пленённая канарейка

Когда Люмин открыла глаза, перед ее взором предстала тьма. Первым ее ощущением была тупая боль в затекших плечах. Запястья были крепко связаны, а ноги свободно болтались, ведь под ними не было какой-либо опоры. Глаза закрывала полоска ткани, а попытка воспользоваться приобретенными в Тейвате возможностями ни к чему не привела — даже легкой искры не слетело с ее пальцев. Словно и не было тех резонансов со Статуями Семерых Архонтов. Живот скрутило чувство первобытного страха, и она яростно заворочалась, стараясь высвободиться из неведомых пут. Впрочем, даже захоти она кричать — звук бы не достиг чьих-либо ушей, ведь ее рот затыкал кляп. Странное чувство холода сковывало девичье тело, словно бы некто забросил ее в реку среди морозной зимы. Сердцебиение ощущалось как никогда ярко, отдаваясь дрожью в ушах; Люмин нервно сглотнула, пытаясь осмыслить захватившее ее чувство паники. — О, ты проснулась, — раздался вдруг мягкий, нежный и такой знакомый голос. Люмин в нерешительности замерла; чувство смятения и паники, что правили бал до этого сменились неистовой яростью, вынудив ее замычать максимально громко, ведь рот все еще был закрыт тканевым кляпом. — Хорошо отдохнула? Она услышала шаги — размеренные и неторопливые — и когда нечто теплое мягко дотронулось до ее щеки, мрачный, животный страх окутал Люмин: сердечный ритм сбился, и тянущее, мерзостное чувство сдавило грудь. Он вытащил ткань из ее рта, и, ощутив приток кислорода, она рефлекторно сделала несколько глубоких вдохов и выдохов. — Лучше? — Ради чего ты тянешь время, Скарамучча? — спросила Люмин, изо всех сил стараясь оставаться спокойной, хотя ее внутренние ощущения были далеки от этого состояния, как никогда ранее. — Я? — он рассмеялся. — Ничего подобного. Всего лишь хочу получить свою пользу от процесса. Он постучал пальцем по ее нижней губе и, когда она постаралась укусить, вновь захохотал. — А ты дерзкая. Кажется, я понимаю, что в тебе так зацепило Тарталью. Но я не такой всепрощающий, как он. Люблю, когда мои питомцы знают свое место. — Я не питомец Чайльда! Отпусти меня сейчас же! — в ярости потребовала она, замахиваясь ногой в попытке пнуть его, но достала лишь воздух. — И ты даже ничего мне не рассказал! — Ах, ты действительно разбалована. С чего ты взяла, что я вообще сдержу обещание? Только из-за того, что сказал пару добрых слов о Ли Юэ и его бывшем Архонте? Голос Скарамуччи был подобен шелку, и уже из-за этого Люмин было не по себе. В его интонации закралась тончайшая нить жестокости, которой раньше не было. — Что ты собираешься сделать со мной? Она умышленно сменила тему, надеясь задержать его на как можно большее количество времени, в то время как сама хаотично продумывала возможный план побега. Почему она не могла воспользоваться своими силами? — Тебе необходимо научиться послушанию. Это будет полезно в том числе и для Тартальи, если он захочет вернуть свою маленькую игрушку. Он должен быть благодарен мне за это, — поучал Скарамучча. — Так обычно и бывает. Он слишком беспечен. Ты же помнишь, что он натворил в Ли Юэ. На его месте я бы не был настолько… спонтанным. Люмин охватило дурное предчувствие. — Он делал все, что было в его силах, обладая крайне ограниченным количеством информации, — ответила она, пытаясь освободить свои руки. Было странно защищать Чайльда и все те разрушения, что он нанес городу, но это казалось лучшим вариантом, чем молчание. — Думаешь? Его голос был словно соткан из облаков. — Что ж, глупо было бы ожидать иного от настолько запущенного питомца. Полагаю, пора бы уже вбить в твою головушку немного здравых идей. Она хотела было возразить, но спустя миг ощутила, как нечто порезало ее платье. Люмин вздрогнула, ощутив приятное дуновение ветерка — ее кожа была обнажена. — Что ты… Ее голову резко повернули в бок, после чего последовала вспышка боли — настолько неожиданная, что Люмин не успела и среагировать; скрытые за повязкой глаза расширились в шоке. — Никто не давал тебе слова. Ее щека горела и пульсировала от силы его удара, а руки тряслись, изгибаясь под неестественным углом из-за бондажа. — Ты не можешь сделать это со мной! — наконец, выплюнула она, вновь попытавшись достать до него ногой. Люмин услышала его тяжелый вздох, а затем воздух прорезал свист, заставивший ее замереть в тревожном ожидании. Звук показался ей знакомым. Она уже слышала его в одном из миров, который они с братом покинули сразу же после того, как вступили в контакт с его обитателями. Образ кнута — острого, опасного и обещающего море боли — всплыл в сознании. Секундой позже она почувствовала, как нечто тонкое и прохладное скользнуло по ее щеке. — Я сделаю с тобой все, что мне захочется, Путешественница. Не стоило быть настолько доверчивой. Теперь его речь полнилась холодом и ядом. — Но не волнуйся, я не оставлю на тебе шрамов. В конце концов, мне не по нраву уродливые игрушки. Люмин зарычала в ответ, все еще пытаясь нагнать на него страху и изо всех сил пытаясь освободиться. Если он вдруг решил, что она останется и будет молча терпеть все его зверства — то он жестоко ошибся. Она продолжала обдумывать всевозможные варианты, в то же время стараясь высвободить затекшие конечности. Острая боль сковала ее плечи, но это ничего — терпимо. Если она сможет вытащить свои руки, то, возможно, у нее будет реальный шанс с ним сразиться… Еще один свист рассек воздух — и ее спина словно раскололась на две половинки. Потоки энергии электро прошлись по всему телу, вызывая острые спазмы. — А я предупреждал тебя, — ворковал он, но она едва ли могла расслышать его голос из-за звона в ушах, — чтобы ты не смела говорить без разрешения. Разве не так? И хотя на второй раз она уже морально подготовилась к боли, та все равно поразила ее со всей яростью, присущей бронированным лавачурлам. Она не смогла сдержать тонкого вскрика, ее спина озарилась сиянием остаточного электричества. — Издашь еще хоть один звук, и я подумаю над тем, чтобы отрезать тебе язык. Люмин отчетливо осознавала, что он не лжет и усилием воли заставила себя закрыть рот в надежде, что в этот раз он остановит свой выбор на чем-нибудь другом. В боли мало приятного, но ее вполне возможно перетерпеть. Ей просто нужно еще немного времени. Совсем чуть-чуть. — Пытаешься сбежать? Я восхищен. Скарамучча ласково провел пальцем по ее лопатке, вызвав волну напряжения у Люмин. Его прикосновение было подозрительно нежным. — Ты не сможешь. Веревки пропитаны зельем, которое отсекает всю силу стихий при контакте с кожей. А еще я отлично умею связывать людей так, чтобы они наверняка не смогли освободиться. Но, признаюсь, наблюдать за твоими попытками — весьма любопытное занятие. Продолжай, и кто знает, вдруг у тебя что-нибудь получится? Она не могла позволить этому остановить ее. Стиснув зубы, она согнула запястья, гадая, не примерещилось ли ей, что веревка слегка сдвинулась? Но прежде чем она успела сосредоточиться на своем успехе, ладонь Скарамуччи скользнула по ее спине, вызвав у нее оторопь. Затаив дыхание, она ожидала его следующего действия — он был слишком нежен. Это было крайне подозрительно. Люмин не доверяла ему ни капли, и ее опасения подтвердились, когда, протянув руку, он пробежался пальцами по ее тонкой хлопковой сорочке. — Это твой первый раз, Путешественница? — спросил он как ни в чем не бывало, словно разговор шел о погоде или чем-то максимально-обыденном. — Или ты уже падала на колени Тартальи, а, маленькая шлюшка? Она едва ли не задохнулась от нахлынувшего на нее чувства обиды, но прежде, чем она успела возразить, он ущипнул ее за сосок. Поток энергии электро хлынул по ее телу, пронизывая внутренности, но вскоре ощущение исчезло, оставляя после себя волны остаточного удовольствия. — Ты только посмотри на себя. Так выгибаешься после всего лишь одного касания. Как жалко. — Если кто из нас и жалок, то это — ты. Увечить связанного человека — вот, что действительно жалко, — выпалила она, теряя самообладание. До сих пор она вела себя исключительно вежливо, но теперь это потеряло всякий смысл. — Ты мне отвратителен. — О? Скарамучча казался подозрительно довольным. — Я вижу, ты все еще не осознаешь своего места, сучка. Но, знаешь, меня всегда увлекают вызовы. Его пальцы прижались к ее груди, и на этот раз электрический разряд был настолько сильным, что она закричала. Весь ее мир исчез, когда чистая энергия потрескивала внутри нее, озаряя все ее тело. До сих пор она и не подозревала, что определенные части тела могут так неистово болеть. Она уже знала эти ощущения: электро-маги Цицинов, слаймы, заряженные стрелы лучников-хиличурлов. Но Скарамучча действовал иначе — он был расчетливым, точным и удивительно дотошным. По мере того, как отступал энергетический поток, Люмин осознавала, что рыдает, не в силах более сдерживаться, а ее конечности подергиваются, не успевая отходить от остаточных импульсов. — Хочешь большего? — напевал он. Люмин инстинктивно покачала головой. Она уже была на грани истощения, и у нее почти не осталось сил на какое-либо сопротивление. Повязка на глазах лишь усугубляла ситуацию, ведь она понятия не имела, каким будет его следующий шаг, пока очередная вспышка боли не настигала ее. Не понимая, откуда придет удар, она не могла быть к нему готовой. Каждый вдох дарил новую порцию болезненных ощущений, и она дергалась, едва чувствуя веревку на своих запястьях. Она не чувствовала уже ничего, кроме острых, колющих спазмов, пробегающих по всему ее телу. Казалось, даже слезинки, зависшие под ее глазами, были заряжены электричеством. — С каких это пор домашние животные могут принимать решения, а? Он усилил напор энергии, и на этот раз ее глаза закатились назад, а зубы крепко стиснулись, когда он потянулся к низу живота. Прорезавшая ее боль показалась живой, словно ее рвали на части острые звериные когти, запечатлевая в ее разуме образ: все ее чувства сузились до двух составляющих — молнии и жестокости. И когда она наконец смогла снова сделать вдох, она поняла, что ей катастрофически не хватает воздуха, а повязка на глазах намокла от пролитых слез. — Какая же ты скучная. Так легко ломаешься. Мужские пальцы протиснулись меж девичьих бедер, и она почувствовала легкое отвращение, обнаружив, что они слишком легко скользят по ее складкам. — О? Так значит, тебе понравилось? Похоже ты действительно шлюха, раз можешь получать удовольствие от такого обращения. — Я… я не шлюха, — с трудом пробормотала она. Голос Люмин был слишком тих, каждое произнесенное слово требовало титанических усилий с ее стороны, — И я… не сломлена. — Хорошо. Его пальцы скользнули внутрь, вызывая новый вскрик. Ее конечности свисали бесполезным грузом и совсем не слушались хозяйку. Она бы не смогла собраться с силами для сопротивления, даже если бы очень этого захотела. Руки и плечи, на которые сейчас приходился весь ее вес, ныли от перенапряжения. — Тебе же нравится, разве не так? Мой милый маленький питомец. Она ахнула, когда он с силой сжал пальцы внутри, пуская поток электрической энергии. Голова Люмин кружилась от нахлынувших на нее ощущений. — Ты же хочешь кончить? — спросил он, и все, что она могла сделать — это всхлипывать, сетуя о собственной беспомощности. Он продолжал играть с ней, посылая электро-импульсы, отзывающиеся в ее теле легкими волнами чего-то, смутно напоминающего удовольствие. — Давай, надрачивай мою руку, как самая настоящая шлюшка. Я здесь уж точно не для того, чтобы облегчить тебе жизнь. Люмин казалось, будто некая здравомыслящая ее часть словно бы парила над ними, наблюдая за процессом со стороны. Ее глаза все еще были закрыты повязкой, но она видела все: его тонкие пальцы, застывшие внутри ее увлажненной пизды, и руку, рисующую узоры на ее теле, в то время как сама девушка подавалась бедрами ему навстречу в поисках большего удовлетворения. Какой же жалкой она ощущала себя сейчас. Выходит, он все же оказался прав? Неужели ей действительно настолько нравится боль? Получается, ей приятно быть связанной и униженной подобным образом? Нет, этого просто не может быть. Она все еще помнит образ Чайльда; то, как он держал ее за руку и улыбался так тепло и ласково. Нет, это не могло ей понравиться. Она не была настолько испорченной. — Кончи для меня, шлюха. Тело Люмин содрогнулось, когда знакомый импульс пронзил ее естество, вынуждая выгнуть спину дугой. Смазка стекала по ее трепыхающимся бедрам. — Какая хорошая сучка. Но, кажется, нам пора расширить программу твоего обучения. Его пальцы наконец покинули разгоряченное лоно. Опустив голову, Люмин тяжело дышала, пытаясь собраться с мыслями. Однако, от этого звон в ее голове лишь нарастал. — Ты испачкала мне руку, — недовольно фыркнул Скарамучча. Девушка вздрогнула, инстинктивно ожидая новой порции боли, но ощутила лишь его пальцы, прижавшиеся к ее рту. — Приберись за собой как следует. Люмин послушно облизала его пальцы, пробуя свой собственный вкус и осознавая, насколько же это позорно. Выделения были кислыми, и когда он вынул руку, она услышала его удовлетворенный стон. Волна облегчения захлестнула ее, когда девушка поняла, что смогла угодить ему. Ублажить его — значит получить меньше боли. Если он доволен, она может не бояться, что острый кнут вновь рассечет ее спину в течение хоть какого-то времени. — Хорошие питомцы заслуживают награды, — пропел он, лаская ее щеку большим пальцем. Она напряглась, но в следующее мгновение поняла, что повязка больше не закрывает ее глаза. Она снова могла видеть, и вспышка яркого света заставила ее сощуриться. Скарамучча стоял прямо перед ней, черная полоска ткани свисала с его руки, а в его темных глазах плясало веселье. — Так ведь лучше, согласись? — спросил он, — Теперь ты и сама видишь, насколько низко пала, мыча и извиваясь в попытках привлечь мое внимание, когда я касаюсь твоей пизды. — Я тебя ненавижу, — огрызнулась она, сумев наконец отдышаться. Люмин все еще продолжала бороться. Она не могла позволить ему унижать себя, даже если сопротивление приносило ей лишь боль. Люмин все еще была слишком горда для такого, пускай недавние воспоминания и поумерили ее пыл. Он улыбнулся шире. — Значит, в тебе все еще остался дух? Славненько. Он поднял руку — и ее сердце вздрогнуло, когда она увидела его кнут — длинный, тонкий и опасный. — Интересно, сколько времени пройдет прежде, чем ты сломаешься? — задумчиво сказал он. Люмин сглотнула. Ее взгляд задержался на хлысте, прежде чем обратиться к его лицу. В его глазах не было и тени жалости. Она поняла, что он действительно наслаждается этим — ему нравилось наблюдать за ее страданиями. Он испытывал определенное удовольствие, впитывая мелодию ее криков в моменты, когда электрический ток бил особенно сильно. Ее агония и боль — услада для его души. Он поднял кнут, и она напряглась, готовясь к неизбежному удару. Но его не последовало. Вместо этого длинный плетеный шнур обвился вокруг девичьего горла, и ее глаза расширились, когда она поняла, что он намеревался сделать — Скарамучча нежно улыбнулся ей, а затем без предупреждения потянул. Люмин задыхалась: приток кислорода резко оборвался, и ее руки рефлекторно потянулись к хлысту. Но едва ли она могла пошевелиться. Раскалённая добела боль обожгла ее горло, лишая всяческой возможности воспротивиться. Даже так, она все еще продолжала трепыхаться, и тогда он дернул сильнее, посылая ей новую волну мучений. Ее шея горела. Ей казалось, что все охватило жаркое пламя боли. А затем, вопреки этой адской боли, она увидела свет — ее разум заволокло туманом, зрение расплывалось по краям, но Люмин ощутила нечто сродни спокойствию. Ей вдруг захотелось, чтобы он просто задушил ее до смерти, прервав ее жизнь. Бессознательное словно манило ее в свои объятия, обещая облегчение. Оно говорило ей: я здесь. Расслабься, и ты больше не почувствуешь боли. Девушка искренне хотела сдаться. Она действительно расслабилась, позволяя ему душить ее. Кажется, у нее остался лишь один — самый отчаянный — выход из этой ситуации. Но прежде, чем она успела сбежать в благословенную тьму, он ослабил свой хват, и ее легкие расширились, втягивая вожделенный кислород с двойным, нет — тройным усердием. Люмин хотелось рыдать. А ведь она была так близка к долгожданной свободе. Уже все равно как именно. Раньше она бы предпочла избежать таких решений, но теперь — это не имело значения. Не успела она вдохнуть, как уже его собственная рука обхватила ее горло, и она вскрикнула, когда он снова пустил волну электричества — самую мощную за все это время. Тело содрогнулось, и она почувствовала, как последние крупицы разума покидают измученную душу. Ее сознание словно бы парило где-то высоко-высоко над ней, просто наблюдая. Выжидая. — Хочешь снова испытать оргазм, шлюшка? — спросил он, переместив свою руку с ее горла на подбородок. Она чувствовала, как по ее щекам течет множество горячих слез. — Скажи мне. Она едва дышала. Ее тело сотрясала крупная дрожь. — Я… я хочу… чувствовать себя хорошо… Она ощущала себя сломленной — целиком и без остатка. — Больше не надо… Не… хочу больше боли. Пожалуйста. Если электричество поразит ее вновь — она будет молить его о смерти. Она готова принять все, но только не это. Что угодно, кроме этого потока ощущений, возникающего всякий раз, когда он направлял ток сквозь ее тело — кинжалы чистой боли, которые, как она поняла, преобразовывались в тепло. В нечто… почти приятное. Но так быть не должно. Боль не может даровать удовольствие. Все это время он развращал ее, заставляя принимать постулаты, лишенные всякого смысла. Люмин была противна самой себе, но в этом мерзком, извращенном стыде она почувствовала странное чувство свободы. Тонкую грань истинного освобождения. Слушаться его было гораздо легче. Просто отключить свой разум и подчиниться. — Скажи «пожалуйста», — он склонился к ней, касаясь большим пальцем ее нижней губы. Но она слишком устала бороться, у нее совсем не осталось сил даже на укус. — И, может быть, я вознагражу тебя. — Пожалуйста, Скарамучча. Последовавшая за ее словами пощечина уже не казалась чем-то странным. Лишь новая струя боли пронзила затылок. — Я что-то не помню, чтобы давал тебе разрешение называть себя по имени, сучка. — Пожалуйста, Господин, — ответила она, и ее голос был лишен каких бы то ни было эмоций. Инстинкты подсказали ей, что именно он хотел услышать, — Я хочу испытать наслаждение. Импульсы, сохранившиеся после его последнего «наказания» утихли, оставляя после себя пустоту. Как же она устала. Был ли смысл продолжать сопротивление? Возможно, ей просто нужно признать свое поражение и уступить. Пускай делает с ней все, что ему заблагорассудится, а она лишь будет надеяться, что, когда он закончит, ей будет позволено уйти. — Хорошая сучка, — проворковал он, отпуская ее. Она смотрела прямо перед собой, не желая думать ни о чем более, и мгновение спустя ощутила, что падает. Ее тело рухнуло на холодный твердый пол. Возможно, раньше это и было бы больно, но сейчас прохлада казалась благословением — это было ничто по сравнению со всеми мучениями, что причинил ей Скарамучча. Она чувствовала тошноту и головокружение, лежа на полу и не желая подниматься. Боги, как ей хотелось потерять сознание и больше никогда не вставать. Послышался вздох, и в следующий момент резкий удар прошелся по ее животу, отбросив девушку к дальней стене. Тупая боль пронзила все ее тело, и она свернулась калачиком, инстинктивно прикрывая больное место — сил сопротивляться более не осталось. — Я не давал тебе разрешения умереть, шлюшка. Вставай на колени и смотри мне в глаза. Не говоря ни слова, она сделала ровно так, как он сказал, откинув голову назад, чтобы посмотреть ему в глаза. Он улыбался — мелочно и жестоко. — Умоляй меня, и, возможно, я подумаю над тем, чтобы доставить тебе удовольствие. Встав на четвереньки, она медленно поползла в его сторону, стараясь уследить за своими заплетающимися конечностями. Наконец, она остановилась. — Пожалуйста, Господин, — произнесла она все тем же ровным механическим голосом. Было ли это чувство похоже на смерть? — Думаешь, этого хватит? Он окинул ее взглядом, и она покорно покачала головой. Люмин знала, что одной мольбы недостаточно. Она могла дать ему больше — нет, ей придется сделать это, прежде чем он позволит ей обрести счастье. — Как же это мило. Ты только посмотри на себя, как быстро учишься. Он поднял ногу, и она осторожно потянулась к его лодыжке. — Моя нога пострадала, когда мне пришлось тебя пнуть. Вылижи ее, и получишь достойную награду. Она исполнила все в полном соответствии с его словами. Люмин опустила голову и послушно коснулась языком его лодыжки. Кожа была соленой, и она чувствовала, как по ее щеке медленно катится слеза. Но сейчас ей не было грустно — больше нет. Она словно бы онемела — от макушки и до пальцев ног. Ее память сохранила лишь боль и электричество, оставившие следы на ее собственной коже. — Хорошая девочка, — пропел он приторно-сладким голосом. — Чего изволишь сейчас? Может, моих пальцев в твоей пизде? Или чтобы я заставил тебя кончить? Она кивнула, и он лениво махнул рукой. — Ложись на спину. Раздвигай ноги и снимай белье. Я не могу возиться с тобой весь день. Люмин поспешила подчиниться. Он все еще не развязал ее руки, поэтому снимать трусы было не так-то просто. Но, помучавшись какое-то время, ей все же удалось это сделать. Он опустится рядом с ней на колени, его пальцы быстро нашли ее клитор. Она уже была мокрой, и он засмеялся, замечая, как она вздрагивает от его прикосновения. Его палец мучительно медленно погрузился в нее, вызывая стон, и ее бедра вздрогнули, когда он сжал палец внутри, а затем добавил еще один. Она вскрикнула, ее руки сомкнулись на собственной груди. Но он, казалось, сдерживался, глядя на нее своими темными, исполненными терпением, глазами, и через некоторое время она поняла, что чего-то не хватает. Хотя он и старался приблизить ее к пику, она все еще не могла заставить себя кончить. Это расстроило ее, но он не стал ничего говорить, продолжая работать пальцами. Он ждал, когда Люмин сама сделает нужные выводы. Внезапно она поняла, в чем нуждается на самом деле. — Пожалуйста, сделай мне больно. Ей сложно было поверить собственным словам, но он лишь снисходительно улыбнулся, словно только этого и ждал. Скарамучча положил руку на ее живот — и в следующий момент она почувствовала проходящий сквозь нее поток электрической энергии. Ее тело вздрогнуло, когда, наконец, она преодолела свой рубеж. Когда она пришла в себя, Предвестник уже стоял в некотором отдалении от девушки, вытирая пальцы о черную повязку для глаз. Краешком разума она поняла, что ее руки теперь свободны, хотя часть веревки все еще обвивала ее запястье на манер браслета. Кое-как она заставила себя сесть. Девичий силуэт потянулся к нему, и он в недоумении обернулся к ней, приподняв бровь. — Хочешь еще чего-нибудь, питомец? Она не знала, как выразить свое желание с помощью слов, все еще погруженная в те удивительные ощущения, что он подарил ей совсем недавно. — Я… Ее рот открылся, но у девушки не получилось связать ни единого слова. Вместо этого она продолжала тянуться в его сторону, выставив свою дрожащую руку. Он стоял так далеко… Слишком далеко. — Ты хочешь доставить мне удовольствие? — спросил он с понимающей улыбкой на лице. Она кивнула. Тихий стон сорвался с ее губ, когда она постаралась подползти как можно ближе. Опьяняющая смесь боли и удовольствия все еще омывала ее организм. — Почему я должен разрешить тебе касаться меня? — спросил он, отбросив свою улыбку; его антрацитовые глаза загорелись опасным блеском. — Посмотри на себя как следует. Ты отвратительна. Я лучше умру, чем позволю тебе дотронуться до меня. Она с трудом подавила непрошенные слезы, в отчаянье оцарапывая пальцами пол. Послышался вздох, после чего он развернулся по направлению к выходу. — Помойся лучше, сучка, и оденься. Нам предстоит долгая прогулка этим вечером. Уже выходя из комнаты Предвестник обернулся, окинув ее последним взглядом. Он улыбнулся, и она всхлипнула, запоминая это выражение его лица. Он мог быть добрым. А ей было бы очень хорошо, если бы он оставался таким и дальше, давая ей то, чего она так отчаянно желала. В конце концов, она — всего лишь домашнее животное. Его любимый питомец. Все будет хорошо, пока она продолжает радовать хозяина.

___________________________________

Чайльд постучался в дверь Скарамуччи, надеясь как можно скорее разобраться с возникшей ситуацией. Никто не хотел вести какие-либо дела со Сказителем, но работа есть работа, и, поскольку он был самым молодым, именно ему было поручено доставить эти конфиденциальные отчеты в кабинет Скарамуччи. Часть его задавалась вопросом — что мог задумать шестой Предвестник? Он ненадолго пропал из поля зрения Чайльда — если верить его собственным словам, он исследовал Иназуму — и только сейчас вернулся в Снежную. Ходили слухи, что он привез с собой новую игрушку, и Чайльду было немного любопытно, что же это за вещь такая. Скарамучча не производил впечатление человека, который любит веселиться. — Войдите, — послышался ненавистно знакомый голос, и Чайльд открыл дверь, озираясь по сторонам. Первым увиденным им объектом был сам Скарамучча, на голове которого красовалась его дурацкая шляпа. Он сидел в кресле и спокойно пил чай. В этом не было ничего из ряда вон выходящего. Но затем его взгляд метнулся вверх, и он уставился на представшую перед ним картину, отказываясь верить собственным глазам. С потолка свисала девушка. Она была связана замысловатым образом, напоминая порождение фантазий сумасшедшего художника: веревки обвились вдоль хрупкого стана, а рот закрывала полоска ткани. Она была тихой и такой неподвижной, что невольно Чайльд задался вопросом — а жива ли она? Ее пшеничные волосы и большие глаза цвета меда казались болезненно знакомыми. Нахмурившись, он подошел поближе, и ослепительная ярость охватила одиннадцатого Предвестника, стоило ему чуть лучше разглядеть светлый лик. Он узнал ее. Отчеты безжалостно полетели на пол, когда он метнулся вперед и, схватив Сказителя за грудки, заорал. — Какого хрена ты с ней сделал? — потребовал он ответа, кивком указывая на девушку. Люмин. Она отсутствовала несколько недель. Даже Паймон не знала, где она была. Очевидно, Путешественнице удалось ускользнуть от компаньона, и с тех пор та ее больше не видела. Поначалу все искали ее, но никто так и не узнал, куда она направилась. В конце концов они решили, что она наконец нашла своего брата и вернулась туда, откуда пришла. Чайльд не мог отрицать, что был немного расстроен из-за того, что она уехала, не попрощавшись с ним, но если бы она этого хотела, он бы не стал возражать. И все же она была здесь — привязана к потолку Скарамуччи, словно какое-то произведение искусства. — Хм. Интересный способ поприветствовать одного из своих коллег, Тарталья. Скарамучча, казалось, не был впечатлен. Он протянул руку, чтобы сделать еще один глоток чая. — Особенно после того, что я для тебя сделал. — Что ты сделал для меня? — зашипел Чайльд. Его взгляд метался со Скарамуччи на Люмин, которая безвольно свисала с потолка. Ее взгляд остекленел, в нем больше не теплилась жизнь. Казалось, она даже не заметила его присутствия. — А разве не видно? Дрессировал твою драгоценную питомицу. Она была такой смелой и такой безрассудной… Она пришла ко мне сама и попросила обучить ее. Скарамучча небрежно кивает в сторону Люмин, его глаза полнятся весельем. — Ну разве она не прекрасна? Приятный бонус среди тяжелых рабочих будней. Рука Сказителя коснулась девичьей груди. Чайльду оставалось лишь в ужасе наблюдать, как электрические импульсы словно ожили, поражая девушку сквозь белую блузку. Она вздрогнула, но ее лицо было подернуто пеленой наслаждения. Тихий, чуть приглушенный стон сорвался с ее уст. И звук этот содержал в себе куда больше страсти, чем боли. Она прикрыла глаза; ее веки подрагивали, когда Скарамучча ласково коснулся девичьего стана. Как же Чайльд ненавидел этот момент. Он тут же представил, как женственный силуэт изгибается под умелыми ласками шестого Предвестника: его зубы впиваются в ее плоть, оставляя вереницу следов, пока они охвачены танцем, перемещаясь по тонкой грани боли и удовольствия. — Но, если честно, она начинает приедаться. Так что, можешь ее забрать, если хочешь. Голос Скарамуччи был холоден и бесстрастен, когда одним ловким движением он перерезал веревку, ранее закреплявшую девушку на потолке. Чайльд едва успел поймать ее. Она лежала в его объятиях безвольной куклой — холодной и прекрасной — и не отзывалась даже тогда, когда он яростно затряс ее, отчаянно повторяя любимое имя. Он сглотнул. Что-то в его груди дернулось, когда он увидел — насколько она была беспомощна и безмолвна. Она больше не являлась той Люмин, которую он знал. Он вынул кляп, и на мгновение их взгляды встретились, прежде чем она посмотрела на Скарамуччу. Она что-то шептала одними губами. — Ты пожалеешь об этом, — прошептал Чайльд, пристально глядя на шестого Предвестника. Тот хихикнул, нисколечко не обеспокоенный какими бы то ни было угрозами. Чайльду очень хотелось напасть на него в сию же секунду, но важнее всего сейчас было позаботиться о Люмин. Когда он повернулся, чтобы уйти, Люмин впервые подала признаки жизни. Она села в его объятиях и положила руки на его плечи. Ее лицо было охвачено ужасом. — Нет, не забирай меня! — воскликнула она, и Чайльд поразился, насколько же надломленным был ее голос. Боевой дух, который так ему понравился в свое время, исчез без единого следа. — Я не хочу уходить! Я хочу к своему хозяину! Отпусти меня! — Он тебе не подходит, Люмин. Прошу, выслушай меня, — шикнул он, постаравшись успокоить девушку, но она лишь продолжала бороться, пока ему попросту не надоело удерживать ее вот так. Чайльд разочарованно выдохнул и оглянулся через плечо, думая, скажет ли этот ублюдок что-нибудь напоследок? Сказитель вернулся к чаепитию с дружелюбной улыбкой на лице. Он игнорировал Люмин, но это никак не повлияло на ее отчаянные попытки вернуться к нему. Чайльду пришлось перекинуть девушку через плечо, надежно обвив рукой ее талию, чтобы она не могла убежать. В нем кипел гнев, но покамест он ничего не мог с этим поделать. Без слов он вышел из комнаты, стараясь не прислушиваться к отчаянным крикам Люмин, когда он закрыл за собой дверь. Должен быть способ вытащить ее из этого состояния. Он может поспрашивать ее о близнеце или, возможно, стоит вернуть ее в Мондштадт… Чайльд старался не допускать даже мыслей о том, что она может так и не вернуться к нормальной жизни. Он понятия не имел, что Скарамучча с ней сделал, но однажды он вернется и заставит его заплатить.