Мы

Ястреб просыпается посреди ночи, но не задыхается. Ему не приснился кошмар. Ему не видятся ужасные призраки прошлого. Он видит только мирно спящего Даби. Тот немного вошкается и неосознанно перебирает светлые пряди. Выглядит почти по-детски мило и Ястреб невольно задумывается. Если убрать шрамы, то… что останется? Он будет таким же суровым и надменным? Интересно подойдёт ли ему борода или усы. А были ли на месте ожогов родинки? Большие россыпи маленьких точечек. Почти чёрные и одиночные. Тёмные и светлые. А вдруг там были родимые пятна разных причудливых форм, которые можно разгадывать как плывущие облака. Перья подают ему телефон. Ястреб находит более-менее качественное фото Даби и загружает его в приложение для корректировки. Снимок был позорно сделан исподтишка, пока он задумчиво бегал по строчкам очередной книги, притащенной Компрессом. Да, читать пироман любил. И когда ему читали тоже. Долго и упорно стирает фиолетовые пятна, а потом давится воздухом. Перед ним довольно милый паренёк, которому едва ли можно было натянуть и двадцать лет. Он отдалённо напоминает герою своего кумира. Ради интереса, Ястреб перекрасил волосы в красный. Закусывает губу так сильно, что понимает это, только почувствовав медный привкус на языке. Ястреб явно знаком с кем-то из его родственников. Буквально работал с ним плечом к плечу. Видел такую же красивую женщину… девушку. Фуюми. Фуюми Тодороки. Старшая из детей Старателя. Это у неё такие же бесконечно печальные и неестественно голубые глаза. С идеально хрустальной фигурой и жёсткими волосами. Одинаково аккуратный нос и тонкие брови. Теперь Ястреб точно уверен, что Даби похож на свою мать, да как и Фуюми впрочем. Её взгляд становится серьёзным и холодеет до точки зловещей долины, когда Ястреб, плечом утирая кровь с уголка губ, передаёт медикам её младшего. Тогда и так стучащий неровно пульс упал в пятки. Будто сам Старатель осуждающе смотрит на него. Не уберёг его лучшее творение.

***

Сердце ёкнуло точно также, когда он нехотя приоткрыв глаза, видит две лампочки неоново-голубых радужек. Только под разрезами, мутно темнели синяки… ожоги четвёртой степени. Лохматая голова заслоняла свет. Лохматая чёрная голова. Даби. — Нет, и вот как ты до взрослой жизни-то дожил, а? — сухо ворчит он. Крылья упираются в диван. Пустые. Лицо Даби наверху. — И сколько же ты пытался строить из себя робота? — он заставляет посмотреть на себя. — Ну-ну, не прикидывайся шлангом, я же вижу, ты очухался, — едва ощущаемо хлопает по заросшей щеке, больше поглаживает даже. Ястреб неловко шевелится. Сглатывает, горло дерёт, будто после хорошей пьянки. Поднимает осоловелые ещё глаза. Даби даже не пытается ухмыляться. Только сурово и обеспокоено (точнее, ему бы очень хотелось, чтобы Ястреб увидел это) смотрит на него. — Японии ещё нужна твоя противная птичья морда, — «Ты мне нужен, Кейго». В голову стали приходить события последних дней. Люди, крики, снова люди, обломки, кровь, перья, огни скорой. Крупная облава, потом сразу вызов на обрушение здания. Точно! Он несколько суток не спал, вытаскивая гражданских и других героев. Наплевав на усталость, боль и отсутствие сил. Они звали его. Они молили о помощи. Пришёл в Лигу передать компромат. Протянул Шигараки папку — а дальше темно так, что картина «Битва негров ночью в пещере» нервно курит в сторонке. — Сколько? — Почти, — он метает быстрый взгляд на стариннейшие напольные часы, — сутки. — Блять, меня же хватятся! — герой хотел спрыгнуть, снова понестись в агентство. Вернуться в убийственный ритм жизни. — Я предупредил уже кого надо. Она всё поняла, — он ненавязчиво, но твёрдо положил руку ему на грудь. — Послезавтра вернёшься в строй. Ястреб от его голоса знатно поуспокоился. Мируко вредная зараза, конечно, но всё понимает. За это он её по-особенному и любит.

***

Потом в голове всплывает ещё. Даби точно так же, как Номер один, хмурит брови и прикрывает глаза, когда Тога заёбывает своей болтовнёй окончательно. Или Ястреб надоедает пламенному герою, мельтеша то под ногами, то перед лицом. Очень редко можно лицезреть улыбку Старателя. Тогда Ястреба не здорово переклинивает. В последний раз он пересказывал о защищённой Нацуо курсовой во время перерыва между потоками бумажек. Выглядело довольно странно. Будто он втянут в нечто очень особенное и тайное. И Даби тоже улыбается редко. Не ухмыляется, не скалится, а улыбается. А вот от этого в груди разливается тепло. Неправильное, но до того приятное, что он буквально чувствует себя влюблённой школьницей. Глупой, постоянно краснеющей и дрожащей от каждого слова. Потом, стоя в душе, задумчиво чешет висок и думает, как он докатился до такой жизни и где свернул не туда. Наверное, Ястреб никогда не задаст вопрос о его прошлом. Боится. Боится лишиться всего между ними сейчас имеющегося. Он подождёт, пока Даби захочет этого сам. И глубоко похуй на правительство. Он устал. Старый Ястреб сдох. Новый Ястреб предаст. Обязательно предаст, только вот не Лигу. Не его. В данный момент, в данную ночь, он закроет глаза, обнимет Даби покрепче и уснёт, наконец, спокойным сном. «Даби вероятно сын Старателя. Умереть не встать!» «Номер один, а ты знаешь, что один из твоих детей жив? Прости, я случайно нашёл его в сборище конченых психов. Он нужен тебе? Наверное, если бы ты о нём помнил, то искал бы, верно? Или ты всё-таки скрываешь что-то более серьёзное?» Даби впервые уснул рядом с Ястребом. До последнего сопротивлялся, но усталость взяла верх, и глаза слиплись. Такой невинный и беззащитный. Пламя притихло, и он остыл, будто труп. Выдавало только ровное дыхание и спокойное сердцебиение. Ястреб отводит тёмную чёлку и целует в лоб. Легко и нежно. А потом ещё раз. Даби немного сводит брови и внезапно прижимается ближе. Огонь не горячеет, он очевидно спит. Но сердце тает от этого, и он тоже жмётся теснее. Он понял: какой бы язвой Даби не был с ним, но внутри крылась непомерная нежность. Даби мог любить и хотел быть любимым. Однако целью его жизни всё равно оставалось явно не это. Что-то мрачное и пугающее, что-то проступающее в разговорах о несокрушимой вере в героев. Он не раз говорил, что воплотит волю Пятна в жизнь. Как и раньше он ставит на карту собственную жизнь, но теперь, правда, осекается: «Хотя может, я хочу посмотреть как будет после». А потом отгораживает стеной голубого ада от других, таких же последователей «настоящих защитников». Не объясняет, зачем и почему. Просто тащит от места стычки за ворот. Ястреб совсем не уверен, но слышал среди сложносочинённых ругательств: «Когда ты перестанешь рисковать своей жизнью? Я же, блять, волнуюсь за тебя. Ну, сколько можно, когда ты уже поймёшь, тупая ты птица?» Ястреб просыпается легко и на удивление абсолютно безболезненно. Нет ни головной боли, ни ломоты в костях. Волосы приятно щекочутся, а чужие руки прижимают к себе. Крылатый нашаривает телефон. 9 утра. Проспал. Его многолетний режим, точно отточенный, дал сбой, и он проспал работу. Так, ладно, он найдёт, как соврать и Лиге, и Комиссии. Герой потихоньку пытается выпутаться из объятий, чтобы собираться, но Даби, не открывая глаз, бормочет: — Тебе же во вторую, — голос сиплый и тихий. Приятный. — А Шигараки не принцесса — подождёт. Кейго выдыхает и целует его в макушку. Злодей как-то напрягается, но потом снова обмякает в его руках. Он гладит пиромана по спине, чувствуя, как магма внутри лениво течёт под кожей. — С тобой очень уютно, — отстранённо шепчет Даби. — Я бы хотел, чтобы так было всегда, — добавляет он почти одними губами по коже, надеясь остаться не услышанным. — Правда? — по ушам пробегаются синие огоньки. — Мне тоже хочется. Ты такой замечательный. Злодей повержен. Разбит в щепки. Даби вдруг отталкивает Ястреба, едва не падает с кровати, хватает одежду и хочет сбежать. Позорище. Ты недостаточно хорош. Немедленно уходи, убегай. Даби — взрослый человек, но паникует загнанным зверем на бойне. Он весь дрожит и бьётся. Парень до последнего вырывался, пока Ястреб не обвил перьями изрубцованные запястья. Взял лицо в ладони. — Смотри на меня, Дабс, тише, — Ястреб тоже боялся, но смог быстро собрать себя в руки. — Всё хорошо. Никто не хочет тебе навредить. Я рядом, Даби. Я не обижу, слышишь? «Ой, дурак!» Да, он испугался. Очень сильно. Точно так же как и тогда, двадцать лет назад, когда папа метался по маленькой комнатушке, отчаянно пытаясь сохранить последние крохи сознания и адекватности. Мама тенью лежала на кровати. Кейго понимал, что она умерла. Багровые капли от двери до неё, словно следы чьих-то ног. Мама умерла, но всё ещё была с ними. С её любимыми мальчиками, внутри которых оборвалось всё живое. Отец кричал, потом замирал и снова кричал. Кейго боится, что папа сейчас тоже умрёт, и он останется совсем один. Его загрызут бродячие собаки, и пташка пропадёт без следа, так и не успев стать героем. Мальчик подошёл к женщине и тихонько потянул за одно перо. Где-то в глубине души он надеялся, что сейчас она повернёт голову в его сторону и бархатистым голосом скажет: «Ничего не бойся малыш, я тут». Но она не ожила. И всё оборвалось во второй раз. Опахало легко вышло из крыла. Он спрятал его в карман старых штанов. Зло утирая слёзы, он потянул за папину штанину. Мужчина перевёл на него красные глаза. Стеклянные, абсолютно безжизненные. Огонёк блеснул в них, когда Кейго увидел в них своё перевёрнутое отражение. — Пап, а ты ведь не уйдёшь от меня? Я не хочу пропасть без тебя. Родитель резко успокоился. Его сын. Его маленький Кейго. До чего похож на неё. Он всё, что осталось в этом огромном мире от его счастливой семьи. — Никогда. Ни за что. Иди сюда, иди на ручки, птенчик мой. Взбунтовавшийся океан с рёвом и гулом разбивается о яркое солнце. Ястреб обнимает Даби, кладя его голову к себе на плечо. Неплохо бы попросить хотя бы оправданий, но пернатый молчит. Молчит и пироман. Герой ничего почти не знает о Даби. О его семье, о его прошлом, о том, почему парень стал таким. И он совершенно уверен, что сегодняшняя «выходка» была отголоском прошлого. Он гладит его вдоль позвоночника, чувствуя, как выравнивается дыхание на шее. — Хочешь поговорить? Даби нехотя выкарабкивается из рук, садится на кровать. Обхватывает голову руками. Доверится или нет? Ястреб ведь чёртов предатель, естественно нужно срочно придумать легенду о внезапном помутнении в голове. Нельзя ни в коем случае. Даби — волчица, охраняющая свои тайны. Прошлое — его храм. Незыблемый и наглухо заколоченный. Не время ещё ему открываться. — Да. Присядь-ка птичка на плечо, поворкуем, — Ястреб удивлённо хлопает глазами, но на колени садится. Бёдра, талия, грудь, плечи, шея.

Подбородок, бородка, губы, щёки, нос.

Глаза.

— Ты знаешь, я рос в любви и ласке. Отец видел во мне сына. Любимого сына. Он часто говорил, что хороший, что я молодец и всё делаю правильно. А потом раз! — с пальца срывается огонёк перед самым лицом Ястреба, и он инстинктивно отстраняется. — И всё. И стал я неугоден боле. Не хороший, не молодец и всё делаю не правильно. Не совершенный, не нужный. Даби хватает героя за щёки. — А ты… ты снова заставляешь меня вспоминать то время, когда всё было нормально. Ты снова делаешь меня в твоих глазах человеком. Ты… Ну как так можно всё время смотреть на меня, будто ты не считаешь меня вещью. Ответь мне, зачем ты это делаешь? Ты же попал в Лигу, что тебе ещё от меня нужно? Скажи, что тебе ещё от меня, блять, нужно! Его голос всё-таки срывается. Из-под заплаток под глазами течёт кровь. Ястреб сразу тянется её вытереть, но Даби отбивает его руку и стряхивает парня с колен. — Уйди, пока ещё хуже не стало. Пока сам гоню, а не прошу остаться. Всё. Ты узнал всё, что тебе положено. Можешь идти докладывать Комиссии, Ястреб. Он ушёл, громко хлопнув дверью. «От отца видимо хлопать научился» «Шёл бы я далеко со своими чуйвствами. Я и так слаб, чтобы поддаваться таким низменностям. Нужно просто взять и отключить эмоции. Это было большой глупостью объяснять что-либо. Ещё один просчёт»