Adios

Пауль сидел в своей комнате, слушал Бетховена, и наблюдал за птицами, пролетавшими мимо окна. Тёплое солнце светило прямо в глаза, не давая сосредоточиться, а приятное минорное звучание «Лунной сонаты» успокаивало и помогало расслабится. Парень поднялся с холодного пола, нащупывая в карманах светло-бежевых брюк пачку сигарет. Он потянул ручку прозрачной двери, ведущей на небольшой балкон, и открывающей вид на ещё спящую Венецию. Солнце только начало вставать, так что небо отливало разными цветами: розовым, голубым, фиолетовым и, в некоторых местах, светло-жёлтым. Вдали виднелись старинные кирпичные здания, деревья и горы, а опустив взгляд можно было увидеть работников отца: кто-то подстригал деревья, кто-то собирал яблоки, Фрау Бруно же протирала стол, готовя его к завтраку. Парень медленно затягивался, выпуская из лёгких горький, сероватый дым. Он любил такие спокойные моменты жизни, любил курить, свешивая руки с перил, любил наблюдать за людьми и рассуждать о жизни. Вдохновение всегда приходило к Паулю рано утром, поэтому часто его можно было встретить курящего на балконе. Иногда он играл на гитаре, а проходящие мимо люди, стоящие на улице, довольно улыбались и аплодировали ему. Хайко в последний раз глубоко затянулся, собираясь покинуть балкон, как в комнату вошла Диана Наполи — молодая девушка, работающая прислугой. –Доброе утро, Пауль, снова не спал, или рано проснулся? — высокая длинноволосая девушка мило улыбалась, от чего эта же невольная улыбка на секунду проскользнула и на лице Ландерса. –Доброе, Диана. Скорее первое, — Пауль, чуть улыбнувшись потушил сигарету, и закрыл дверь балкона, подходя к девушке, — что-то случилось? –Да, прости. Я пришла сказать, что отец ждёт тебя на первом этаже, — парень махнул головой. –Спасибо Диана. Спускающемуся со второго этажа парню открылась картина: его отец сидел за небольшим летним столиком, попивая бергамотовый чай. Заметив сына, Штефан немного взбодрился, жестом приглашая его к себе, на что Пауль махнул головой, спускаясь по небольшой блестящей лестнице, выложенной белым мрамором. Штефан вдумчиво наблюдал за движениями парня, будто пытаясь подобрать слова к началу их «дискуссии», а на заднем фоне звучала какая-то тихая и приятная мелодия. Штефан немного покачивая головой, вслушивался в незаурядную песню, не проявляя никаких эмоций. Пауль сел напротив отца, так же наливая в свою кружку чай с ромашкой и бергамотом из маленького, фарфорового чайничка с узором в виде трёх пурпурно-фиолетовых цветов. –Пауль, мой друг Альфред приедет через пару часов, — медленно начал Штефан, но в его голосе были слышны нотки неуверенности, — Ты ведь помнишь, что в данный момент гостевая занята? –Ты же не хочешь сказать, что, — до парня дошли слова, сказанные отцом — Ты хочешь подселить его сына ко мне… –Пауль, только не начинай, — он глубоко вздохнул, потирая переносицу — Я ничего не могу сделать, понимаешь? –Как тут можно не начинать? Я не хочу, чтобы кто-то жил в моей комнате. А вдруг он что-нибудь украдёт? — Парень смотрел на отца непонимающим взглядом, казалось, что Штефан не хотел понять его, не хотел выслушивать и решать проблему вместе, нет, конечно же он в любом случае сделает всё по своему. Ландерс-старший ничего уже не изменит, но парню всё равно хотелось добиться справедливости. –Не неси чушь. Он хороший мальчик, и отец его мой хороший знакомый. –Отец, ты разве не помнишь, что было в прошлый раз? Ты тоже говорил, что он «хороший мальчик», не хочу повторять эту историю, я писал ту симфонию два месяца, два чёртовых месяца работы ушли в никуда! — парень медленно начал переходить на крик, теребя уголок своей большой чёрной кофты, иногда заправляя светлые волосы за уши. На его лице читалось полное непонимание, а в глазах прыгали чёртики. –Heiko, mein lieber Sohn*, — Штефан сгорел от безысходности, он знал, что ничего не сможет сделать и отметить приезд друга, но все равно пытался вразумить сына, — успокойся. –Не называй меня так! — Парень с яростью взглянул на отца, — Только мама может назвать меня так, — В его глазах пылал огонь, он яростно смотрел в сторону отца, с силой сжимая деревянный стул, обшитый красным бархатом. –Её больше нет! — Штефан стукнул кулаком об стол и выкрикнул это так громко, что казалось, вся Венеция услышала его крик. Но поняв смысл сказанных им слов тут же умолк, — Пауль, я не это имел в виду, — Хайко резко откинул фарфоровую кружку в сторону, от чего та разлетелась по белому полу, рассыпаясь на несколько больших, острых кусочков. Громкий звук битой посуды отдавался эхом по всей комнате, парень быстро поднялся из-за стола и быстрым шагом направился в сторону лестницы. –Пауль… –Я не желаю с тобой разговаривать, — Ландерс громко фыркнул, смотря на отца презрительным взглядом. В глазах его считалась обида и разочарование, он никогда не думал, что отец сумеет так прямо и остро напомнить о смерти матери, зная, как сын дорожит ей — Я буду в своей комнате, не надо меня тревожить. –Сынок, пожалуйста… — но, как казалось, его уже никто не слышал, Пауль быстро полетел вверх по лестнице, не желая сейчас ни с кем разговаривать, сейчас ему хотелось лишь одного — пробить стенку вместе, а заодно и сына этого друга Парень вернулся в свою комнату, бессильно падая на пол. Он опёрся о стену, зарываясь в свои белые волосы. Тяжело дыша, Хайко снова начал задумываться обо всём происходящем и, потянувшись к своей шее, вытащил из-под водолазки небольшой круглый кулончик с рисунком солнца. Солнце для него было неким символом, все друзья и родные мило звали его «солнцем», и мама, зная об этом, подарила ему такой кулон. Пауль получил этот кулон, когда ему было десять лет, и после этого ни разу не снимал его, солнце словно придавало ему сил и поддержки, которую он так желал снова почувствовать от матери. В самые трудные моменты жизни Ландерс-младший доставал этот кулон, сжимал его в руке. Парень расстегнул цепочку, впервые за долгое время рассматривая её заднюю сторону, и вслух зачитал выгравированную на ней надпись «Zu meinem lieben Heiko**», большим пальцем он провёл по гравюре, с грустной улыбкой вчитываясь в ровные серебряные буквы. В голове всплыл образ матери, её длинные, белые кудри, большие зелёные глаза, светло- голубое платье в пол, а также её кольцо с небольшим чёрно-фиолетовым камнем, которое передалось ей по наследству от матери. Чуть успокоившись, Пауль поднялся с пола, подходя к большому, чёрному фортепиано. Он заиграл тихую мелодию, придумывая её на ходу. Пауль предпочитал минорое звучание в музыке, так что большинство его сочинений звучало меланхолично, поэтому и эта мелодия была такой «грустной». Ловко перебирая белые клавиши он играл как легато, так и стаккато, трезвучия и септаккорды, и все мысли, мучающие его весь этот день, тут же испарились, а их место заняла музыка. Может быть, он просидел так пару минут, а может и часов, но суть от этого не менялась. В его дверь постучались и это явно был не отец, он никогда не стучал в дверь. Пауль, словно ошпаренный, тут же убрал руки с клавиш фортепиано, вставая с небольшого, чёрного стула. –Прости Пауль, герр Штефан просил не беспокоить тебя, но герр Круспе со своим сыном уже прибыл к вам, так что он попросил выйти к нему, — Диана обеспокоенно смотрела прямо в глаза парню, словно извиняясь за какую-то провинность — ещё раз прости, если что, я могу передать ему, что ты не хочешь говорить. –Нет, нет, через пару минут я выйду к ним, не беспокойся. — он спокойно выдохнул, по привычке заправляя волосы за уши. Пауль зажёг очередную сигарету, закрывая за собой дверь на балкон. –Спасибо. Heiko, mein lieber Sohn* — Хайко, мой дорогой сын Zu meinem lieben Heiko** — Моему дорогому Хайко