Сразимся на желание?

— Хочу, чтобы ты не двигался пять минут, — казалось, действие безобидное и простое, вот только последствия оказались до мурашек ужасающими. Радость бабочками порхала в груди, рвалась наружу. Инку срочно требовалось ее куда-то деть, а объятья с самим собой почти не снимали эффект от переизбытка краски. Хоть хранитель АВ и пытался так оправдать свои действия, но всё же прекрасно понимал, что главная причина крылась в его одном из самых сокровенных желаний. Эррор, с ужасом затаив дыхание, нервно оглядывал ладонь скелета, бережно берущую за запястье его руку, поднимая ту в вертикаль и оставляя в таком положение. Разноцветные, слегка сжавшиеся фаланги заметно дрожали, выдавая страх хозяина с головой. Паника в удушающих объятьях вцепилась в горло, ощутимо дыша пронзительным холодом, который резво скатывался вниз по позвоночнику клубком из острых игл. Моля Создателей и звезды, скелет всей душей надеялся, что хранитель АВ не станет его трогать и всего лишь опять неудачно шутить. Но белые фаланги плавно подплыли к чужим, до смерти испуганным и бьющимся в треморе. Разрушитель крупно вздрогнул, свободной рукой до боли впиваясь в обивку кресла, и только сейчас вспомнив, что скелетам тоже нужен воздух, начиная судорожно дышать, путаясь и сбиваясь во вдохах и выдохах, из-за чего тщетные попытки походили на отчаянные вздохи утопающего. Пальцы Инка невесомо коснулись чужих, распрямляя их. Реакция моментальная — усилившиеся лаги и надписи об ошибке в глазницах. Вероятно, настала бы перезагрузка, если бы Эррора не отвлекла одна вещь: мертвецкий холод от фаланг хранителя АВ. Разрушителя никто и никогда не трогал кто-то настолько холодный. Большинство существ кошмарно теплые, от чего их касания ощущаются болезненными ожогами, прожигающими надкостницу. Но Инк ровно противоположный. Его кости не грела душа. В пальцах жил мороз бушующей метели. Прямо как хранитель АВ и рассказывал. Правда, тот сравнивал холод костей со снегом в Сноудине, что, по мнению Эррора, было абсолютной ложью. Температура его фаланг намного ниже, чем у белоснежных сугробов. Да что там, ее нельзя сравнить даже с громадной глыбой льда. В любом случае это неважно. Сейчас волновало совсем другое: холодные пальцы попросту не могли оставлять ожогов. И это вводило в диссонанс. Прикосновения стали напоминать вкус мятных конфет, которые как-то притащил с собой Инк: искрились, кололись, но не вызывали острой боли, принося лишь освежающую прохладу. Успокаивало. Резко в голову ударила мысль, что в пальцах хранителя АВ жил не метельный мороз, а необъятный космос. В них поселились холодные взоры далеких звезд, запутанные вуали разноцветных туманностей, непогода иссиня-черного небосвода, мирное любование бескрайними пучинами, ощутимый ледяной воздух, томное блаженство от созерцания прекрасного, белесые блики молчаливой темно-зеленой травы, чистейшая тишина, убаюкивающее спокойствие, красота одиночества, манящая нежность пропасти… Разрушителя отвлек тихий удивлено-восторженный вздох. И только сейчас он осознал, что теперь их ладони касаются друг друга полностью, а не только кончиками пальцев. Но самым шокирующим стало понимание того, что лагов не больше, чем обычно, а в глазницах не плавало ни единой надписи об ошибке. Хотя нет, явно не это, а мелькнувшая мысль, едва не отправившая того в перезагрузку, — «Это было не так уж и плохо». Инк, видимо, не заметил вновь усилившиеся лаги, и все также с восторгом смотрел на соединенные ладони. От одной лишь мысли, что он прикоснулся к Эррору где-то минуты на три и не отправил того на перезагрузку, вводило в дичайшую радость, которая играла похлеще, чем от целого желтого флакона. От счастья едва ли не разрывало. Хотелось безудержно плакать, вопить как ему хорошо и сдавленно пищать. Спокойное отношение Эррора к касаниям Инка подарило надежду, пылающую ярче сверхновой звезды. Если сейчас разрушитель выдержал довольно долгое касание ладонями, то даже очень вероятно что вскоре скелета можно будет обнять. А хранитель АВ только это и ждал. После того, как Инк убедился, что скелету плохо от касаний, прикасаться к Эррору стало для него табу. Запретным плодом, аппетитно покачивающимся на ослепительном свету. Сначала влечение возникло только из-за запрета, но после оно переросло в нечто иное, перемешалось с желанием дружить. Теперь хотелось попросту обнять скелета, что уже очень давно стал отнюдь не чужим и занял важное место в жизни, а потом ни за что не отпускать того. Не отпускать, даже если этого потребуют Создатели, даже если начнет рушиться вселенная, даже если действие красок кончится и всё покажется бессмысленным. Но до этого дня Инк не решался трогать разрушителя, понимая, что добром это не кончится. Но, видимо, бурлившая внутри желтая краска посчитала иначе. Как же хорошо, что она оказалась права. От мысли, что им удаться еще больше сблизиться, что у Эррора получится выполнить желание и он признает хранителя АВ своим другом, голова опьянено закружилась от фантазий, а к горлу подступила удачно подавленная тошнота. Если это однажды наступит, Инк сможет обнимать разрушителя при встрече, прощании, когда он только-только выпьет желтую краску и когда голубая скрутится громоздким комом внутри. Он бы усмехнулся, ведь хотел успокоить радость, а не еще больше ее раззадорить, но глазницы встретились со взглядом Эррора, где уже не плавали надписи об ошибке. Тот смотрел на хранителя АВ слегка сконфуженно, а после и вовсе отвел взгляд, спросив: — Уже прошло пять минут? «Пусть он и не отправился в перезагрузку, но ему все еще плохо», — резко осознал Инк, и улыбка как по щелчку слетела с лица. — Да… — сказал хранитель АВ, виновато оглядывая лицо скелета и руки, которые он поспешил разъединить. — Кстати… А почему ты не отправился в перезагрузку? — Не знаю, — и ведь разрушитель правда не знал. Вначале отвлек холод пальцев, затем странные сравнения, а после хранитель АВ все испортил, и одна, возможно, бредовая мысль едва не отправила на перезагрузку. Можно ли посчитать, что главная причина крылась в несосредоточенности на касании? Наверное. Но Эррору казалось, что здесь важную роль сыграло что-то другое. Правда, что именно, он не знал. Да и задумываться над произошедшим не хотелось. Это было просто что-то очень странное, что, кажется, не хотелось бы повторять. — Думаю, мне стоит извиниться… — тихо произнес Инк, опуская голову. — Я знаю, что касания тебе неприятны, и ты от них уходишь в перезагрузку, но я все равно сделал нечто такое… В общем, прости. «Он чувствует себя виноватым», — мысль прошибла током. Нет, конечно, разрушитель знал и о способности испытывать вину и о наличии совести, но лицезреть как скелет искренне раскаивался… Это… Он правда способен на такое? Можно, конечно, сказать, что сейчас хранитель АВ всего лишь прикидывался, но, черт подери, поверить в это не представлялось возможным. Ведь как можно сыграть столь убедительно опущенные плечи, чувствующие всю тяжесть совершенного греха, стыдливо спрятанный взгляд и одинокие объятья, отчаянно старающиеся утихомирить колкую вину. И вновь накрыли сомнения: правда ли Инк настолько лицемерный и эгоистичный? Тогда почему он чувствует себя виноватым? Разве ему не должно быть всё равно? Разве все его слова и действия, говорящие о том, что Эррор важен ему, не пустышка? Разве может бездушный так искренне хотеть с кем-то подружиться без какой-либо выгоды? Оглядываясь на все свои воспоминая и чистое раскаяние, разрушитель не мог дать ответ.