• ATEM •

1

пятница, 12 октября

      С тех пор мы больше не виделись. Я улетел в Берлин, где должен был записать трек с одной малоизвестной группой. Первый день в студии дал чёткое представление о нашем дальнейшем сотрудничестве. И уже следующим вечером я понял — столица не отпустит меня так просто.       Работа над песней планомерно шла к завершению, а на конец сентября было намечено ещё и совместное акустическое шоу в Потсдаме, и несколько выступлений в самом Берлине, одно из которых по случаю празднования Октоберфеста. Принял я эти предложения с такой же лёгкостью, с которой они поступили — за бутылкой пива после окончания долгого рабочего дня. «Почему бы нам…» — предложил как бы невзначай кто-то из парней, на что я так же лаконично ответил: «А почему бы и нет…»       Всё прошло отлично. И третьего числа, полный творческих сил, я вернулся домой. Родной город приветливо встретил тёплым солнечным утром и вспыхнувшими красно-жёлтым пламенем деревьями. Чего не скажешь о Дэниэль — ни приветов, ни вспышек. За всё время моего отсутствия от неё не было ни смс, ни тем более звонков. Её же номера я не знал, а вновь бесстыжим образом явиться к её порогу и навязывать своё общество счёл глупым. Оставалось одно — спортивная площадка парка, где в первую нашу встречу там Дэни обмолвилась: «Это давно вошло в привычку».       Я стал чаще выбираться по утрам на пробежку и каждый раз уходил один, уходил с единственной мыслью. Чем больше я о ней думал, тем сильнее меня затягивало в это болото зацикленных мыслей. Разум медленно терял связь с рациональностью. Разум тонул. Пожалуй, так всегда бывает в начале любого влечения — ты ни черта не понимаешь, что происходит вокруг, лишь безвольно барахтаешься на вершине фонтана собственных эмоций. Однако когда сила, питающая источник, иссохнет, тебе придётся впечататься мордой в шершавый асфальт реальности.       Рассвет сменялся рассветом, это превратилось в навязчивую идею. Одним дождливым утром, вместо того, чтобы остаться дома, как наверняка поступила Дэни, я упрямо натянул непромокаемую ветровку и направился в шелестящий дождём парк. Бегать по скользким тропам было заведомо кретинской идеей, о которой я пожалел позже — в больничной палате, сидя на койке у рентген-аппарата. К счастью, всё обошлось банальным растяжением связок. «Несколько дней покоя и физиотерапия», — вот и все предписания.       Я вернулся домой и, прихватив гитару из студии, решил хоть как-то собрать хаотично блуждающие мысли. Прошёл час, за ним другой. Мне начало казаться, что, перебирая струны, я просто-напросто наматываю ещё больший клубок из спутанных нитей сомнений. Пролившийся из окон закат окрасил комнату теплом оранжевого бархата, но солнечный свет, запертый в замкнутом пространстве, действовал, наоборот, угнетающе, отчего и я ощутил себя загнанным в ловушку.

2

      Единственным местом, где я мог побыть с людьми и в то же время наедине с собой, был парк. Я сидел на скамье у баскетбольной площадки, завистливо наблюдая за игрой каких-то парней, и думал о том, как не думать о Дэниэль.       — Штэфан? Привет, — вновь прозвучало с французским акцентом.       Я открыл глаза, но через мгновение невольно зажмурился, сочтя увиденное обрывком навалившейся дрёмы — прямо передо мной стояла Дэниэль.       — Привет, — повторила она.       — Какое всё красное… — из пересохшего горла вслед за словами вырвался хриплый кашель, — солнце, деревья, твоя куртка. Дай мне секунду.       Пытаясь привыкнуть к слепящему свету и убедиться в том, что это действительно Дэниэль, я открыл глаза шире.       — У тебя всё хорошо? — поинтересовалась она и посмотрела на мою ногу, где из-под штанины виднелся компрессионный бинт.       — Всего лишь неудачное стечение обстоятельств, — отмахнулся я.       Дэниэль горестно вздохнула и села рядом, спросив о том, как это произошло. Но я был слишком рад её видеть, потому, решив не заострять внимание на глупом инциденте, сменил тему, заговорив о погоде, которая последние дни радовала приятным теплом. Я рассказал ей и о поездке в Берлин, и о концертах. Узнал, что она получила работу в библиотеке при главном университете города, поэтому её расписание и претерпело некоторые изменения — утренние пробежки стали вечерними.       — Прости, — извинился я, достав из кармана так не вовремя затрезвонивший телефон.       — Ну и где тебя носит?! — почти что проорал Ксавьер.       Его голос прозвучал так, словно он отчитывал нашкодившего кота, разбившего что-то чрезвычайно ценное, отчего я и впрямь задумался, что могло послужить причиной столь неприкрытой вспыльчивости. Я попытался встать на ноги, чтобы отойти в сторону и не делать из Дэни безмолвного участника ненужной ей беседы, но после очередной безуспешной попытки наступить на больную ступню, так и не смог. Дэни, вдруг похлопав меня по плечу, сама поднялась со скамьи и направилась прочь. «Это она так попрощалась или сказала не утруждать себя и оставаться на месте?» В недоумении я уставился ей в след.       — Ты меня слышишь?! Штэф, ты вообще тут?!       Нет, я не услышал ничего из того, что он ещё там истерично проверещал. Я сам, вероятно, сейчас походил на глупую курицу, выпучившую глаза и провожающую удивлённым взглядом Дэниэль. Она же, остановившись у турника и, очевидно, оценив мой потерянный вид, улыбнулась, вопросительно кивнув.       — Штэфан, мать твою! — вновь проорал Ксавьер.       — Да, слушаю.       — Почему ты закрыл студию и дал Тони выходной?       — Потому что на сегодня не запланированы никакие записи и репетиции, — спокойно ответил я, по-прежнему не понимая его обвинительной интонации. — Тони довёз мою задницу до больницы, вот я и отпустил его. Вечер пятницы, пусть развлечётся.       — Не запланированы никакие репетиции?! Мать твою, ты это сейчас серьёзно? Тут со мной Шефер с ребятами, мне им так и передать?       Вот он — момент падения с бурлящего фонтана вниз к реальности. Довольно паршивое ощущение — признавать собственную оплошность, но куда паршивей — подводить людей, рассчитывающих на тебя.       Последние несколько недель я и впрямь отошёл от дел студии, взвалив обязанности на одного лишь Тони. Парень управлялся со всем на отлично и об этой репетиции даже не знал, так как Ксавьер позвонил накануне мне лично и предупредил о своём кратковременном приезде в город. Группа, которой он сейчас занимался, планировала подписать контракт с его лейблом — GUN Records. В субботу они выступают перед новым продюсером. Ребята постоянно репетировали здесь, здесь же записали первый EP. Но репетиционных баз в городе — как грибов. Я явно забыл о чём-то ещё, что привело Ксавьера в бешенство. Ничего не оставалось, как вновь извиниться за собственную рассеянность и всё же докопаться до сути проблемы. «Документы», — коротко ответил Ксавьер. Документы о моей передаче прав будущему владельцу, который собирался переиздать старый материал группы под новым знаменем.       — Штэф, мой самолёт через несколько часов, до отлёта нужно закинуть всё на лейбл. С Тони я говорил — это не вариант, — он у чёрта на рогах. Не срывать же мне дверь с петель, чтобы пробраться внутрь. Скажи, что ты где-то рядом, — казалось, его голос вот-вот начнёт подрагивать от отчаяния.       — Да, неподалёку. Скоро буду. Слушай, я…       — Нет, — перебил он, явно прочитав мысль. — Избавь меня от своего самобичевания.       В трубке зазвучали короткие гудки, и я убрал телефон в карман, невольно выругавшись.       Дэни спрыгнула с турника и подошла к скамейке.       — У тебя проблемы? — спросила она.       — Надеюсь, что пока ещё нет, — ответил я и, встав на ноги, пошатнулся от пронзившей ступню боли.       — Может, тебя проводить? — тотчас обхватила она меня под руку.       — Мой дом совсем рядом, но раз ты предложила… — улыбнулся я, не оставляя ей выбора.       — Тогда зачем нужно было такси?.. — едва слышно вырвался скорее риторический вопрос. Не сразу сообразив, что именно она имела в виду, я принялся сумбурно рыскать по папкам памяти, цепляясь за тэг «такси». Таких обнаружилось две: в первой хранилось воспитание «такси от дома Дэни в день первой встречи», во второй — «такси от кафе «Биркенхоф» и несостоявшееся свидание». На нашу встречу она так и не пришла, поэтому я решительно откинул неподходящие умозаключение.       — Сейчас звонил мой продюсер. Последние недели он завален работой… В тот вечер я поехал помочь ему, — пояснил я, не желая оставлять между нами недосказанности.

3

      — Ну, наконец-то! — улыбнулся Ксавьер и покачал головой, заметив меня, держащего Дэниэль под руку и прихрамывающего рядом.       — Прости, в нормальном состоянии это вышло бы быстрее.       Высвободив руку, я начал шарить по карманам в поисках ключей.       — Штэф, ну! — Ксавьер в нетерпении хлопнул в ладоши, отчего рассевшиеся на ступеньках парни, оторвавшись от беседы, вытянули шеи.       — Штэфан, я, наверное, пойду… — шепнула Дэни.       — Нет, постой, это дело пары минут. Дэни, это Ксавьер. Сави, это Дэниэль. Сейчас, я только отдам ему кое-какие бумаги, — впопыхах представил я обоих и наконец нащупал тяжёлую связку.       — Очень приятно, — придерживая встрепенувшийся от ветра галстук, Ксавьер приветливо протянул Дэни руку, не сводя с меня испепеляющего взгляда.       — Подождёшь меня здесь? — обратился я к ней.       Дэниэль коротко кивнула, улыбнувшись уголком губ, а я похромал в сторону металлической двери, ведущей в подвал дома.       — Тони поведал об истинных причинах твоей травмы, — сказал Ксавьер, когда мы спустились в студию. — Ну, ты сам виноват.       — Да, знаю. Но тем не менее спасибо за поддержку, — усмехнулся я. — Уверен, эти слова дались тебе нелегко.       — Штэфан-Штэфан, — прицокнул он, — она школу-то хоть окончила?       — И школу, и университет.       Достав из ящика папку с документами, я принялся проверять, всё ли в наличии.       — С каких пор ты печёшься о моей личной жизни? — спросил я Ксавьера, и, удостоверившись, что всё на месте, протянул ему несколько файлов.       — Это лишь предостережение. Последнее время на малолеток пошла повальная мода. Нашим адвокатам с завидной частотой подкидывают дела непутёвых музыкантов.       — Майер, я — путёвый музыкант, — усмехнулся я. — А ты сегодня чрезмерно попечительный, — похлопал я его по спине, подгоняя к выходу.       — Присмотришь за ними завтра? — спросил он, не утруждая себя пояснениями.       — Конечно, — ответил я. Всё было предельно ясно и без подробных объяснений.       Ксавьер направил ключ в сторону машины — та поприветствовала хозяина характерным звуком, и махнув ладонью, попрощался с Дэниэль:       — Au revoir!       Дэни всё ещё стояла у ведущей к дому плитчатой дорожки и, крутя головой по сторонам, изучала квартал.       — Красивая улица! Последний раз, когда я гуляла по другую сторону парка, тут было безлюдно и весьма уныло. А сейчас!..       Она вновь окинула восторженным взглядом аккуратно выстриженные лужайки, расстелившиеся зелёными коврами перед домами.       — Сколько же лет назад это было? Пятнадцать? Двадцать? — удивился я.       — Что-то типа того… мои первые летние каникулы.       И опять эта опьяняющая улыбка, следом за которой на щеках появились кокетливые ямочки.       — Может, ты сегодня пропустишь пробежку? — краем глаза покосился я на неё. — Парни здесь всего на пару часов, послушаем их, а потом я закрою студию и подброшу тебя домой?

4

      Три песни спустя нас в буквальном смысле слова выкурили из репетиционной комнаты. Я извинился за плохую вытяжку и предложил засесть с горячим чаем на свежем воздухе. Но пока пытался найти хотя бы одну чистую кружку, обнаружил интересные факты из жизни Тони. Во-первых, его одержимость кофе приняла форму лёгкой наркомании. Во-вторых, именно он и являлся виновником исчезновения всей посуды в студии.       — Это твоя идея? — воодушевлённо спросила Дэниэль, и я высунул голову из-под длинной столешницы администраторской стойки.       Причиной её восторга была ведущая в студию светлая деревянная лестница в виде гитары — простая в дизайне, но выглядящая и впрямь креативно. За счёт отсутствия подступенков ступени между собой не соприкасались, отчего создавался эффект словно они — зависшие в воздухе костяшки от домино. Снизу под ними, протянувшись от пола вверх к центральной ступени, в виде цифры «восемь», располагался громоздкий корпус акустической гитары, симметрично ему, справа, в тёмно-коричневой стене, был вырезан ещё один, точно такой же. Поручень и длинные белые ригели, ограждающие лестницу, представляли собой нотный стан, на котором виднелись тонкие чёрные балясины — ноты «Лунной Сонаты» Бетховена из части Адажио. Возможно, не самый удачный выбор композиции для заведения, где основной контингент отдал бы безусловное предпочтение Хендриксу, но таков был тайный замысел автора, коим я не являлся. А лестница и впрямь стала главной «достопримечательностью» студии.

5

      Время было около семи часов, и солнце уже спряталось за горизонтом, но тлеющие угольки последних уходящих лучей упрямо не пускали мрачные тени на нежную палитру осеннего неба.       Стянув покрывало с одного из диванов студии, мы расположились на широкой скамье под старым клёном, росшим перед домом и уцелевшим после строительства этого микрорайона. Дэниэль по-прежнему с чрезмерной осмотрительностью отвечала на некоторые вопросы о своём прошлом, оборачивая всё шуткой или вовсе же переводя стрелки на меня. Поэтому в основном говорил я, говорил о чём-то отвлечённом: о музыке, о процессе её создания, об источниках вдохновения.       — Разве это не поэтично? — спросил я, когда сорванные порывом ветра золотые листья, дождём обрушились на наши головы.       — Ты должен быть безгранично счастливым человеком, чтобы во всём находить отголоски поэзии, — с долей грусти произнесла Дэниэль. — Это так ты сочиняешь музыку?       Она поднесла кружку к губам и сдула поднимающийся над горячим напитком пар, который через мгновение вновь продолжил вздыматься клубами. Но я даже не сразу сообразил, что это вообще был вопрос, — зачарованно рассматривал её лицо.       — Вслушиваясь в шорохи листьев? — тогда уточнил я, усмехнувшись над собственными словами, показавшимися мне весьма лиричными. — Моя музыка — это микс, сочетающий в себе гораздо большее количество разных звуков. Вот когда вечер окончательно отступит, уступив место ночи, тогда ты поймёшь…       — …что и в звуках электричества есть красота? — произнесла она некогда моё объяснение ей, и я безмолвно согласился.       Мы просидели так до самых потёмок, пока не зажглись фонари. Парни закончили репетицию и, попрощавшись, разъехались.       — Сейчас я и тебя подкину, — замкнув стальную дверь, уже было собрался я подняться домой за ключами от машины. Но Дэни наотрез отвергла моё предложение, мотивировав это желанием «пробежаться».       — Тем более твоей ноге ни к чему лишнее напряжение, — прозвучал в подкрепление её отказа ещё один довод, впрочем, не имевший для меня особой весомости, но я решил не спорить и не навязываться.       — Завтра у ребят важное выступление, я подумал, может, ты захочешь прийти и поддержать их, — осторожно спросил я и остановился перед Дэни, перевязывающей шнурки.       — Уверена, они справятся и без моей поддержки, — выпрямившись во весь рост, улыбнулась она, посмотрев мне прямо в глаза.       — Всё же я был бы рад, если бы ты составила мне компанию.       — Это сегодня у меня был выходной, завтра нужно быть на работе.       — В субботу?       — В субботу, — эхом отозвалась она.       — Во сколько ты заканчиваешь? — поправил я капюшон её куртки.       — В семь, — ответила она, тут же поджав губы.

6

суббота, 13 октября

      «Что-нибудь придумаем», — стало последним, что Штэфан сказал ей напоследок. И где-то за этими словами скрывающееся «мы» уже было окружено незримыми демонами её глубинных страхов — страхов, через секунду водрузивших флагштоки со знаками «Biohazard». Ей оставалось лишь сделать шаг навстречу манящему «мы» — и всё пропиталось бы смертоносным ядом, ядом которым была она сама.       День на работе не задался с самого начала. Бурлящий, нескончаемый поток мыслей терзал её измученный разум всю ночь. А тех нескольких часов, что удалось вырвать у наступившего утра до того, как прозвенел будильник, организму катастрофически не хватало, о чём он всячески подавал предупредительные сигналы, проявляющиеся в замедленных движениях, выпадающих из рук предметах и постоянно наливающихся тяжестью веках.       — Дэни? Дэниэль? Тебе плохо?! — голос, полный паники, ворвался в сморивший её сон.       Её коллега Катя, стоя на коленях перед сидящей в весьма неоднозначной позе Дэниэль, — на полу, меж книжных стеллажей, с растрёпанной копной волос, — трясла подругу за плечи, пытаясь привести в сознание.       — Tout va bien, tout va bien, — пробормотала Дэниэль и открыла глаза. Но, увидев всё ещё охваченную тревогой Катю, тотчас поспешила успокоить, повторив «Всё в порядке» уже на немецком. — Я протирала пыль и… просто заснула. Прости, что напугала, — наспех смахнула она волосы, паутиной обвившие лицо.       — Тебя там спрашивает какой-то мужчина. Что сказать? — Катя протянула Дэниэль руку, помогая подняться.       — Яков? Да-да, мне нужно передать его отцу книгу.       Одёрнув подол платья, больше походившего на школьную униформу, Дэниэль уже было направилась к визитёру.       — Тебе явно нужно выспаться, — хихикнула Катя вдогонку. — Дэни, я же знаю профессора Крауса. Кстати, и он заходил, но я тебя не нашла. Но тебя ищет не он. Высокий такой, — продолжила Катя и, вытянув руку вверх, указала на рост человека, — джинсы, чёрная куртка, тёмные волосы, пирсинг… — закравшееся смутное предчувствие сделало её речь сбивчивой.       — А который сейчас час? — судорожно потерев глаза, прогоняя тягостную дремоту, Дэниэль посмотрела на стрелки своих наручных часов. — Начало седьмого?! Нет, не может быть!       — Да успокойся ты уже! — выпалила Катя. — Объясни по-человечески! Мне вызвать охрану?       — Нет, — возразила Дэни. — Это… это просто знакомый. Не нужно никакой охраны. Передай ему… — едва возникнув, оборвалась мысль, — передай, что… — чуть более решительно прозвучал голос и через миг вновь затих.       — Что ты почувствовала себя дурно и ушла домой? — предложила Катя.       «И вот он заявится с пакетом апельсинов или ещё там чего, что принято приносить в подобных случаях… и что тогда? Нет, уж лучше сейчас. Уж лучше здесь». Недолго думая, Дэниэль всё же сочла ложь явно не лучшим союзником.       — Скажи, что я скоро подойду.       Щёлкнувший замок двери служебного туалета — и вот теперь дежавю посетило её саму. Едва уловимое ухом тиканье наручных часов сейчас, отражаясь от кафельных стен, гудело невероятно протяжно, словно церковный колокол, созывающий на вечернюю литургию. И пока душа покорно молилась, черти вероломно завладели сознанием: играли с ним, как с пластилином, множили страхи и сомнения, лепили из них ещё более уродливые картины. И время не поспевало за путанными мыслями, а в них и не было ничего путного. Время надменно смеялось — его призвали в судьи!

7

      Столько раз я проезжал мимо библиотеки, но после её реконструкции так ни разу и не побывал внутри. Интерьер изменился до неузнаваемости, стал совсем не таким, каким был в мои студенческие годы. На смену старым стеллажам, массивным дубовым столам и громоздким стульям пришла новая, современная мебель. Стены перекрасили в светло-серый цвет, зал разделили стеклянными перегородками, а на потолке установили люминесцентные лампы. Лишь большие панорамные окна с видом на кампус, да ощущение собственной принадлежности к чему-то сокровенному остались неизменными.       Ожидая Дэниэль, я сидел на широком матерчатом диване неподалёку от стойки информации и наблюдал за тем, как какой-то смуглый парнишка — вероятно, иностранный студент — пытался добиться от единственной присутствующей здесь девушки из службы персонала разрешения пройти в зал манускриптов. Путая немецкие и испанские слова, он всё отчаянно повторял: «Еs ist muy importante», отчего меня переполнило невольное любопытство — что это за древние тексты, вызвавшие в нём такое рвение заполучить их.       — Простите, ничем не могу помочь, — эдак десятый раз подряд повторила девушка, и её голос восхитил меня непоколебимым спокойствием. — На стенде при входе чёрным по белому указаны часы работы читальных залов и информационных центров.       — Да-да, библиотек открыт до десяти вечера. Мне нужно книгу. Только посмотреть, не брать, — не унимался он.       — Получить консультацию по интересующим вас вопросам можно с понедельника по пятницу с девяти до шести, и в субботу с десяти до трёх. Что же касается зала манускриптов, доступ туда — только по предварительной записи. Извините, больше ничем не могу помочь — мой рабочий день давно закончен, — на одном дыхании протараторила она, очевидно, давно заученные слова.       Однако парень и не думал отступать — точно противно жужжащая муха, донимал невозмутимую сотрудницу, пока та расставляла по полкам книги. Моя же нервная система требовала, чтобы я вмешался и попросил его удалиться, но от разгорячённого замечания меня остановила появившаяся из-за спины Дэниэль. Мне даже подумалось, что она находилась там вот уже какое-то время, наблюдая за разыгравшейся сценой.       — Хе-ей, — поприветствовал я её, улыбнувшись.       Её волосы, которые всегда находились в некоем подобии порядка, были распущены, взъерошены и волнами скатывались с плеч. А белый воротничок, точно мотылёк, цепко обвивший крыльями её тонкую шею, одним своим видом вызывал странные ощущения на моей коже. Я чувствовал его удушающую хватку на собственном горле, отчего хотелось сорвать его и с Дэниэль. Поистине, слуги Бога, как никто другой, знают толк в изощрённых пытках над разумом человека, раз облачили своих монахинь в похожие одеяния. Не удивлюсь, если сам Сатана был их портным.       Но передо мной сейчас стоял ребёнок, зарёванный лохматый ребёнок. По крайней мере, так мне показалось — глаза Дэни были чрезмерно опухшими и красными и без намёка на косметику. И этот потерянный ребёнок смотрел на меня из её глаз, безмолвно осуждая за не самые благочестивые помыслы.       «Сколько древних мифов начинается со спасения брошенного ребёнка! И все они заканчиваются трагедией!» — молнией пронеслись в сознании обрывки фраз из романа Кундеры. Но метафоры меня никогда не пугали; что же до трагедий — я всегда пребывал в извечной готовности окунуться в глубочайшую из них.       — У тебя всё в порядке? — осторожно поинтересовался я.       По всей видимости, планы на сегодняшний вечер напрямую зависели от ответа на этот вопрос.       — Это… — Дэниэль смущённо отвела взгляд в сторону. — Я плохо спала ночью, точнее, практически не спала. Знаю, что выгляжу помятой…       Но, к моему удивлению, она не отказалась поехать на выступление группы, хоть я и предложил всё отменить.       И пока мы пили кофе из автомата библиотеки, я вскользь поинтересовался, почему часы её работы не совпадают с указанными на информационном стенде.       — Тебе нужно было стать детективом — всегда подмечаешь подобные мелочи! — озарила её лицо очаровательная улыбка, вновь сделав живым. — Так только сегодня, всё из-за возможной проверки.

8

      Тёплая осенняя погода, уютное кафе, прекрасная музыка и неспешно текущее время — я даже и предположить не мог, что спустя каких-то полчаса наш вечер на этом завершится. Несмотря на стук барабанов и бренчание акустических гитар, Дэниэль уже не могла скрыть усталости, и то и дело сонно склонялась над столиком. С моей же стороны вынуждать её оставаться здесь было бы одной из форм тирании.       Так я вновь оказался в её крошечной кухне. Дэни вышла в соседнюю комнату, чтобы принести мне чашку для чая, а затем я обнаружил её спящей в кресле у серванта… с чашкой в руках.       Столько всего странного было в этой квартире, что вызывало нездоровый интерес: начиная с посуды, хранящейся не там, где ей следовало быть, — в шкафчике над раковиной я заметил лишь кружку Дэниэль и скудный набор тарелок, — заканчивая единственным стулом и прочей обшарпанной мебелью. Шкафы, полки, тумбы хранили в себе не меньшую тьму загадок: будто всё самое старое барахло было скуплено на блошином рынке и расставлено в хаотичном порядке вдоль пожелтевших стен. Безупречная, едва ли не идеальная чистота — вот та деталь, которая не вписывалась в эту атмосферу увядания. Взять хотя бы столовую скатерть, что я заприметил в первый день, но не придал особого значения, — она всё так же светилась образцовой белизной.       Не успевал глаз зацепиться за один предмет, как где-то по соседству маячила более занятная вещица, тут же перетягивающая внимание на себя. Так я добрался до кипы книг и журналов на подоконнике; знакомая тетрадь со странным зоопарком была в их числе и ещё блокнот с чудным названием «Глупые записки глупого человека». По всей видимости, столь ироничная фраза, написанная от руки, принадлежала Дэни. Веером пролистав страницы, я заметил, что практически все записи были сделаны на французском языке. Данный факт, несомненно, пришёлся по душе моей совести. Однако и немецкие слова нашли своё место на бумаге. «Это неправильно», — укоризненно прозвучал в голове собственный голос, когда взгляд заскользил по строчкам. Но я надеялся найти хоть что-нибудь, что смогло послужить зацепкой и рассказать о хозяйке столь противоречивого жилища, и, возможно, это «что-нибудь» дало бы почву для «нужных» вопросов или правильных действий по отношению к Дэни.       — Это совершенно неправильно, — уже шепча себе под нос, я наивно полагал, что мысли, материализовавшиеся в звуки, могли бы остановить меня от импульсивных действий.       «Имею ли я вообще право называть себя Человеком…» — так начиналось первое предложение первой страницы, а запись была датирована две тысячи первым годом — почти семь лет назад. Сперва я подумал, что речь сейчас пойдёт о каких-нибудь подростковых комплексах, но в очередной раз ошибся. Дэниэль писала о своей роли в обществе, рассуждала о своём предназначении и довольно часто употребляла слово «inutile». Хоть его значения я не знал, но, отталкиваясь от контекста, легко смог догадаться о негативном оттенке, скрывающимся за буквами: «Какой толк в том, что ты женщина, если не можешь выполнить своего главного предназначения? Inutile! Écale!»       Главное предназначение женщины? Стать матерью? Об этом ли писала Дэниэль? Захлопнув дневник, я вернул его на прежнее место. Я ожидал увидеть определённо что-то иное, что-то истинно женское и нелогичное, а не подобные откровения. «Чёрт меня дёрнул его вообще читать!» Я отвернулся к окну и стал наблюдать за непрерывно сигналящим автомобилем, явно кого-то ожидающим. Пожалуй, и мне пора.       Но опять какая-то сила вынуждала меня задержаться. И я не уверен в том, что это банальное любопытство, — моё стремление было вполне осознанным. И пока я об этом думал, сидя в кресле, в котором только недавно спала Дэни, в то время как её саму я переложил на кровать, ответ нашёл выход из моего бессознательного. Туман из лишних вопросов рассеялся, выпустив и ответ, и утянутый им нужный вопрос. Они оба обрели отчётливые очертания. Я словно взглянул на ситуацию глазами случайного зрителя. В эту минуту я был похож на маньяка или психопата, наблюдающего за тем, как его жертва еле слышно посапывала в нескольких метрах, — именно эта картина и послужила толчком, родившим такой очевидный, но парадоксальный вопрос: что руководило ею, когда она подпускала меня так близко? Изначально обозначив допустимые границы, при этом она оставила двери всех входов открытыми? Безразличие. Безразличие — светилось в её глазах в тот вечер, когда я повстречал её. Тогда, говоря о своём бесстрашии пред тёмными закоулками, именно оно было её голосом. Безразличие, а не принятое мной по ошибке удивление, открыло мне дверь, когда я впервые здесь оказался. Безразличие, а не шаблонная вежливость, предложило мне сейчас подняться на чай. Но почему? Вот он — краеугольный камень всех вопросов.       Начеркав на скорую руку записку, я застрял на последних словах, задумавшись над тем, стоит ли добавить наигранно-заботливое «позвони». Что-то подсказывало, что не сделай я этого, выйдет именно наоборот.       «Не рискнул тебя будить и отнёс на кровать. Отдыхай. Stäf», — написал я своё имя в точности так, как она его произносила, — растягивая гласную.