Это пройдёт

Кабинет уже был заполнен, все сидели на своих местах и смотрели в учебник. На опоздавших обычно не отвлекаются, но сейчас молодой преподаватель почему-то замолчал на полуслове и пристально уставился на запыхавшегося, продрогшего от холода студента. — ¡Hola, Vsevolod! — чуть ли не радостно поприветствовал он. Сева виновато улыбнулся, крепче сжал лямку рюкзака и изо всех сил постарался подавить расползающиеся в ещё большей улыбке губы. — Hola. Lo siento, profesor.* Вадим Юрьевич кивнул и жестом позволил ему присесть. Сева плюхнулся на свободный стул и принялся искать в рюкзаке ручку, тетрадь и учебник. Судя по обстановке, домашку только-только начали проверять. Можно было ещё немного опоздать, и его бы даже не спросили, но тогда он не удостоился бы этого взгляда, этого шутливого качания головой и драматичного вздоха. — Vsevolod, — обратился к нему преподаватель, когда пришла его очередь читать отрывок с пропущенными словами. Сева поднял голову и привычно состроил невинные глазки. Вадим Юрьевич, конечно же, спросил почему он снова ничего не сделал. Чисто риторически спросил, а потом, не дожидаясь ответа, ещё много чего сказал на испанском. Никто его так и не понял. — Я говорю, что понимаю, что это всего лишь курсы, которые вы оплачиваете, но, возможно, мне уже пора вас наказывать за невыполнение домашней работы? От этого наигранно строгого взгляда, самой фразы и прорывающейся лёгкой улыбки по телу разбежались мурашки. Сева сглотнул, понадеялся, что Вадим Юрьевич этого не заметил, опустил взгляд на тетрадь и порадовался, что сегодня надел длинную толстовку. — Может и пора, — пробормотал он и тут же захотел провалиться сквозь землю. Как же жалко прозвучал голос! Мямля! Никогда больше сюда не придёт. Может прямо сейчас выбежать? Отпроситься в туалет и не вернуться? — La próxima vez lo haré.* Вадим Юрьевич вдобавок усмехнулся, и от этой его усмешки стало намного легче. Он продолжил занятие, сделал вид, что ничего не случилось, и отвлёк всех новым заданием. Сева наблюдал за ним исподлобья, пялился, когда тот отворачивался, и так и не сумел больше раскрыть рот. Поговорил только с сидящим рядом мужчиной, когда пришло время выполнять задание в паре, ответил на один вопрос по тексту, но на этом всё. Ни одной тупой шутки за полтора часа. Рекорд. А ведь он уже четыре месяца тут занимался — старался оправдать вклад родителей и лучше усвоить то, что так неинтересно преподносили в универе. Сначала противился, не хотел уделять учёбе больше времени, чем необходимо, но потом смирился. Смирился и заприметил человека, ради которого готов приходить сюда даже по выходным. Даже с самого утра. Вадим Юрьевич стал его вторым преподавателем. Сначала это была какая-то девушка, имя которой Сева даже не запомнил. Она пробыла с ними месяц, но потом куда-то пропала и группу расформировали. В тот момент Сева, кажется, выиграл джекпот. Каждое занятие начиналось с улыбки и заканчивалось точно также. Молодой преподаватель шутил, никогда всерьёз не упрекал, запоминал всякие мелочи, которые могли проскользнуть в диалоге, и всегда искренне интересовался всем, что ему говорят. Так, когда Сева на один из вопросов в учебнике однажды ответил, что ему нравятся компьютерные игры, Вадим Юрьевич в ответ рассказал ему о том, что ему в прошлом году удалось побывать на ИгроМире* с другом. Севе тогда не хватило пары на уроке, и преподаватель целых полчаса отвечал на вопросы задания исключительно с ним. Казалось, Вадим Юрьевич искренне переживал за каждого студента, пытался объяснить то, что тот не понимает, и не успокаивался, пока все не расскажут, как у них дела этим вечером. Сева не заметил, как влюбился. Как стал думать, что наибольший интерес прикован именно к нему; как стал ревновать, когда преподаватель смеялся с тупой шутки какой-то стильно одетой девчонки. Уже через две недели он позвонил маме и попросил перевести его на индивидуальное обучение. Оно стоило в половину дороже, что сразу же давало понять, что в ответ на него полетят только ругательства. Мама вообще стала какой-то нервной с тех пор, как он уехал. Наверное, всё дело в том, что отец теперь докапывался исключительно до неё. Когда план с индивидуальными занятиями провалился, в дело вступила изученная годами тактика. Учителя всегда придирались к нему и уделяли больше времени, когда он демонстративно противился что-либо делать. Они кричали на него, писали замечания и вызывали к доске — отдавали ему всё то время, которое в конце урока называлось «зря потраченным». Он понимал, что это плохо. Что нельзя так делать и лучше привлечь внимание хорошей учёбой, но всё равно обратился к тому, что быстрее. Домашку он почти всегда делать не успевал — в универе задавали в четыре раза больше — поэтому с этого решил и начать. Вадим Юрьевич сначала шутил. Насмешливо грозил пальцем и спрашивал, что ему помешало в этот раз. «Ничего», — однажды дерзко ответил Сева и поймал на себе взгляд, полный недоумения. Тогда преподаватель растерялся, слабо улыбнулся, уткнулся в свои бумаги и наконец велел ему постараться выполнить задание прямо сейчас. Сева тогда извинился, подойдя к нему после занятия. Он чувствовал, что переборщил, и Вадим Юрьевич явно обиделся, но тот только покачал головой и пообещал, что постарается сделать домашку интереснее в следующий раз. Сева хотел сквозь землю провалиться. А потом их отношения пошли в гору. На более смелые шутки преподаватель отвечал, не обижаясь, и даже привык к тому, что может услышать всякое. Сева специально уделял большое внимание изучению лексики, зубрил новые слова и дерзкие фразочки из фильмов, а потом всегда находил момент для их применения. Пару раз ему даже показалось, что Вадим Юрьевич отвечает ему взаимностью, но занятие заканчивалось и в прощальной фразе ничего не менялось. — Всеволод, задержитесь, пожалуйста, — попросил Вадим Юрьевич, когда все уже начали одеваться. Сева кивнул, бросил взгляд на выходящих из кабинета людей и принялся разглядывать стену. Когда последний человек вышел, преподаватель зачем-то закрыл дверь. В нелепых фантазиях это обычно заканчивалось страстными поцелуями, но сейчас Сева сомневался, что так будет. Выговор — вот, что его ждёт. Рано или поздно терпение должно было лопнуть. Невозможно ведь работать, когда тебе постоянно мешают. — Не бойся, наказывать не буду, — пошутил Вадим Юрьевич с довольно серьёзным выражением лица, чему Сева сначала удивился и только потом запоздало посмеялся. — Мне только нужно кое-что спросить. — Простите, я не хотел так… так ответить. Неудачная шутка. — Я не про это. Точнее, немного про это, но нет. Мужчина явно нервничал, отчего и Севе тоже стало не по себе. Что он сейчас ему скажет? Посоветует перейти в другую группу? — Возможно, это сейчас прозвучит неуместно, но я… я задам слишком личный вопрос, ладно? Сева нерешительно кивнул и разволновался ещё больше. Казалось, его сейчас вырвет от переживаний, даже руки внезапно стало некуда девать. — Ты ко мне подкатываешь? — без лишних предисловий поинтересовался преподаватель. Он, кажется, уже совсем не волновался и спрашивал вполне серьёзно. Ещё и на «ты» перешёл, что на него совсем не похоже… — Все эти недвусмысленные шутки, взгляды… я правильно понял? Вот сейчас ему действительно захотелось сбежать. Рассмеяться, сказать, что он, конечно же, не подкатывал… Слово-то какое. Сколько ему вообще лет? Выглядит на двадцать три, максимум двадцать пять, а на деле? Вдруг у них вообще разница в лет десять? — Прости, понял, — извинился мужчина, видимо, заметив чужой ступор. Он отвернулся, почему-то начал складывать бумаги на столе. — Глупо вышло — это я виноват. Конечно, ты не подкатываешь, что я надумал… Господи… — Нет! — выпалил Сева и смутился, поняв, что выкрикнул это слишком громко. Вадим Юрьевич смотрел на него с недоумением. — Не надумали… — Серьёзно? — М-м… да? — То есть ты подкатывал? — Эмм… Он так и замер, не зная, куда себя деть. Самая глупая ситуация в его жизни. Самый глупый поступок в его жизни! И куда только подевалась былая решимость? — Я тоже гей, всё нормально, — успокоил преподаватель, хотя Сева даже и не думал, что это может быть иначе. То ли у всех геев есть какая-то особенная чуйка, то ли он один такой одарённый. То, что преподаватель — гей, он понял ещё на первых занятиях. — Тебе хоть восемнадцать есть? Вопрос вернул в чувства и даже немного возмутил. Он его за неразумного ребёнка принял? Должен был быть подвох, ну конечно. — Есть. — Фух. Вот теперь чужое волнение снова стало заметным. Преподавателю только листиком обмахнуться для полной картины не хватало. Тишина казалась немного пугающей и чертовски неловкой. Сева несколько раз перекатился с пятки на носок и обвёл взглядом пустой кабинет. — Тут недалеко кафешка есть. Там вкусные чизкейки. Мы могли бы там посидеть, если хочешь. — Люблю сладкое. — Я помню. Может и правда он только его ответы запоминал? Зачем ему помнить о том, чем интересуется та девчонка, готовящаяся к переезду в Испанию? Зачем знать, как сорокалетний мужик на выходных ездил на дачу с семьёй? — Ты же домой не спешишь? — уточнил Вадим Юрьевич, так и не дождавшись внятного согласия. — Я тебя потом подкину, если что. — Я в общаге живу, она до двенадцати открыта. — Отлично. Тогда идём? — Идём. Мне вас здесь подождать или выйти? — Как хочешь. И это, давай на «ты»? Прости, что я к тебе без спроса — перенервничал. Сева усмехнулся, на что Вадим Юрьевич ответил всё той же доброй улыбкой. — Только вы… ты меня Севой называй, а то не люблю полное имя. — А ты меня тогда Димой — тоже не люблю. Он всё же остался ждать в кабинете, проследил за тем, как прячутся в тонкой сумке распечатки и несколько учебников, неловко засунул руки в карманы куртки и замялся на пороге. — Я домашку сделаю, — зачем-то пообещал он. — И прошлую и эту. Дима одобрительно хмыкнул, накинул пальто, явно неподходящее по погоде, закрыл дверь на ключ. — Я тебе что-нибудь интересное подготовлю, — кивнул он, когда они пошли по коридору. — Могу скинуть парочку полезных роликов о новом «Резиденте»*. С субтитрами. — Perfecto.*