, почему я назвался чужим именем, или больше обсудить нечего? Шаст усмехается: мог бы уже понять, что кукольный на вид омега за словом в карман не лезет и при необходимости может пойти в атаку. Но смотрится это все равно забавно, почти умилительно — чудесный контраст. Антону этого мало, чтобы влюбиться с первого взгляда, но это ведь и не требуется — нужно лишь оценить, насколько ему подходит предложенная вакансия. Самое дурацкое: он и сам не понимает, почему попросил привезти его именно к Арсу — сейчас, когда день за окном плавно перетекает в вечер, и оба они явно слишком устали для серьезного диалога. Поближе посмотреть на своего будущего парня? Увидеть его в неформальной обстановке? Возможно, вот только Попов — наверняка привыкший к переговорам, и на лице его застывает непроницаемая восковая маска. Истинный сын истинного дипломата. И лишь иногда сквозь отточенный образ сквозит едва блестящее во взгляде любопытство. — Арсений, ты слышал про этот прикол с нашими отношениями? — наконец спрашивает Шаст, когда их проводят в широкую гостиную, Арс садится на диван и кивает на глубокое кресло, в котором даже Антоновы два метра роста утопают без особого труда. — Как тебе это все? Тот ведет плечом так, будто в этом нет ничего необычного. Остается лишь гадать, какие эмоции бушуют у него внутри, что он на самом деле думает по этому поводу и хочет ли ввязываться в авантюру. — Это положительно повлияет на имидж семьи. Арс говорит заученно, а фраза — не его будто, как если бы ее вбили в лохматую голову, повторив триста тысяч раз. Говорит — и косится на Оксану, а та одобрительно кивает. Антон резко пересматривает вопрос о том, можно ли ей доверять: девчонка милая, но работает она не на Арсения лично, и кто знает, насколько ее интересы расходятся с их. — А кроме этого? — Шаст, вспыльчивый донельзя, вновь начинает закипать. — У тебя же есть что-то кроме… имиджа семьи? Ну, типа, это очень изменит жизнь. И это объективно пиздец, ты вообще понимаешь? Как ты себе представляешь эти… отношения? — Тебе вроде должна была объяснить Оксана, — закатывает глаза Попов. — Проживание на территории работодателя, то есть — здесь. Квартиру осмотреть можешь, но вряд ли она сильно хуже, чем то, где ты обитаешь сейчас. Выезды на мероприятия по договоренности. Признаюсь, меня самого… не всегда радует перспектива ходить, куда зовут, но иногда нужно посветить лицом. Совместный отпуск — хотя бы раз за срок действия контракта. Фотографии хотя бы раз в несколько дней, — здесь Арс морщится, будто и сам не в восторге от этого пункта, хотя фотографироваться он, судя по Инстаграму, любит, — и, желательно, интервью, но это когда придумаем оду нашей любви и сможем рассказывать, не спалившись. Антон на мгновение зависает. Эти условия ему понятны, и, пожалуй, он мог бы даже сыграть по заданным правилам, особенно учитывая обещанное вознаграждение. Но спрашивал-то он не об этом. — А чувства? — Наличие чувств необязательно, — коротко говорит Арсений. — Ты, должно быть, не понял. Нам нужно прикинуться парой, а не быть ей. И секс необязателен. Шастун смущается неожиданно, и едва сдерживается, чтобы не ответить колкостью. Воображение любезно подкидывает изображения того самого секса, о котором говорил Арс, и так и хочется ляпнуть, что против этого он как раз не возражает. Ну а что? Два симпатичных половозрелых парня, более того — альфа и омега, казалось бы, сам бог, вселенная, мироздание или кто там еще намекает, что можно и попробовать. И эта часть сделки была бы явно приятнее официальных приемов, на которых Антон — и он заранее это знает, — будет ощущать себя, как выброшенная на берег рыба, которой нужно при этом еще и держать лицо. — Нет, твои чувства. Ты хочешь в этом участвовать? Лично ты? Он выделяет голосом слово «хочешь», на что Арсений закатывает глаза, а Окс — в этом Антон готов поклясться, — тихо хихикает, прикрыв рот ладонью. Это почти обидно: будто одна мысль, что Арсений в восторге от фейковых отношений с курьером, настолько нелепа, что не стоит и предполагать. С другой стороны, Антону и не нужно чужого восторга — достаточно знать, что он сам лично не вызывает у Попова ярко выраженной неприязни. Даже не учитывая условия работы, сложно строить деловые отношения с человеком, от которого откровенно тошнит. — Лично я — хочу, — наконец отвечает Арсений. — Не от большой нежности к тебе лично, но и ты ведь не за идею? Шастун смущается, спрашивает сам себя, ввязался бы он в это бесплатно? Ответ — однозначно отрицательный. Арсений, безусловно, приятный парень, но вся эта авантюра — сплошное сплетение рисков и непривычных, даже некомфортных для него самого ситуаций, и влезть в это болото без всяких гарантий, зная, что даже мифическая любовь им не светит… Зачем тогда? — Ну, мне нужны деньги. У тебя вряд ли такая мотивация, нефтяной принц? Видно, как Арсений от этого прозвища вздрагивает. — Фу, ты начитался желтой прессы, — говорит он брезгливо, машинально отряхивая чистые руки. — Да, прямо деньги мне не нужны, но, поверь, счастье не в них. У меня — свои причины. Антон вспоминает мамин дом, которому давно уже требуется ремонт. Лечение. Свою комнату и кровать, которую он не может купить вот уже несколько месяцев, потому что нужно ведь накопить. Внутри закипает жгучее ощущение несправедливости: как может сынок нефтяного магната и наследник огромной корпорации сидеть в своих шикарных апартаментах и говорить такие вещи? — Деньги не нужны только тем, у кого они есть. — На какое-то время повисает пауза, а после он, не сдержавшись, все-таки спрашивает: — А что тогда? Чем тебя подкупили? Арсений пожимает плечами. — Свободой. Шаст, если честно, не хочет знать, что было в его жизни до этого момента, если повешенный ему на шею двадцатилетний курьер, с которым нужно целоваться на камеру, воспринимается как не такая уж и плохая перспектива. С другой стороны — Антон помнит, что тогда, в их первую встречу, они вполне неплохо общались, подхватывая тупые шутки друг друга, и ему было вполне комфортно, пока он не узнал, с кем именно имеет дело. Так что, возможно, за образом золотого мальчика-похуиста все-таки скрывается нечто большее, и Шастуну — совсем немного, но — интересно узнать, как именно обстоят дела. — Ну так что, — вклинивается Оксана, о которой оба, кажется, уже успели забыть, настолько тихой она была. — Сергей Александрович мне телефон обрывает, все хочет знать, как прошла встреча с Шастуном, и включается ли в работу наш новый проект. Вам, кстати, уже придумали прозвище — Артоны. Прикольно? Антон качает головой: сложно решить, прикольно это или отвратительно. — Я согласен, — наконец говорит Попов. — Ну, я и до встречи был согласен, куда ж я денусь с подводной лодки. «Звучит не очень обнадеживающе». — Я тоже, — выдыхает Шаст, пытаясь не думать о том, куда именно ввязывается. Оксана говорит что-то о скорейшем подписании договора, о соглашении о неразглашении, о паспортах и прочих юридических вопросах, но никто, кажется, не готов сейчас это воспринимать. Арсений приподнимается с дивана, тянет ему аристократически-тонкую ладонь, и Антон сжимает чужие пальцы в своих, поражаясь тому, насколько хрупкими те выглядят — и сколько в них силы на самом деле. И смотрит — глаза в глаза, будто пытаясь проникнуть прямо в душу человека, который вот-вот станет его мужем. Во всяком случае, для всего остального мира.