Old Evils and New Weaknesses / Старые прегрешения и новые слабости

      — Что на ужин? — Эмма, плюхнувшись на барный стул у кухонного острова, отпила немного колы из стакана.       Реджина взглянула на неё из-под опущенных ресниц и продолжила разминать тесто.       — Запечённый цыплёнок и тушёные овощи.       Эмма шумно втянула воздух ноздрями.       — Пахнет обалденно. Ииии, что ты ещё готовишь?       Реджина коварно улыбнулась и, не прекращая своего занятия, как бы невзначай ответила:       — Яблочные турноверы.       Эмма замерла. Закрыла рот, сощурила глаза и медленно поставила стакан с колой на прилавок. Склонив голову, она с невозмутимым спокойствием, на какое только была способна, ответила:       — Хорошо. Я немного расстроена, что не смогла попробовать его в первый раз. Если закрыть глаза на заклятие вечного сна, выглядел он очень даже ничего.       — Ничего? — Реджина бросила на неё негодующий взгляд. — Ничего? Чтобы ты знала, я десятилетиями совершенствовала свои рецепты. Мои турноверы — лучшие в городе, и я готова поспорить, что им во всём мире нет равных.       — Кто бы сомневался, — пожала плечами Эмма, подхватила стакан и пробормотала: — Ты во всём выкладываешься по полной.       — Вот именно, — Реджина принялась раскатывать тесто.       Эмма наблюдала за ней. Она постаралась выбросить из головы все мысли и просто любовалась эстетикой отточенных до совершенства движений. Лишь когда Реджина вытащила из духовки цыплёнка и поставила вместо него противень с турноверами, она встрепенулась, поражённая внезапной мыслью.       — Было время, когда я здорово перетрусила бы из-за того, что ты решила приготовить яблочные турноверы.       — Было время, когда я приготовила бы их тебе назло, — парировала Реджина мягко. — Но это в прошлом. — она поставила две дымящиеся тарелки на стол и, проверив выпечку, села напротив Эммы.       — Да… — скривилась та. И осторожно отрезала кусочек цыплёнка, позволив мыслям течь своим чередом и отдавшись на волю переполняющих её эмоций.       — Ты не права, — в тишине голос Реджины показался ей очень резким. — Это не из-за тёмного пятна на твоём сердце, — поймав потрясённый взгляд Эммы, она слегка покачала головой. — Не удивляйся, дорогая. — Она постучала пальцами левой руки по груди в области сердца. — Это работает в обе стороны, ты же знаешь, и я уверяю тебя, всё не так, как ты думаешь… — она нежно улыбнулась. — Я решила приготовить турноверы, потому что знаю, как они тебе нравятся, а ты не боишься, потому что доверяешь мне. — Склонив голову, она уточнила с толикой неуверенности. — Доверяешь?       Эмма ослепительно улыбнулась.       — Всегда!       Реджина кивнула и снова занялась ужином.       — Не представляю, как мы сегодня заснём. Уже почти десять, и мы проспали большую часть дня. Наш режим совсем собьётся.       Эмма самодовольно ухмыльнулась.       — Мы могли бы довести друг друга до изнеможения.       Реджина рассмеялась. Искренне и беззаботно. И её смех развеял незримо висевшее на кухне напряжение.       — Не сомневаюсь. Ты, пожалуй, единственный человек из деливших со мной постель, кто на поверку оказался выносливее меня.       Улыбка Эммы стала надменной.       — Потому что я — потрясающая.       — Я бы поспорила, — возразила Реджина, — но мне нечего предъявить тебе в качестве опровержения.       — Другими словами, я права, а ты ошибаешься. Ночью мы просто вырубимся, — самодовольно припечатала Эмма, оглядывая её потемневшими от страсти глазами.       Реджина фыркнула.       — Вы неисправимы, мисс Свон.       — Вам нравится это, мадам мэр… — Эмма взмахнула запястьем, схватила кусочек баклажана и забросила себе в рот. Перехватив осуждающий взгляд Реджины, всем видом показывавшей, что она думает по поводу отсутствия столовых манер, Эмма, не сдержавшись, захихикала. — Признайся, Реджина, ты находишь мою дерзость сексуальной.       — Только после того как ты признаешь сексуальной мою стервозность, — Реджина игриво вскинула бровь. Поднялась из-за стола и, убрав тарелки, вытащила из духовки турноверы.       — Я никогда и не отрицала, — Эмма подошла к раковине, чтобы помочь с посудой. — Когда я тебя увидела впервые, то первой мыслью была, что у тебя обалденные ножки, а твоя задница — произведение искусства, и твоё отношение меня озадачило, — на вопросительный взгляд Реджины она добавила: — Я сама не понимала, ненавидела я тебя за то, что ты была сукой, или за то, что ты была самой сексуальной женщиной из всех мне известных, пусть и неприступной сукой, или за то и за другое… — она поиграла бровями. — Если подумать, наверное, за то и за другое.       Реджина с деланным раздражением закатила глаза.       — В поэтичности тебе не откажешь.       — Английская литература была моим любимым уроком в школе, — Эмма вытерла последнюю тарелку. — Серьёзно.       — Знаю. Я видела, что ты читаешь, когда думаешь, что никто на тебя не смотрит, — Реджина разломила турновер и протянула половинку Эмме. — В первый раз, когда застукала тебя с книгой Готорна, я подумала, что ты прикидываешься, но потом обратила внимание, что ты перешла к другим выдающимся классикам и не менее именитым современникам. Ещё через несколько месяцев я поняла, что ты читаешь абсолютно всё. От Наташи Третуэй, если не ошибаюсь, лауреата премии поэт Миссисипи, до Тесс Герритсен. У тебя весьма широкий литературный кругозор.       — Поверить не могу, что ты вообще заметила! — Эмма втянула носом сногсшибательный аромат свежей выпечки, подула, чтобы немного остудить её. — По большей части, когда мы сталкивались в закусочной, ты даже не смотрела в мою сторону.       — То, что тебе казалось, будто я не обращаю на тебя внимания, не значит, что так было на самом деле. Да, первое время я считала, что ты носишь книги просто для галочки, но всё равно продолжала присматриваться. Ты часто общалась с Генри. Я хотела знать, чему ты можешь его научить, и только после разговора с Белль меня осенило, что ты правда любишь читать. Она сказала, что ты много свободного времени проводишь в библиотеке, — Реджина последовала примеру шерифа, подула на турновер и чуть нахмурилась, раздосадованная тем обстоятельством, что он долго остывает.       Эмма задумчиво разглядывала свой кусочек, уделяя ему больше внимания, чем требовалось.       — Знаешь, я всегда хотела поступить в колледж, но… Во-первых, не было денег, а, во-вторых, считала себя недостаточно умной, думала, не пройду, — она поморщилась.       — Ты недооцениваешь себя, Эмма, — Реджина бросила на неё мягкий, но укоризненный взгляд. — Ты очень умная. Начитанность и эрудированность не одно и то же, и я действительно считаю, что ты сполна доказала, что ты достаточно эрудирована. Я долго насмехалась над твоими умственными способностями, но думаю, ты сама догадываешься, что все мои гневные высказывания в твой адрес надо трактовать с точностью наоборот.       Эмма усмехнулась.       — Наверное, — она откусила кусочек и, даже не прожевав, выпалила: — Мой бог, это лучшее, что я когда-либо пробовала!       Реджина приподняла бровь.       — Неужели?       — Ну, — Эмма обдумала ответ, — возможно, не самое лучшее, но из еды — однозначно.       — Видишь? — Реджина одобрительно улыбнулась. — Я же сказала, что ты очень умная. Хорошо выкрутилась, дорогая.       — Никогда бы не подумала, что ты можешь быть пошлой, — проворчала Эмма с набитым ртом.       — Прожуй, проглоти, а потом говори, — Реджина закатила глаза. — Наверное, это наследственное, — разочарованно хмыкнув, она забросила остатки турновера в рот и проглотила. — Ты можешь производить впечатление, да и производила, если честно, взрослого человека с подростковым мышлением.       Эмма широко улыбнулась.       — Жалуешься?       — Нет, — Реджина покачала головой и отвернулась. — Не жалуюсь.       — Хорошо, — Эмма подхватила со стола контейнер с турноверами и поставила его в холодильник. — Потому что мне на глаза попалось пианино, а я всегда хотела…       — На моём пианино?! — повысила голос Реджина. — Ты же несерьёзно!       — Если ты опустишь крышку пианино, я покажу тебе, насколько я серьёзно настроена, — с жаром прорычала Эмма.       Реджина задумчиво прищурилась. Мгновение молчала, а затем, развернувшись на каблуках, зашагала прочь из кухни.       — Но ты уберёшь весь беспорядок, если таковой останется.       — Оно того стоило, — прошептала Эмма, выскочив следом за ней.