Сон на вороньем крыле

Само грязно-серое войлоковое небо противилось всему, что происходило в этот странный день.

      Каждая туча, каждая полупрозрачная тень облачка будто бы специально стремилась закрыть собой далекое угрюмое солнце. Чем дольше Лайла находилась здесь, тем сильнее сжималась на горле невидимая рука; никогда ранее ионийка не подумала бы, что банальное отсутствие солнечного света может так удручать. Тут, на узких душных улицах Ноксуса, где мерзко пахло пылью и тяжестью металла, девушка вскоре потеряла счет времени: проводник все вел ее куда-то вперед, сквозь проемы нависающих зданий, каждое из которых больше походило на неприступную крепость, чем на чье-то жилище; тучи над головой и вовсе сомкнулись, скрыв собой последнюю надежду девушки — раскаленное летнее светило; лица людей, спокойные и несколько холодные, казались Лайле угрюмыми и отчего-то очень и очень враждебными, будто каждый встречный желал ей скорейшей и самой мучительной смерти.       И только когда Эмма, молчаливый парниша-проводник, вывел ее на открытую людную площадь, взглянув на горизонт, Лайла ужаснулась: на ровной, очерченной зеленоватым океаном линии присыпанный пеплом срез небес истекал кроваво-алым. Закат. Они бродили по Ноксусу целый день.       — Ну чего ты застыла? — Эмма, уже начавший подниматься по лестнице в тени мрачного бастиона, недовольно окликнул спутницу. — Мне еще домой нужно успеть, давай быстрее!       Ионийка вздрогнула и, бормоча под нос какие-то извинения, рванула следом.

***

      Она сама не до конца понимала, что ей нужно от этого места. Страх, медленно перерастающий в липкую жадную панику, проникал во все мимолетные мысли до единой: мысли о долге, о том, что все будет хорошо… Он перетекал, шнырял по уголкам сознания, переполняя каждую клеточку тела мнимой болью. Лайла шла вперёд ради мира, ради великой цели, она даже была готова пожертвовать собой во имя их идей… По крайней мере, так ионийка думала, когда совет избрал для переговоров именно ее. Но сейчас, только сейчас, с замиранием сердца считая огоньки свеч в идеально симметричном расположении подсвечников, девушка чувствовала, как вместе с мутным желтоватым воском тает и ее уверенность в себе.       Эмма давно убежал домой, еще у входа в крепость, но сопровождающая Лайлу стража была еще более безмолвна в своих вороненых доспехах. Слегка потрепанный алый ковер тоже не сильно разбавлял обстановку; изредка оглядываясь назад, девушка видела в его ярком покрытии путеводную звезду, дорожку к спасению; каждая пядь так и звала рвануть в сгущающуюся за спиной темноту, чтобы вскоре вырваться наружу, к солнцу, склонившемуся так низко к морю…       Огромные дубовые двери, обитые местами поцарапанными металлическими пластинами, нависли над Лайлой, как приговор. Стражники расступились. Тяжелое молчание забивалось в рот, стремилось встать в горле комком страха и непонимания.       — Я могу… — девушка нервно мяла легкую ионийскую ткань в руках, переводя взгляд с одного провожатого на другого. — Войти?       Ноксианцы не сдвинулись с места. Застывшие, в своих строгих позах они больше походили на черные, как бархат илистого дна, каменные изваяния, чем на живых людей. Эта мысль немного воодушевила ионийку: может, раз ее не ведут под руки и с клинками у горла, то ситуация не так уж и страшна?       Покрытое черной краской, ужасно старомодное узорчатое литьё дверных ручек врезалось в ладони, когда девушка потянула их на себя, со скрипом отворяя последнюю границу, отделяющую Лайлу от объятий политических интриг и душной дипломатии. Стоило послу войти, как стражники за его спиной захлопнули огромные двери, заставив ионийку испуганным зайчонком подпрыгнуть от неожиданного грохота.

Алые стяги расчетливого Ноксуса взметнулись окровавленным саваном вслед за легким ионийским шелком.

      Когда утих последний шепот праздного эха, застывший в леденящем страхе дипломат наконец смог вздохнуть и оглянуться по сторонам. В помещении, где оказалась Лайла, было немногим светлее узких коридоров, по которым девушку вели ранее. Она подняла голову: высокие своды темнели, как темнеет морское пространство ближе к объятиям смертоносного дна; чем дольше гостья вглядывалась в эту пустоту, тем сильнее давило ощущение чужого, нечеловеческого взора.       Шорох заставил Лайлу опустить взгляд. Тихий, неуловимый, тот самый легкий звук, с которым мягко разминается у корешка кожаная обложка застоявшейся на полке книги, раздался где-то впереди. Только сейчас ионийка поняла, что же все-таки отличало это относительно уютное помещение от основной части бастиона — запах. Летучая домашняя пыль, теплый воск и старая бумага. И действительно: множество головокружительно высоких книжных стеллажей уходили куда-то вглубь зала, пропадая в вуали ночи. Множество историй, знания всего мира были кропотливо упорядочены в величайшей во всем Ноксусе библиотеке, в ее манящем громадном теле, где каждая полочка служила своего рода кровеносным капилляром. Интересно, кто же за всем этим ухаживает?..       Едва дыша от восторга и наичистейшего детского любопытства, Лайла осторожно прошла вперед, изо всех сил стараясь не омрачить таинственную тишину хранилища тайн звуком шагов или даже малейшим шорохом одежды. Ни вздоха, ни шепота, ни сомнения или страха больше не осталось. Тихо потрескивало пламя свеч, заменяя кипу человеческих голосов движением чешуек волшебных пламенных саламандр, и ничто, кроме их бесконечно длинных жизней, больше не освещало библиотеку.       Привыкшая к полутьме ионийка вздрогнула и зажмурилась, когда яркое цветное пятно засияло на полу прямо перед ней, там, где до этого была только мягкая ночная гладь. Лайла осторожно ступила на его границы и подняла голову. Представшее перед лазурными глазами зрелище заставило девушку восхищенно вздохнуть: взор полной невероятно белой луны упал на огромный цветной витраж в потолке здания. Частички пыли парили в лучиках лунного света, отпечатываясь на стекле окружающего пространства дыханием самой ночи, окрашивались в цвета, заданные рукой талантливого безымянного художника, и опадали на пол, как пуховые перья самых редких ионийских птиц.       Упиваясь холодной красотой композиции, ее необъяснимым волшебством, гостья широко улыбалась. Сердце стучало все быстрее, быстрее и быстрее… до тех пор, пока Лайла не поняла, что ее сковывает вовсе не восторг.

Посол поднял дрожащую по-девичьи тонкую руку на свет: взметнулась ионийская ткань, окрасилась, повинуясь цвету стекла, в голубоватый иссин, а трещинки-сочленения частей мозаики витража легли поверх, точно темные нити паутины на крылья заблудшей пелеиды.

      — Ну и ну, — глубокий мужской голос разорвал пелену тишины, заставив Лайлу испуганно вскрикнуть. — Кого это привела ко мне стража на ночь глядя?       Девушка опустила взгляд, чтобы в следующую секунду изобразить неловкий полупоклон — незамысловатое ионийское приветствие. Тот, к кому она пришла, стоял на границе цветного пятна. Темный, как окружающая его ночь, недвижимый и… несколько более высокий, чем Лайла себе представляла. Он держался вне освещенного участка, не желая показываться, но здесь, в тихой библиотеке, политические полномочия были не властны над танцующим лунным светом, что так и серебрил необычно светлые волосы мужчины.       — Мое имя Лайла. Я посол из… из Ионии.       Девушка глубоко дышала, всеми силами стараясь выровнять сердечный ритм и как можно быстрее привести мысли в порядок. Послышалось задумчивое “хм”, с которым полководец неторопливо вышел вперед. Отвечать он не спешил, с интересом осматривая что-то в одежде гостьи, не только заставив этим нехило понервничать девчонку, но и предоставив ей, едва ли живой от страха, поближе рассмотреть собеседника. Благородная стать его была затянута в черный с красной отделкой генеральский мундир, пепел длинных волос рассыпался по широким плечам, а левая рука, заведенная за спину, что тень аристократичных привычек, ложилась на металлическую горечь военной службы. Если судить по описаниям, не хватало только вороненого нагрудника и длинного плаща, с которым, поговаривали, полководец почти не расставался…       — Посол? — мужчина усмехнулся. — Интересные у вас, в Ионии, дипломаты.       Девушка поникла под тяжелым взглядом, сцепила пальцы в замок, сжимая их до болезненной бледноты. Ноксианец продолжал:       — Джерико Свейн. Впрочем, раз Вы посол, это имя не должно быть Вам в новинку. Только вот не помню, чтобы меня предупреждали о вашем… — Фраза Свейна оборвалась, едва успев подойти к концу. Странно блеснули алые глаза; мужчина склонил голову вбок, заинтересованно прищурившись. Где-то под потолком хрипло заклокотал вороний глас. — Интересные духи, мисс Лайла.       Растерянность и непонимание заставили ионийку забыть страх и взглянуть в глаза полководца с молчаливым вопросом. Джерико невесело усмехнулся: что-то в этих сладковатых нотках беспокоило его, мысленно отправляя в прошлое, окрашенное кровью и шорохом черных блестящих перьев. Но сама Лайла выглядела так, будто мало понимала, о чем речь.       — Спасибо?.. — растерянно ответил дипломат, прижимая руки к своей груди. — Вы сказали, что Вас не предупреждали о моем прибытии?       — Верно, — кивнул Свейн, тут же потеряв интерес к загадочным призракам прошлого.       — Это… это странно, — ионийка выглядела испуганной и явно чувствовала себя виноватой. — Этого не может быть, старейшины сказали, что я прибуду на переговоры официально, и-...       Скрип — кожа черных перчаток стерла с жесткого переплета книги пыль. Лайла замолчала, наблюдая за этим с приоткрытым на полуслове ртом. Сердце забилось чаще.       — Неважно, поговорим об этом в моем кабинете. Только найду то, за чем пришел. Эта книга где-то тут, среди монотонных переплетов, — Джерико обернулся к одной из полок. — Скажите, мисс Лайла, а обязательно ли было наносить визит в полночь?       В груди ионийки что-то перевернулось, больно кольнуло бешено колотящееся сердце. Все мысли перекрыл чудовищный, назойливый шум; перед глазами встала алая пелена, заставляя все тело невольно дрожать.       — Полночь?.. — тихо переспросила Лайла вмиг осипшим голосом. Когда она входила в объятия стен Бессмертного Бастиона, закат только-только завязывался на горизонте.

Тонкое, точно птичье перо, лезвие ножа скользнуло из широкого рукава в ладонь, оставив после себя мертвенный холод и тонкую линию пореза. Застоявшаяся кровь лениво потекла вниз, по бледному предплечью, тонким запястьям, худым пальцам и изящному телу стилета.

Ночная темнота перед глазами приобрела бледные черточки силуэта полководца.

Пламя свечей заплясало на лезвие — удивленные и испуганные взгляды огненных саламандр в отражении смертоносного сплава.

Занесенная для удара рука — порванное крыло, потерявшее в кровавых пятнах яда свой чудный блеск.

Хрип сорвался с бледнеющих губ, сопровождая размашистый колотый удар нотками ликующего смеха. Стилет встретило что-то мягкое, воздух заполнила тошнотворная сладость с привкусом железа.

      Лайла вздохнула по-настоящему в первый и последний раз и опала на пол, печально обмякла, как бабочка в липких нитях паутины. На груди ее прекрасных ионийских одежд зияла дыра, оголяя белизну сломанных прутьев-ребер.       Из давно застывшего сердца сочилась, нехотя сбегая по острым демоническим когтям, мертвая черная кровь.       — Очередное разочарование… — выдохнул Свейн, наблюдая, как утренним туманом тает иллюзия на мертвом теле марионетки.       Так вот почему этот запах показался Свейну знакомым... Он преследовал полководца всю его жизнь. Подкрадывался осенью, скрываясь в тени голых ветвей, просачивался с гнилью сквозь ворох жухлых коричневых листьев; витал по комнате, лишь выбравшись из тюрьмы полупрозрачных лепестков, опавших с поникших головок увядших цветов в хрустальной вазе; дремал в горах мертвых тел, чтобы позже развеяться по ветру с испачканных кровью солдат вороньих перьев. Запах гниющей плоти. Запах смерти.       Мягкие женские черты сменились впалыми щеками, а очаровательные губки, подкрашенные фуксией, застыли мертвенно-белыми полосами. Развеялись горячей золой тонкие мягкие шелка и длинные каштановые волосы. Теперь в тихой пугливой ионийке узнавался стиль обычной ноксианской горожанки.       Кто-то украл ее радость через распоротое горло.       Бледно-розовый огонек затеплился в опустевшей грудной клетке, привлекая к себе, как лампа привлекает мотыльков, жадное шестиглазое воронье. Огромные кровожадные птицы одна за другой планировали с верхних полок стеллажей к долгожданной добыче; вскоре пространство заполнилось хриплой каркающей руганью: демонические сборщики чужих тайн готовы были драться за каждый кусочек падали.       Джерико оглянулся на стилет, застрявший в корешке увесистой книги. Там, где он вонзился в один из множества однотипных фолиантов, за секунду до удара была спина полководца.

***

      Бледнокровая луна с холодным безразличием заглядывала в раскрытое настежь окно небольшого кабинета. Ветер настойчиво колыхал тяжелые плотные шторы, приподнимал уголки раскиданных по поверхности стола рапортов, докладов и прочих документов, подрагивало гагатовое перо в чернильнице из матового темно-синего стекла. Танцевал огонек свечи. Тихо шептали что-то чужие воспоминания.       Свейн всегда держал окно открытым, пусть в этом и не было нужды. Почему? Все просто: демонических пернатых вестников не остановят никакие стены. Они — страх, разрывающий грудь перед ликом смерти, они — живая движущаяся тень на самой периферии глаз. Они существуют дальше человеческого понимания и дальше нашей реальности.       Глаза мечутся под покровом век — образы сменяются быстрее взмаха птичьего крыла. Джерико не глядя поднимает демоническую конечность, и огромный старый ворон как по команде черным дымом влетает в открытое окно. В его клюве теплится бледно-красный огонек фальшивой души. Прикосновение птичьих лап к руке заставляет ее вспыхнуть алым, с жутким треском магии впитывая секреты заблудшей марионетки.       Вздох переходит в тихий гортанный смех. Полководец открывает глаза и откидывается в кресле, лениво почесывая шею довольно поскрипывающего ворона. Распушив перья, вестник ластится к руке, сощурив все шесть алых огней на Джерико.       — Ты сплела безупречные чары, создавая свою марионетку, — Свейн смотрел во тьму, сгущающуюся в углах кабинета, а та безумно таращилась на него в ответ. — Дала ей собственное имя, характер, даже воспоминания. Явила свету полноценного человека, который на самом деле никогда не ступал ногами по этой земле, бабочку-однодневку, прикрыв приторный запах гнили яркими крылышками. У нее даже были желания и мечты!       Сытый ворон всполошился, пригладил перья и, приподняв угольные крылья, разинул массивный клюв в безмолвной угрозе. Глухо прохрипев что-то на своем, птичьем, он вспорхнул с раскаленной магическим пламенем руки, чтобы в следующую секунду исчезнуть в распахнутом окне, ведомый новой несчастной душой, просочившейся сквозь оковы смертного тела после его смерти.       Джерико Свейн никогда не закрывал окно в кабинете. Военные тайны, стратегически важные донесения и информация — все это само притягивало живой корм для вечно голодных демонических птиц.       — Но даже самая дорогая игрушка может сломаться, если приказывать ей нечто столь невыполнимое. Приказать ей убить меня.