КАКОГО ХУЯ, КУРРОСАКИ?!

Удар. Ещё удар. Ещёещёещёещё! Рыжая башка мотается из стороны в сторону и Гриммджоу это бесит. Ухмылка сползает с его лица. Он грубо дёргает тело на себя за лацканы кимоно. Глаза — бешеные. Блять. Лицо Куросаки раскрашено — картина безумного импрессиониста. Он рисует её раз за разом, раз за разом настигает, проникает под рёбра, дёргает за бронхи, артерии и аорты, щекочет желудочки сердца. Блять. Неужели в этот раз достал?… Джаггерджак резко разжимает кулак, и голова врага опускается в грязь, разбрызгивая влагу вокруг. Ичиго щурится, даже не защищается, хмурится слишком несерьёзно. Его руки спокойно лежат вдоль тела — Зангецу отброшен в сторону. Нос сломан, кровь снова течёт по щеке. Это бесит. Раздражает. Какого хуя ты стал таким сильным?! Гриммджоу рычит. Гриммджоу недоволен. Он хочет сделать больно, надломить этого мальчишку, стереть в порошок все его надменные представления, всю его гордость. Испить до дна всю силу, разбить источник, повыдергать все корни. Предаться безумию. Карие глаза смотрят спокойно, безмятежно. Цепко. Куросаки вырос. Арранкар не изменился ни на йоту. Ему не понять. Он пышет ненавистью, сжимает кулаки и снова бьёт в скулу. Голова мотнулась в сторону. Шинигами улыбается. — КАКОГО ХУЯ ТЫ УЛЫБАЕШЬСЯ, КУРРРОСАКИ?! — Джаггерджак кричит срывая голос, бьёт лбом в лоб, брызжет слюной. Ссссука. Какое же конченое блядство! Это безумие. Который раз он приходит и который раз всё повторяется. Шинигами позволяет — подумать только! — себя избивать, и у Гриммджоу мутнеет сознание каждый раз, когда понимание настигает его. Позволяет. Ему, Королю, позволяет! Да какого хуя вообще! А Ичиго молчит. Молчит, только смотрит своими пытливыми зыркалками, как будто знает больше, чем ему доступно и рывком выпускает свою рейацу — духовная сила водопадом падает на плечи. Джаггерджак сгибается под её гнётом, упирается ладонями в землю, сводит лопатки, сопротивляется. Шинигами стал сильнее. Шинигами повзрослел. Шинигами с ним… Играет? Осознание бьёт наотмашь, херачит по затылку сто тонной наковальней, прибивает похлеще силы героя всея Генсея и Сообщества душ. Гриммджоу чувствует, как по спине ползёт липкий пот. Противный, струится вдоль тела, обходит дыру в животе и впитывается в ткань штанов. Всё его звериное существо заходится утробным рычанием, воет: беги. Зрачки голубых глаз резко сужаются, едва успевая заметить смену ролей. Ичиго восседает меж его ног, прижимает руки к земле. Кровь с головы капает на губы. Гриммджоу пытается нормально вздохнуть — его сил едва хватает на это. Его едва хватает на то чтобы просто дышать, поддерживать себя в сознании и от этого холодный ужас концентрируется где-то внутри, в этой проклятой дыре. Арранкар вытягивает шею, клацает зубами и не добивается ровным счётом ничего. Куросаки хмурится, что-то сосредоточенно обдумывает. Джаггерджак в ловушке, задыхается — сила течёт сквозь него и дико хочется уйти. Куросаки опасен. Он гораздо, гораздо опаснее. Пантера ревёт внутри, наполняет силой руки-лапы. Гриммджоу дёргается в сторону и смеётся в голос — горько, безумно. Он сдвинулся едва ли на сантиметр. Кровь на губах бесит, раздражает чувствительные рецепторы носа. Язык скользит по сухой коже, слизывает алую влагу медленно, даже провокационно. По крайней мере, на взгляд Куросаки. Карие глаза цепко следят за выражением лица арранкара. Отмечают нервный оскал-вызов; жесткий излом бровей; нервно дёрнувшийся кадык. Его… партнёр возбуждается во время драк — эту особенность он заметил сравнительно недавно. В тот же момент, когда понял, за ЧЕМ конкретно приходит Гриммджоу. Не получая желаемого он бесится, изводит и себя, и своего оппонента. Не даёт нормально жить. Вытягивает из кровати по ночам. Приходит в университет. И тащит, тащит, тащит за собой, бьёт без жалости. Бьёт так, как будто Куросаки заслужил. Ичиго смотрит с прищуром и выжидает. Нос щиплет, левый глаз приходится закрыть: он заплыл кровью. Рана на голове саднит. Всё тело — один сплошной синяк, а на Джаггерджаке едва ли можно насчитать десяток ссадин: все на спине. Слишком неосторожно оттолкнул, не рассчитал силы. Весь позвоночник Гриммджоу в занозах. Тяжело приземляться на деревья, а? Ичиго бы позлорадствовал, да только не над чем. Он смотрит с затаённой горечью, будто дублируя чувства арранкара. В глазах — тяжесть, вес ответственности за всех и… Забота. Гриммджоу застывает, снова дёргается, скалится, смотрит злобно. Вся эта бравада — пустяк. Ичиго ловко вздёргивает обе когтистые руки наверх, фиксирует одной ладонью, жмёт к влажной земле, пачкает грязью. Блять. Джаггерджак не хочет верить (нетнетнет) что шинигами его понял. Что понял правильно. Понял лучше и глубже, чем он себя сам и дёргает руками резко, вкладывает всю силу и добивается лишь усилившейся хватки, тихо шипит в ответ на наливающиеся синяки. Ловит взгляд Ичиго. Он говорит: «Я не хотел». Он говорит: «Потерпи». Взгляд обещает избавление. Гриммджоу извивается, пытается скинуть с себя. Тщетно. Очень глупо пытаться сдвинуть гору. Дыхание тяжелое, глубокое, едва-едва сбивается с ритма. Перед глазами всё плывёт. Блять. Насколько же ты стал сильным, приняв свою суть? Арранкар моргает несколько раз, пытается сфокусироваться и чувствует, как давление чуть уменьшилось. Монстр. Ты монстр, Куросаки Ичиго. И это чертовски заводит. Язык лижет шею бесцеремонно, приятно-ожидаемо, но Гриммджоу всё равно вздрагивает, откидывает голову. Он проиграл, да? Проиграл давно и окончательно. Глухо, лающе смеётся, срываясь на хрип. О да, давай, заяви свои права! Сломай, заклейми, стань Королём ещё одного государства, будто тебе мало того, что есть! Ему приятно и это раздражает. Его раздражает шинигами, раздражает его авторитарность, раздражает его непоколебимость, его хорошесть. Бесит, доводит до сумасшествия и Джаггерджак никогда не сдерживается, ломает при встрече крепкие кости. Он уверен — сейчас у Ичиго сломана пара-другая рёбер. Левая ключица синюшно-чёрная. Наверняка она тоже сломана. Эта рыжая сука же тебя починит, да? Куросаки как будто слышит его мысли. Нет, не слышит. Он просто-напросто (ХАХАХА — подумать только, столько лет держать монстра за тупого) умный. Видит взгляд синих глаз, смотрящих то в область рёбер, то на левую сторону — чуть ниже основания шеи. Ичиго привык получать боль. Ичиго не обращает на неё внимания, когда идёт к своей цели. Но сейчас… Сейчас это имеет совсем другое значение. Рыжая голова подымается. Шинигами нависает над арранкаром, смотрит голодно. Едва-едва улыбается уголками губ — успокаивающе. Взгляд глаза в глаза и Гриммджоу хочет провалиться в лес меносов. Да хоть, блять, обратно оказаться в ебаной эспаде — всё, что угодно! Гриммджоу НЕ хочет признавать свою привязанность. Какие чувства?! Он — пустой. Он — пустой, но не может оторваться от этого взгляда, его ведёт от чужой силы. Адреналин вышибает мозг, горячо лижет грудь. ЭТО ТОЧНО ЕБАНЫЙ АДРЕНАЛИН! Джаггерджак запрещает себе думать иначе: например о том, что это — привязанность; что собственный каменный стояк — двинь бёдрами, и коснёшься жара чужой кожи через слои одежды — всего-лишь следствие их драки; что горячее чувство, заполняющее дыру, вытесняющее ужас перед силой — просто тупое возбуждение. Стечение обстоятельств, Джаггерджак. Просто стечение обстоятельств. Куросаки ёбаный колдун и арранкар точно свихнулся! Как можно верить в магию в их сумасшедшем мире, где существуют боги-шинигами, где существуют пустые и такие, как он — не понятно. Но сейчас Гриммджоу готов поверить хоть в существование Всевышнего, в любого из Богов людей, на кого угодно переложить ответственность за свои чувства. В груди колышется что-то мутное, тёмное, тяжелое. Оно разевает пасть, дышит горячо, опаляет изнутри, толкает навстречу Куросаки. Оно сильнее, чем Пантера. Сильнее, чем сама суть Джаггерджака. Оно страшнее, чем вся мощь Ичиго. Арранкар шумно, длинно выдыхает, отводит взгляд. Нет, он не признаёт чувства — отрицает их, гонит от себя. Но Ичиго расценивает это иначе. В его глазах это — победа в схватке воль, и теперь-то Гриммджоу не будет бежать от него. Бежать от себя. Шинигами больше не ждёт — ведёт раскрытой ладонью от шеи вниз, с силой оглаживая, трёт пальцами большую грудную мышцу, лижет горячим взглядом яркие стоячие пики сосков. Блять, да за что! Куртки на нём нет и потрогать можно всё, до чего дотянешься. Джаггерджак вздрагивает, хрипло выдыхает и видит перед собой только рыжую макушку, чувствует широко скользящий по соску язык и холодящее след дыхание. Неловко дёргается, трёт зажатые запястья и с удивлением понимает — он не чувствует свои кости. Хватка стала мягче, Ичиго скользит пальцами по рукам, поглаживает. Это всё бесит до трясучки и особенно бесит собственный довольный вздох: Куросаки втягивает в рот бусинку соска, облизывает, трёт кончиком языка, прикусывает самую вершинку. Его сила колышется, гораздо более нетерпеливая, чем владелец. Гриммджоу чувствует животом его крепкий стояк. Видит, как он выделяется под чёрными хакама и это возбуждает. Страшно, страшно бесит! Ичиго не спешит: наслаждается моментом; оглаживает горячей ладонью рёбра; ведёт руку ниже и кончиками пальцев проникает под край штанов. Ласкает нежную кожу и едва заметно улыбается, чувствуя дрожь тела под собой. Он поднимает взгляд и натыкается на изучающие голубые глаза. Обрамлённая карим глубина благодарит Гриммджоу за доверие. От этого хочется выть. Схватить шинигами самому, усесться сверху и ещё разок хорошенько вдарить по довольной морде! Или хочется схватить его за руку, положить ладонь на стоячий член, заставить яростно дрочить, кончить на кривящиеся в улыбке губы. Арранкар шипит — Куросаки мягко кусает его за ключицу, плавно подымается. Глядит волком, облизывается и оставляет невесомый поцелуй на приоткрытых губах. Сука, и когда только я… Джаггерджак не выдерживает неопределённости, выгибает шею, больно ударяется лбом о лоб. Мокро лижет губы, толкается языком в рот и получает яростный ответ. Куросаки стонет в поцелуй и трётся о живот, приникает к нему всем телом, буквально покрывает его и не только своей силой. Гриммджоу бесится, хочет больше и намекающе дёргает руками — отклик мгновенный. Ладонь расслабляется, он скользит когтистыми руками под дзюбан, дёргает ткань вверх, оголяет грудь шинигами. Они теряются в ощущениях, ласкают друг друга. Куросаки почти пропускает момент, когда на шее арранкара появляется россыпь укусов-засосов, а у него самого — кровавый след аккурат под уцелевшей ключицей. Касания обжигают, и кажется, будто здесь нет двух враждующих существ. Джаггерджак при всём желании не сможет вспомнить, когда его голые ноги оказались на левом плече Ичиго, а мозолистые пальцы — внутри, оглаживая простату. Он помнит, как выл на одной ноте, жадно подмахивая ему; как тянул на себя за волосы, больно сжимая их в кулаке, царапая кожу головы когтями; целовал кусуче. Куросаки едва ли сможет ответить, когда опустил ноги Гриммждоу, втиснулся меж трясущихся колен и дёрнул на себя за ягодицы, толкаясь членом на всю длину, кайфуя от громкого мелодичного стона — своего или чужого? Всё равно. Зато арранкар очень хорошо помнит как чужая сперма залила ему живот, а горячие губы опустились на член, старательно засасывая внутрь. Помнит, как кончил глубоко в горле Ичиго, грубо прижимая его голову и как слёзы капали с рыжих ресниц. Но как отключился — не помнит совершенно. Не помнит так же, как и Куросаки не помнит момент, когда притащил их обоих домой и втиснулся вместе с невменяемым арранкаром под душ. Они оба не помнят, как обмыли друг друга, как потом завалились спать на диване в съемной квартире Ичиго, проваливаясь в приятный сон, обнимая друг друга, сплетаясь конечностями, обретая долгожданный покой.