Холодный мир

      Хронические болезни существовали самые разные, от эпилепсии до болезни Дюшена, и Шикамару принялся просматривать пациентов, наблюдающихся в соответствующих отделениях больниц Токио, но нигде не нашел имени Гаара — что и неудивительно, имя было редким, к тому же, это могло быть прозвищем. Если это прозвище и так этого человека зовет только его соулмейт — он снова в тупике.       Думай-думай-думай, была же зацепка, должна была быть… Шикамару сложил пальцы, как обычно, когда напряженно мыслил — почему-то такая поза помогала сосредоточиться. Какая у него на руках была информация? Гаара. Приступ. Ненависть к отцу. Личное отношение можно было не учитывать, важно то, что хоть немного похоже на факты. Гаара. Приступ.       «Хочу, чтобы он сам вышел из приступа».       Точно! Шикамару хлопнул кулаком по ладони — сам! Вот оно! Если этот человек страдал, к примеру, эпилепсией, он не вышел бы из приступа самостоятельно при всем желании. Если же у него был приступ, который можно снять препаратами — тогда формулировка «хочу, чтобы сам» звучала некорректно. Очевидно, соулмейт хотела, чтобы ее Гаара каким-то образом справился с собой.       Получается, он мог справиться с приступом, и тогда эта болезнь была психической. С психическими заболеваниями было сложнее; многие больницы и без того держали информацию о пациентах в скрытом доступе, и Шикамару приходилось их взламывать — благо, он умел, и умел делать это, не оставляя следов, но психбольницы скрывали конфиденциальные данные еще лучше. Понадеявшись, что не попадется полиции, Шикамару продолжил поиск, и…       И так и застыл, будто громом пораженный.       Не могло такого быть.       Просто не могло.       В одной из психиатрических закрытых клиник среди списка пациентов значилось имя «Сабаку Гаара».       Сабаку Гаара. Если фамилия была хоть и редкой, но не уникальной, то имя — совершенно точно крайне редким. Это не было совпадением. Получается, тогда… Сабаку Темари — и есть его соулмейт? Эта стерва? Это она так часто хочет умереть?..       Запястье снова кольнуло; Шикамару посмотрел и застонал: судьба словно решила нанести ему контрольный выстрел. Надпись на руке гласила: «хочу врезать Канкуро» — а Канкуро Шикамару знал лично, он учился в той же школе, что и они с Темари и был ее старшим братом.       Больше сомнений не оставалось. Его соулмейтом была Сабаку Темари.       Шикамару уронил голову на руки и глухо застонал.

***

      Кроме хлама, в комнате Канкуро было полно кукол — и все они были сделаны им самим. Большие и маленькие, деревянные и фарфоровые, мужчины, женщины и дети, бесформенные соломенные вара-нингё и марионетки на веревочках, на любой вкус и цвет. Темари всегда становилось жутко от кукол брата.       — Садись, — он сел на кровати, смахнул на пол пустой пакет чипсов, давая сестре место. Не без брезгливости она опустилась рядом. Принюхалась к Канкуро — алкоголем от него не пахло, сигаретами тоже. И зрачки у него были обычные.       — Ты что, завел подружку? — сделала вывод Темари, проанализировав ситуацию.       — Ну, может, и да, — Канкуро растрепал волосы пятерней. — То есть, почему бы и нет? Я уже взрослый.       Взрослый он. Взрослый, подумать только! Темари мысленно посчитала до десяти — и от души влепила брату затрещину.       — Эй, за что? — возмутился он, хватаясь за затылок.       — Я звонила тебе три гребаных раза! — зло выпалила Темари. — Ты понимаешь вообще, что происходит? Что с нами творится? Или твоя девка все мозги у тебя высосала вместе с совестью?       — Она мне не… черт, — Канкуро сел прямо. — Ты имеешь в виду… насчет Гаары?       — Бинго! — Темари щелкнула пальцами. — У него был приступ! Я осталась с ним одна! Не отвечал ни отец, ни ты, и если отец лучше бы вообще не приходил, то ты мог бы относиться к Гааре ответственнее! И ко мне тоже! Ты знаешь, что город терроризируют какие-то уроды, и все равно шляешься допоздна и игнорируешь меня!       — Прости-прости, — забормотал Канкуро. Его лицо вытянулось и он на самом деле казался виноватым. — У меня правда все из башки в другое место оттекло, но я больше так не буду, честно!       — «Больше так не буду», — передразнила его Темари. — Детский сад какой-то. И всем вокруг все равно! Тебе, в частности — все равно!       — На что?       — На Гаару! Отец снова закроет его в больнице, он снова станет овощем, отец его не лечит, не будет лечить, не хочет лечить! Если бы я была старше, — она яростно сжала кулаки. — Я бы просто оформила опеку над Гаарой от своего имени и все! Я бы забрала его отсюда… и ушла бы сама…       Подтянув колени к груди, Темари уткнулась в них носом. Канкуро неуклюже коснулся ее плеча.       — Да нормально все будет. Гаару подлатают и он вернется домой нормальный. Насколько он может быть нормальный.       — И ты говоришь о нем, как отец, — грустно сказала Темари. — Будто он — вещь. Сломанная вещь: отдадим в ремонт, починят и все будет зашибись как чудесно… Но он не вещь, и делать то, что делает Раса — преступление. Это ужасно жестоко!       «А сама? — ехидно спросил внутренний голос. — Сильно ты интересовалась шизофренией? Ты вообще знаешь, что это такое?»       — А что еще делать? — печально сказал Канкуро. — Сама видишь, Гаара опасен. Не для других, так для себя. В больнице за ним присмотрят.       — Да, потому что обколют нейролептиками и привяжут к кровати! — сердито фыркнула Темари. — Если бы сейчас практиковали лоботомию, отец точно сделал бы это с Гаарой, потому что он ему неудобен! Потому что он… — и замерла, не в силах выговорить. Канкуро продолжил вместо нее:       — …бастард. Да?       — Отец так думает.       — Но у нас в семье на самом деле нет рыжих.       — Наша мама не могла изменять! — вспыхнула Темари. — Она была очень тихой и скромной, она любила Расу, она не стала бы даже думать о других мужчинах!       — А ты так хорошо ее знаешь, — протянул Канкуро. — Сколько тебе было лет, когда она умерла? Три?       — Три с половиной, — Темари надулась. Действительно, как она могла судить даже собственную мать, если знала ее только по фотографии и чужим воспоминаниям? И разве тихая скромная женщина не может изменять мужу? Но представить и то было сложно и жутко.       — Мне тоже жаль Гаару, — признался Канкуро. — Но что мы можем…       — Я закончу школу и заберу его, — решительно сказала Темари. — Оформлю ему инвалидность, а себе — опеку над ним, и вытащу его. Клянусь, я его вытащу!.. если он до тех пор будет жив, — добавила она.       И выбежала из комнаты, не дожидаясь ответа Канкуро.

***

             Заперев свою комнату на ключ, Темари включила компьютер и ввела в поисковике «что такое шизофрения». Результаты, которые ей выдал Гугл, не стали открытием — тяжелое психическое заболевание. Почему оно развивается у людей, ученые до сих пор не установили, но зачастую это наследственная болезнь. Из симптомов у Гаары наблюдались стойкие бредовые идеи, галлюцинации, дезорганизация поведения (именно дезорганизацией было то, что он пересыпал сахар на столе) и… и все. Никакого ощущения внешнего влияния, дезорганизованного мышления, бедности речи; Гаара не застывал в необычных позах, у него не было нарушений памяти и внимания, он давно не проявлял агрессии. У него могла быть ремиссия, но теперь отец точно все испортил.       Продолжительность жизни больных шизофренией меньше, чем у здоровых, поскольку они часто кончают жизнь самоубийством. Темари думала, что хочет умереть, ощущая себя в полной заднице — что же тогда должен был чувствовать Гаара? У Темари был Канкуро, была школа, где она могла отвлечься на учебу, даже отец у нее в каком-то смысле был — Раса не ненавидел ее и не мечтал от нее избавиться. Темари не приходилось жить в клинике, принимать нейролептики и быть отрезанной от всего мира, понимая, что есть «нормальные» и есть «психи».       «можно ли жить с шизофренией» — напечатала она новый запрос.       Некоторые формы шизофрении действительно были крайне тяжелыми, но у Гаары их не наблюдалось. Ничего похожего. Его точный диагноз Темари не знала, отец всегда говорил просто «шизофрения», тогда как это заболевание имело множество разновидностей, и при большинстве из них можно было жить нормальной жизнью. Некоторые люди, страдающие шизофренией, даже сами становились психотерапевтами, как норвежка Арнхильд Лаувенг или американка Элин Сакс. Англичанка Элис Эванс делилась своей историей, рассказывая, как обнаружила у себя симптомы впервые, как переживала, как тяжело проходило расстройство и как в итоге она сумела жить нормально.       Это было возможно. У Темари задрожали руки: отец постоянно твердил, что Гаара безнадежен, отец поставил на нем клеймо, а она взяла и поверила, ей в голову не пришло усомниться! На самом деле отцу просто не хотелось способствовать выздоровлению нелюбимого-неродного сына, но это было возможно.       Подрагивающими пальцами Темари напечатала «как вести себя с больным шизофренией».       Не стоит оставлять его надолго в одиночестве, нужно больше с ним разговаривать, выбирая интересные для него темы. Не критиковать, не спорить, не повышать голос, не подчеркивать его якобы неполноценность… Темари болезненно скривилась: Раса нарушал правила по всем пунктам.       Зато она в чем-то была права — в том, что не спорила с Гаарой, когда он бредил про Казекаге, а подыграла ему. Они могли бы жить так и дальше. Не обязательно закрывать Гаару в больнице, чтобы он пил антипсихотики. В период ремиссии он был бы совершенно обычным…       Но как можно было доказать это отцу?

***

      В школу Шикамару идти совсем не хотелось. В школе была Темари, и он не представлял, что с ней делать — она была его соулмейтом, она хотела умереть, как вернуть ей волю к жизни и вывести из депрессии, он понятия не имел, но должен был, и поэтому в школу пошел через «не хочу», преодолев все страхи.       Каждый старший класс готовился к осеннему фестивалю. Деревья в школьном дворе уже начали желтеть. Скоро начнется цукими, а там не за горами и О-сёгацу… А до того — обязательно какая-то школьная поездка и спортивный фестиваль. И учеба до посинения, потому что они почти выпускники.       Неудивительно, что у Темари на фоне всего этого депрессия и мысли о суициде. Шикамару прекрасно мог ее понять.

***

      Первым уроком была история, и слушать учителя можно было вполуха — пока старик Хирузен что-то нудно разглагольствовал, Шикамару тайком наблюдал за Темари. Та слушала учителя и даже делала конспекты невесть зачем — будто ту же информацию нельзя найти в интернете. Выглядела она как обычно — собранно и уверенно, никаких признаков грусти или злости, и глаза не красные, как у тех, кто плакал, и лицо не уставшее, ничего похожего на человека, который еще прошлым вечером хотел убить своего отца и умереть сам.       Запястье кольнуло. Шикамару отвернул манжет рукава.       «Хочу жить в период Хэйан».       Хэйан, значит. Что такого особенного в Хэйане? Тогда о правах женщин не то что не заикались, а даже не слышали, хотя относились к ним с уважением. Среди них были и воительницы, и даже императрицы. Темари бы подошла роль онны-бугейся — было очень легко представить ее с мечом в руках, а еще проще — с кунаем. Или нет, с веером. Ей бы пошел боевой веер, с виду обычный дамский, но скрывающий в своих пластинах смертоносные лезвия.       Роль госпожи из знатного дома ей бы тоже очень пошла — в нарядных алых одеждах и с дорогими кандзаси в волосах. Она ступала бы по дорожке своего поместья мелкими шажками, постукивая подошвами гэта, и опадающие осенние листья путались бы в ее причудливо заплетенных косах. К ней подошел бы самурай, преклонив перед ней колено, сообщил бы что-то вроде «крепость Ходзё пала, Темари-сама», а она бы благосклонно ему улыбнулась.       Но если бы осадили ее собственный замок, тогда бы ее тессен разил без промаха, походя снося врагам головы.       Дурацкие фантазии. Лучше бы подумать, как вывести ее из депрессии. От чего у нее может быть депрессия? Отец обижает? На ребенка из неблагополучной семьи Темари походила меньше всего, одевалась она всегда дорого (Шикамару не разбирался, но Ино утверждала, что школьная форма Темари сшита из таких дорогих тканей, что даже директорке такие не снились), на обед приносила полноценное бенто, сумка у нее тоже была дорогая и модная, значит, каким бы ни был отец, а денег на нее не жалел. Подростки часто все преувеличивают. Может, отец не пустил ее на вечеринку, и она рассердилась — это было в духе Темари.       А Гаара и приступ? До списка имен пациентов Шикамару докопался, до диагнозов — не решился, ибо был велик шанс спалиться, а за взлом личных данных ему могла светить даже тюрьма. Проще было попытаться догадаться самому: какие приступы лечат в психушке? В основном — буйство (которое может быть вызвано рядом расстройств) и галлюцинации, а еще иногда — биполярку в маниакальном эпизоде (депрессивный менее заметен). Биполярку можно сбалансировать препаратами. Значит, у Сабаку Гаары приступы либо буйства, либо галлюцинаций. Либо одновременно. Темари может переживать из-за этого, кроме того, так как Гаара, очевидно, ее родственник, она тоже может страдать тем же заболеванием. Не обязательно, но обычно такие штуки наследственные.       Вот же его угораздило. Стал соулмейтом не просто президента студсовета и самой проблемной женщины в школе (если не во всем Токио), но и женщины, склонной к психическим расстройствам.       Морока.       Шикамару подпер щеку рукой. Что бы он ни думал о Темари, ясно было одно: если эта ненормальная вдруг вздумает скинуться с крыши или сделать с собой что-то еще, он тоже умрет.       Но не ходить же за ней постоянно. И не жить же у нее под домом. И вообще, как к ней приблизиться, если она такая колючая? Никого же к себе не подпускает. Даимару со средней школы пускает на нее слюни, чуть ли не стойку делает, когда видит, а она притворяется, что не замечает. И ни с кем не встречается. Может, она скрытая лесбиянка и поэтому у нее вечный стресс и ссоры с отцом? Но тогда на запястье Шикамару появлялись бы надписи типа «хочу быть собой» или «хочу любить тех, кого хочу», или «хочу переспать с такой-то»… Но нет, ничего похожего.       Значит, дело все-таки в Гааре.       Как бы там ни было, Шикамару было необходимо начать действовать без промедления, и сразу же после истории… что? Сразу после истории — география. Потом обед… можно найти предлог пообедать с ней вместе. Обычно Темари всегда ела одна, а Шикамару — вместе со своим другом детства Акимичи Чоуджи, Инузука Кибой и Абураме Шино. В средней школе он ел только с Чоуджи и Ино, но потом Ино завела себе компанию подруг, потом начала менять парней, как перчатки, и сидеть на диетах, так что если и обедала, то с подругами или очередным парнем, а Шикамару вдруг поладил, кроме Чоуджи, с Инузука и Абураме.       Ино наверняка точно знала, как выводить людей из депрессии. Шикамару пока не сказал ей про свои догадки, но вскоре собирался сказать и ей, и Чоуджи, и уже представлял реакцию подруги.

***

      Еле дождавшись обеда, Шикамару извинился перед Чоуджи и направился туда, где любила есть Темари — на задний двор школы, где под деревом сакуры стояла удобная скамейка. Он не ошибся, Темари снова была здесь — ковырялась своими палочками в рисе.       Шикамару сел рядом с ней. Темари глянула на него, вскинув бровь, но промолчала.       Могла бы хоть «привет» сказать, рассыпалась бы тогда, что ли?       — Привет, — сказал Шикамару.       — Угу, — сказала Темари. Больше она на него не смотрела — таращилась в свой рис, и не ела его, а пересыпала. Кроме риса, в ее бенто были сосиски-осьминожки, тамагояки и соленые овощи. В отдельном отсеке для десерта — сладкие каштаны. Открыв свой бенто, Шикамару не без удовольствия обнаружил там, кроме риса, свою любимую скумбрию.       — Ты смотрела вчера AKBingo? — попытался он завести светскую беседу.       — Нет.       — Я тоже не смотрел, но моя мать его очень любит, — Шикамару вытянул ноги. — А что ты смотришь по вечерам?       — Ничего, — проворчала Темари тоном «отстань».       — Если ты ничего особенного не смотришь в субботу вечером, как насчет сходить в кино? — выпалил Шикамару, решившись. Темари посмотрела на него с изумлением.       — В кино?..              Будто это какое-то чудо света или событие мирового масштаба — сходить в кино.       — Ну да. Там идет отличная комедия. Все отзывы критиков солидарны в том, что фильм смешной, хотя кто-то ругает за спецэффекты, за костюмы, к чему там обычно любят придираться. Хочешь сходить?       — Нет, — лаконично ответила Темари.       Будто можно было ждать другого. И хоть бы спросила, с чего ему взбрело в голову куда-то ее приглашать, так нет — отказалась, и все.       Даже ловелас вроде Кибы, который мог подцепить почти любую, сдался бы только увидев ее взгляд. Шикамару же сдаваться было нельзя — от Темари буквально зависела его жизнь.       Проще всего было так и сказать, но как это бы прозвучало? Послушай, так получилось, что я знаю о твоих желаниях, так как я твой соулмейт, поэтому не могла бы ты оставить свои мысли о суициде только в мыслях? Так получилось бы еще хуже, так Шикамару перевесил бы на Темари всю ответственность, и ей не стало бы легче. И не факт, что она, окончательно решив расстаться с жизнью, пожалела бы его. Ее мало что могло остановить, насколько Шикамару успел узнать эту проблемную женщину.       — Хочешь, куплю тебе чего-то попить? — вновь предпринял попытку он.       — Ты что, Яманака проспорил? — спросила Темари.       — В смысле?       — С чего вдруг ты вокруг меня вертишься? Если поспорил с Яманака, что меня соблазнишь, можешь заранее отдавать ей ее выигрыш, потому что ты не справишься.       — Да ни с кем я не спорил!       Ее категоричность раздражала. Ее надменность раздражала. Ее непробиваемое упрямство раздражало больше всего. Темари будто бы была окружена высоким плотным барьером — или сферой со всех сторон, которую не пробить и не преодолеть.       — Если ни с кем не спорил, тогда почему ты приглашаешь меня в кино?       Шикамару стиснул зубы. Нужно было действовать разумно, он же считал себя великолепным стратегом, вот и пришло время проверить свои способности на деле.              — Ты не думала, что я приглашаю тебя, потому что ты мне нравишься? — выпалил он.       Глаза Темари широко распахнулись — никогда Шикамару не видел, чтобы она удивлялась. Заодно вдруг заметил: у нее светло-зеленые глаза. Чистые, ясные, красивые.       — Когда мы вчера… — даже не нужно было притворяться смущенным; вспомнив ту сцену, Шикамару ощутил, как к щекам сама собой приливает кровь, и потер затылок, отводя взгляд. — Ну, в общем… это было… наверное… как искра?       — Ты ударился головой, — констатировала Темари, отправляя в рот сосиску-осьминожку. До сих пор она не ела ничего, только ковырялась в бенто, и Шикамару счел это проявление аппетита хорошим знаком.       — Может, и ударился, но я правда вдруг понял, что ты особенная, — забормотал он. Актер из Шикамару был никакой, но в этом случае как раз нужно было невнятно что-то мямлить, неуверенно и сбивчиво. — И что ты красивая…       — И заценил мою грудь, — покивала Темари. — Так и скажи, что хочешь перепихнуться. Зачем долгие прелюдии и трата времени и денег? Я сразу тебе откажу.       Сказав это, она съела еще одну сосиску и немного риса. И захватила палочками тамагояки.       — У тебя отличная грудь, — не стал врать Шикамару. — И да, я бы с тобой перепихнулся. Но я приглашаю тебя в кино не ради этого.       — Ой, еще скажи, что ты хочешь на мне жениться и иметь от меня детей, — Темари закатила глаза — и съела еще риса с тамагояки, и немного овощей, и заела каштаном.       — Жениться — не знаю, для этого еще рано, как и для детей… — Шикамару говорил и наблюдал, как она продолжает есть. Даже поглощение пищи у нее получалось изящно и грациозно, и понемногу ее коробочка для бенто опустела.       — По крайней мере, — сказал он, — ты покушала.       — Что?..       — Ты грустная, — сказал Шикамару. — И я заметил, что в последнее время ты мало кушаешь. Тебе нужны силы, президент. Скоро фестиваль, мы все должны выложиться на полную, не так ли?       — Да… — Темари смотрела на него, как будто он только что стал фиолетового цвета.       — Поэтому хорошо питайся и не засиживайся в школе допоздна. Я снова провожу тебя домой, — он не спрашивал, а ставил перед фактом. Даже если Темари решит уйти не поздно и их увидят идущими вместе, и сочтут парой… все равно они соулмейты. Возможно, однажды они друг в друга влюбятся.       Только Шикамару предпочел бы, чтобы этого все-таки не произошло.