Сразимся на желание?

Инк так и не договорил фразу, неловко отвернув голову от скелета, и, кажется, о чем-то мысленно споря с самим с собой. — Так что желаешь? — нетерпеливо сказал Эррор, которому надоело уже какую минуту наблюдать за неуверенно мнущимся скелетом. Шумно выдохнул, хранитель АВ почти не слышно прошептал: — Ты точно меня не поймешь... — Поверь, я и так тебя не понимаю. — Нет, я... — Инк прикусил губу, нервно сжимая шарф. — Ты меня не так поймешь... Просто... Звезды... Черт. Я не могу, — пальцы активно затеребили край исписанной ткани, а зрачки, сменяющие уже, кажется, сотую фигуру за минуту, судорожно забегали по снегу, точно желая вскопать для хозяина могилку, куда бы он мог скрыться от тяжелого ожидающего взгляда Эррора. — Звезды... Это... Я не могу... Но так хочется. О, звезды, звезды, звезды... — в тот же миг снег испачкала чернильная рвота. — Что ты там собрался желать?.. — напрягся разрушитель. — Я... Мне ужасно... Черт, — он глубоко вздохнул, стараясь выровнять исступленное дыхание и унять буйное волнение, нещадно терзающее грудную клетку. — Ты... Они... Звезды. Я... Я не хотел, но потом случайно опустил взгляд, и, звезды, у меня аж дух перехватило. Так красиво, звезды, это неописуемо! Я теперь безумно хочу их нарисовать. Но, звезды... — как же ему захотелось вдруг затеряться, рассыпаться в прах, убежать, только бы не объяснять то, что сейчас вылетело из его рта. — Убейте меня... Эррор озадаченно уставился на скелета, стараясь из кучки бессвязного бреда выцепить хоть что-то дельное. Инк, до скрежета сцепив зубы и мысленно дав себе пощечину, громко выпалил на одном дыхании: — Твои ребра великолепны! Такие восхитительные изгибы, такая форма, а расцветка, звезды, с ума сойти, так потрясающе, необыкновенно и невероятно, звезды, меня аж до мурашек пробрало от красоты, я... — Хранитель АВ внезапно зажал ладонью рот и резко приложился головой о сзади стоящую полуразрушенную стену, явно всем нутром желая и моля раскрошить себе череп в пыль и сдохнуть к чертовым Создателям. Он не это хотел сказать... Вернее не так много. Лицо зардело радужным румянцем, а мысли истерично завопили матом, задавив скелета предложением о суициде, что было даже очень заманчиво — иначе не спастись от безбожного стыда и неописуемо ошалевшего взгляда Эррора, что сейчас впал в полную прострацию от такого признания. — Я... Я просто художник... — залепетал Инк оправдания. — Я... Ты понял... Ну, мое желание, — Хранитель АВ, закрыв ладонью лицо, выдохнул на грани слышимости. — Звезды, пожалуйста, убейте меня... В черепушке Эррора звучало ничего, кроме элементарного вопроса: «Что?..». Признание Инка, крайне мягко говоря, вышибло из колеи. «Это...», — вышел разрушитель из оцепенения, — «Странно. Очень-очень-очень странно. Просто... Что? Это так... Я... Я не знаю даже как к этому слова подобрать. Звезды просто что?». — Если ты не против, конечно же... — промямлил хранитель АВ, привлекая к себе внимания. — Хочу... Ну... Сам понял... — Зарисовать мои ребра... — выдохнул Эррор, все еще отходя от шока. Скомкано кивнув, Инк стал ждать хотя бы намека на то, что все в порядке. — Не знаю... Но это твое желание... Я должен... В общем, ладно... Наверное... Получив абстрактный ответ, который хранитель АВ принял за: «я не против», он подуспокоился и открыл портал, тихо сказав: — Нам придется это делать в моей спальне: в мастерской будет еще более неловко, ну, понимаешь, картины, а где-то еще не вариант. Я не хочу, чтобы нас кто-то увидел. Согласно кивнув, Эррор не спеша прошел за скелетом в портал. Чернота полутемной комнаты ослепила, призывая разум к окончательному отрезвлению и осознанию, что сейчас произойдет. Сквозь плотные черные шторы едва пробивался белый свет. Незаправленная кровать расположилась неподалеку от двери и большого мусорного пакета. Постельное белье, частично сползшее на пол, перепачкано красками. А сами инструменты для сего безобразия покоились на прикроватной тумбочке, среди горы грязной посуды. Шкаф, стоящий напротив, кажется, оказался здесь чисто из приличия: по всей комнате была небрежно разбросана одежда, а заодно и скомканные листки. — Ой... — Инк, оглядывая беспорядок, неловко замялся. — Ну... У меня просто не хватает времени на уборку... Да и вообще, это творческий беспорядок. Эррор, остолбенев, всматривался в творящийся хаос и не понимал как так оказалось: в каждой комнате полный порядок, но почему-то спальня, и, кстати, мастерская, не подчинялись этому правилу. — Но... Остальные же комнаты... Почему здесь настолько грязно... Да и мою пустоту... Погоди... — Разрушитель шокировано вскинул брови, оборачиваясь к хранителю АВ. — Неужто у тебя в доме Дрим прибирается? Или Блу? — Э... Ммм... Я скоро вернусь, — Инк растекся чернилами, избегая ответа, который, видимо, был положительным. Эррор обернулся обратно к постели и брезгливо поморщился, доставая нити из глазницы, которые тут же оплели постельное белье, оказавшееся не только в ярких кляксах краски, но и в пятнах самых различных оттенков и происхождений. Белоснежный, нетронутый грязью матрац, выглядел довольно прилично, так что разрушитель, недолго думая, уселся на него. «Нужно раздеться...» — окатила его стыдом мысль. «Звезды, чего он там вообще такого увидел?», — не понимал скелет неторопливо снимая шарф, — «Да и не только в них, но еще и во мне. Почему он так часто меня рисует?». Эррор оглядел свои руки. Ничего такого. Да, может окраска фаланг, как и основной цвет костей, необычна, но все же она не должна вызывать столь бурного интереса. Форма? А разве она чем-то отличается от форм других скелетов? Возможно, да — Эррор не знает, он никогда и не проверял, не рассматривал. В любом случае Инк очень странный. Вдруг рядом с кроватью появилась фигура, нагроможденная художественными инструментами и мольбертом. — Подержи, — сказал хранитель АВ, скидывая баночки с красками и пенал на разрушителя, оставшемуся в одной футболке. Поставив боком к постели изляпанный красками мольберт, Инк снова растекся в чернила, но вернулся в следующую же секунду. В этот раз он принес холст и высокую напольную лампу. Переложив инструменты на подставку мольберта, хранитель АВ отрегулировал светильник, чтоб свет того падал сверху, и опустил смущенный взгляд в пол, ожидая когда Эррор полностью оголит грудь. Оба молчали. Лишь шорох одежды разрушал неловкую тишину. Шумный вздох, скрип кровати — и невольный взгляд на разрушителя, облокотившегося на руки и выпятившего черные ребра, из-за чего на тех еще четче создался перелив от теплых оттенков, что создал желтый свет лампы, до темных, глубинных цветов полумрака комнаты. Их внутренняя сторона оказалась схожа с глазницами, от чего в некоторых она несмело поблескивала закатными лучами из-за тусклого света белой души, покрытой, как и кости, лагами. Оба не смотрели друг на друга. Разрушитель смущенно уткнулся взглядом куда-то в стену, отчаянно заливаясь синевой, нервно сжимая кулаки и почти не дыша. Инк же старался как можно реже смотреть на скелета, проклиная и жалея себя за свое же желание. В белой черепушке то и дело всплывали те слова, от чего снова захотелось приложиться о что-нибудь тяжелое, умереть и больше не воскресать. Вот надо было ему такое ляпнуть? Как теперь к нему будет Эррор относиться? Хотя, судя по тому, что тот пока не убежал, все не так уж и плохо. По крайней мере, хранитель АВ всем нутром надеется на это. Инку бы не хотелось разрушить все, о чем так долго грезил. Не хотелось вернуться в то время, когда разрушитель не позволял себя касаться, смотрел с неприязнью, и не желал разговаривать. Очень-очень не хотелось бы... Хранитель АВ каждой косточкой жаждал быть скелету кем-то очень близким, чувствовать под пальцами летнее тепло, улавливать искрение улыбки, наслаждаться обожаемыми разговорами, смотреть в алые глазницы и шептать как тот дорог, с трепетом обнимать и чувствовать взаимность, внимать сокровенным секретам, бережно хранить доверие, касаться плечами, когда они вместе в пустоте, охранять чуткий сон, когда тот уснет под его боком, обсуждать Андерновелу, рассказывать о прекрасных вселенных, не спеша гулять под руку, проводить много времени вместе, дарить счастье и радость. И все это было. Эррор все это позволял. От одного лишь осознания хотелось разрыдаться от счастья, и до скончания вечности обнимать чернокостного скелета, отрадно шепча «спасибо». Инку правда-правда не хотелось бы возвращаться в самое начало, к той болезненной неприязни. «Кстати... Если так подумать, то я действительно долго этого хочу...», — вдруг вспомнил хранитель АВ, заканчивая карандашный набросок и берясь за краски, с восхищением смотря на обилие цветов на черных ребрах. Еще давно, когда он пил лишь желтую краску, зародилось желание касаться, возросшее в некую одержимость под аккомпанемент из различных мыслей и чем-то схожих желаний. Таким являлось, к примеру, желание защищать, что как-то внезапно вспыхнуло в груди, когда он впервые увидел мирно спящего Эррора, выглядящего крайне доступно и беззащитно. Или, к примеру, желание постоянно находиться рядом, даже если краски кончатся и все покажется бессмысленным, даже если того потребуют Дрим с Создателями, даже если тот окажется смертельно и заразно болен. А недавно к желаниям добавились парочка новых и довольно странных, которые ранее мелькали лишь как мимолетные мысли: теперь хотелось еще и засыпать рядом, обласкать и зацеловать каждую косточку, а еще в чем-то упоенно признаться, правда, в чем — для Инка загадка. Как и то, что сейчас с ним происходит. Если изначально все можно было списать на желание дружить, то теперь... Что-то происходит. Хотя, возможно, оно начало происходить еще давно. Он не уверен. Можно спросить у Дрима, но хранитель АВ сомневался, понимая, что что-то не так. Что так не должно быть. Как минимум настораживало то, что о хранителе позитива и Блу не возникало таких же мыслей, как об Эрроре. — Все?.. — с надеждой спросил разрушитель, смотря на застывшего Инка. — А... Да... — растерянно ответил скелет, разглядывая свою работу и восхищаясь результатом. — Я тогда пойду, — тихо произнес Эррор, быстро натягивая на себя одежду и облегченно вздыхая. Замявшись, хранитель АВ отвернул взгляд от картины. Недолго поколебавшись, скелет неуверенно спросил: — Придешь завтра на чай?.. — Ладно, — даже не задумываясь, сказал разрушитель, от чего Инку стало в мириады раз легче: кажется, между ними все как прежде.