Спина к спине

Гамбит, когда понял, что в каком-то смысле тут лишний, хотел было пойти помочь ученикам Росомахи с их малоприятной работёнкой, но, развернувшись, у самого входа в Карточный Домик увидел жену с ребёнком на руках, и ему показалось, что ничего более прекрасного и вообразить себе невозможно. Чисто Мадонна с младенцем, от одного вида которой где-то внутри становится трепетно, и не знаешь даже, что сделать: обнять или пасть на колени. Хорошо всё-таки, что его милой Руж посчастливилось стать матерью, иначе б и ей самой не быть такой счастливой, и ему не любоваться этой святой красотой. «Oh, mon Dieu! До чего ж повезло Гамбиту!» Ребёнок, посасывая пальчик на правой руке, почти уже спал, но, видимо, от пережитого стресса не желал покидать уютную безопасность материнских рук. Реми подошёл к любимой, обнял и сделал так, чтоб помочь держать на руках маленького сынишку. Их сынишку. Бесспорно. Отныне и навсегда. Тихую семейную идиллию нарушила темноволосая девушка, несмело подошедшая к супругам Лебо. По опущенным карим глазам видно было, что пришла она просить прощения. - Гамбит, Роуг, мне очень стыдно… - тихо произнесла она, не привыкшая признавать свою неправоту, но совесть, по всей видимости, вынудила. - Считай, что ничего не было, ma petite, - тоже негромко, чтоб не разбудить малыша, ответил Реми. – Это всё черви. - А может, и бубны, - пошутила Шельма и уткнулась в плечо мужа, чтоб унять подступивший смех. Мадам Лебо всегда была остра на язык, и слова её порой оказывались очень хлёсткими, но в этот раз она отчего-то изменила своим привычкам, хотя и имела полное право примерно наказать недавнюю обидчицу. Эухения, тоже не выдержав, улыбнулась и ушла неловко топтаться возле реанемобиля. В надежде на то, наверное, что будет у кого выпросить и второе прощение. А Роуг вдруг снова стала серьёзной и погрустнела. - Смех смехом, Реми, а я всё же так и не пойму до сих пор, как ты всё это терпишь? Меня как терпишь? Новоорлеанский вор и знаменитый карточный шулер легонько шлёпнул жену пониже спины. Потом упёрся щетинистым подбородком в её свободное от детской головки плечо и включил всем знакомого и обожаемого языкастого фигляра: - А Гамбит вот не поймёт что-то: черви вроде все сдохли, а Руж продолжает нести чепуху. Может, один всё же где-то схоронился? Противный такой, мелкий негодяй, которого кое-кто кормит необоснованными сомнениями. Дай-ка поищу. Где-то он тут засел, в этой прекрасной головке, - зашептал Реми и принялся аккуратно и в то же время со всей присущей ему страстью целовать Роуг в лоб и в висок под густыми волосами с белой прядью спереди. - Засранец! – непонятно кого имея в виду – мужа или пресловутого червя сомнений – отозвалась Шельма, но прекрасно поняла, что хотел донести до неё самый дорогой на свете человек. Взгляд, густо-красный, точно заходящее солнце, утопал в зеленоглазом, как тонет светило в изумрудных водах тёплого южного моря. *** Получилось ли что-то у Ребекки, Хоулеттов и Берны, сказать определённо никто не мог, и следующие сутки прошли в напряжённом ожидании. Организм Саблезубого восстанавливался быстрее, чем у обычного человека, но гораздо медленнее, нежели бывало с ним раньше. Всё это время Берна не отходила от него: сидела возле койки в лазарете Карточного Домика, куда его перенесли после того, как процесс регенерации стабилизировался, и держала за большую когтистую руку. Иногда вставала, пересаживалась поудобнее, в другой раз устало прикладывала голову рядом с ним на подушку и дремала вполглаза. Но из палаты выходила лишь пару раз – в туалет. Даже упрямую Мадемуазель кое-как, но всё же удалось увести из медблока и уложить в постель, а верная миссис Крид всё ждала, когда же, наконец, откроются самые любимые на свете серые глаза и вновь впустят её в свой мир, каким бы он ни был. Ей, конечно, приносили еду. Заботливая Кристина угощала самыми вкусными блюдами, какие только приходилось пробовать Берне, но даже это с трудом лезло в горло когтистой женщине. Она всё ждала. Чем бы всё ни закончилось. Она так любила своего мужчину! Так любила… Кажется, она чуть забылась невзначай от усталости, хотя и не давала себе расслабиться – боялась пропустить тот момент, который вернёт ей смысл жить дальше – и вдруг почувствовала, что её мистер Крид зашевелился. Вернее, не зашевелился даже, а так… будто что-то в один миг переменилось и не смогло укрыться от чуткости его подруги. - Виктор… - одними губами, потому что в горле вмиг пересохло, позвала она, и Саблезубый, точно услыхав, открыл глаза. Берна встрепенулась, но не смогла понять, есть ли во взгляде любимого хоть какая-то осмысленность: зрачки, несколько секунд неподвижно изучавшие потолок, медленно переместились вправо, потом влево, остановились, наконец-то, на ней. Однако по-прежнему не отражали того, что женщина так надеялась в них увидеть – узнавания. - Виктор, - позвала она вновь и заметила, что густые, тёмные изогнутые брови Крида сдвинулись к переносице. «Неужели что-то вспоминает?!» Берна взволнованно подалась к нему, слишком порывисто, должно быть, чем заставила мужчину вздрогнуть. «А если полностью потерял себя?..» На её счастье в палату в тот момент зашёл Росомаха и, оживившись, приблизился к брату. - Вик! Братец! Задери тебя рогатый! – рассыпался он в своих специфических любезностях. – Помнишь хоть меня? «Вот и настал час икс», - то ли с упованием на удачу, то ли с ужасом подумала Берна Крид и едва не задохнулась от волнения, ощущая, как холодеют руки. Она приняла, конечно, ту мысль, что муж её может забыть всё и стать совсем другим человеком, который не будет помнить ни о своём счастье, ни о горестях. Не вспомнит и о тех обидных и жестоких словах, что вырвались у неё сгоряча. Это, может, и к лучшему всё – прав, наверное, мохнатый доктор. И всё же Берне отчаянно, до смерти хотелось обратного: чтоб случилось чудо и из памяти Виктора ничего не стёрлось, а она смогла бы повторить ему всё то, что безутешно шептала, пока он был без жизни и без сознания. - Тебя-то?.. – хрипло выдавил Саблезубый, немного озадаченно глядя на младшего брата, и у миссис Крид отлегло от сердца – по крайней мере, муж не забыл родную речь. – Да я тебя, Джейми, с тех самых пор помню, как ты мокрым и вонючим в колыбельке лежал. Опешивший Росомаха изменился в лице, но не знал, похоже, как реагировать: пригрозить язве-брату отрыванием языка или порадоваться тому, что тот вопреки всем опасениям помнит, как им пользоваться. А у Берны от счастья закружилась голова. Сама не своя от облегчения, она услышала в дверях сдавленный смешок свояченицы, которая не смогла сдержаться и прыснула в кулак. Рядом с нею стоял врач. - Нечасто бывает, чтоб я радовался своей ошибке, - проговорил тот, со сдержанной улыбкой поправив очки. А уже в следующий миг в палату влетела худенькая темноглазая девочка, кое-где ещё в медицинских пластырях и синяках, и не успел никто остановить её, как бросилась к только что ожившему Криду на шею. - Мсье Крид! – заверещала она. – Как я рада, что вы всё помните! Значит, смогу попросить у вас прощения. Pardonnez-moi, мсье, я была не права. Берна едва не расплакалась оттого, что тоже больше всего на свете хотела бы сейчас сделать это – обнять мужа и сказать: «Прости». Но приходилось ждать. Смогут они и дальше быть семьёй или нет, а о своей любви она ему всё равно поведает. Как бы всё потом ни сложилось. Хэнк же, увидев, что вытворяет девочка, заметно напрягся – знал, должно быть, о том, откуда появились царапины на её теле. Да, тут рядом Росомаха со своими когтями из адамантия, но всё равно тяга Ребекки к игре с огнём, с точки зрения учёного, переходила все границы разумного. - Бекки! – резко позвал он. – Человек только что пришёл в себя… Мадемуазель, опомнившись, чуть отстранилась и смущённо проговорила: - Excusez-moi. Мсье, вы не сердитесь? - Я? – переспросил Саблезубый и вдруг аккуратно положил свою когтистую ладонь на острые, выпирающие лопатки девочки, накрыв спину, считай, по всей невеликой её ширине. – Сержусь, - и добавил, заметив оторопь ребёнка. - За то, что филонишь в своих научных изысканиях. А ну, где там твоя линейка? - К-какая линейка? – от удивления начав заикаться, спросила юная Лебо. - Ну, та, которой ты мне когти давеча измеряла. Я ж тебе клыки тогда не показал, а наука мне этого точно не простит. - Вы чудо, мсье! Вы замечательный человек! Мадемуазель, одновременно просияв и зардевшись, стремглав вылетела из палаты – не иначе, как за той самой линейкой, а взрослые, как один давясь смешками, изумлённо воззрились на Виктора. - А чего вы на меня уставились? – Крид, приподнявшись на своей койке, обвёл всех более чем серьёзным взглядом. – Что б вы знали: Саблезубый умеет быть благодарным и заглаживать свою вину. Логан, развеселившись ещё больше, от всей души хлопнул брата по обнажённому плечу и молниеносно отпрянул, не желая получать сдачи. Не менее счастливая Кристина, едва протиснувшись между мужем и Берной, обняла и поцеловала деверя, отчего тот довольно ухмыльнулся и действительно стал напоминать белого и пушистого зверя с мягкими лапами – зря не верил в это и злился то ли совсем недавно, то ли целую вечность назад. Но вот супруги Хоулетт удалились, Хэнк тоже решил, видно, что делать ему тут больше нечего, и Криды – Виктор и Берна – остались, наконец-то, одни. Берна так хотела этого мгновение назад, а теперь испугалась, хоть и не чуяла никакой опасности. Однако в глазах мужчины, неуверенно смотревших на неё, видела тот же самый страх, только помноженный на два. - Виктор, я хотела сказать… - Ты сможешь простить меня? – не дав ей договорить, спросил Саблезубый таким непривычным для себя тоном. – Просто сказать, что не проклинаешь, даже если решишь уйти. Когтистая женщина, едва дослушав эту короткую речь, вдруг расплакалась, да так горько, что практически упала на широкую грудь своего любимого. - Что ты говоришь?! Как ты можешь?! Как тебе не стыдно?! – чуть ни кричала она, захлёбываясь слезами. – Я люблю тебя! Я не могу без тебя! Мне никто не нужен, только ты! - Нужен такой дурак? – Виктор не привык утешать женщин, и что делать с их слезами, даже близко не представлял, но, как и пару минут назад с девчонкой Лебо, не придумал ничего иного, кроме неуверенного поглаживания по спине. - Именно такой и нужен! – словно глупому малому ребёнку сказала Берна, утирая слёзы вокруг припухших янтарных глаз. Крид так и не нашёлся с ответом, но этого, похоже, и не требовалось. Берна смотрела на него, уставшая и заплаканная, однако совершенно счастливая. Виктор прижал её к себе и сам не заметил, как жена уснула на его плече, а он не стал её будить – так и просидел, наверное, около часа в не очень удобной позе на жёсткой больничной койке. На душе у него было светло. Надо же: как приятно… *** Берна Крид шла по лесу, изредка прислушиваясь и нюхая воздух. Здесь, конечно, была не родная Канада, и в запахах дикой природы особого разнообразия не было, однако жить совсем без вольного воздуха ни она, ни её муж не могли. Поэтому раз в неделю оставляли все заботы и отправлялись в тот самый небольшой лесок, в котором обосновал свою Берлогу Росомаха. И дети – дочки-двойняшки – таким лесным прогулкам не мешали. Даже наоборот, лучше спали, сидя в слингах у родителей за спинами. Берна невольно улыбнулась, в очередной раз вспомнив, как же мило и забавно смотрится грозный Саблезубый с дитём в перевязи. Каким вообще добряком становился, когда подходил к своим кровинкам. Если б только видел себя со стороны! Иной раз казалось: он всё отдал бы, чтоб взять их на руки, но когти, которые до конца не втягивались, лишали его этой радости. Берна, когда ждала появления детей на свет, сильно переживала о том, как же будет нянчить их, и подумывала даже о том, что все заботы о своём потомстве придётся возложить на Кристину. Однако подкидывать дочерей свояченице, у которой на тот момент уже имелся собственный сын – крохотная копия отца – к счастью, не пришлось. После родов у миссис Крид когти сами собой начали втягиваться до конца, и это порадовало не только её саму, но и умную девочку-целительницу по прозвищу Мадемуазель, которая выстроила целую теорию о том типе мутации, что объединял Кридов и Хоулеттов. Если верить её рассуждениям, то выходило много чего важного для понимания всеми когтистыми. Во-первых, это и впрямь, по всей видимости, был отдельный вид мутации, в основе которой лежало заражение особыми бактериями-симбионтами. Именно они привносили в организм человека и некоторые звериные черты, и неуязвимость иммунитета. К великому счастью того же Росомахи, Кристина, пока у неё с ребёнком был общий кровоток, тоже «хватанула» этой удивительной микрофлоры, и у Хэнка с Ребеккой были все основания полагать, что это благотворно скажется на её здоровье и долголетии. Особенно, если когда-нибудь забеременеет ещё. Как Берна, так и когтистые братья, в детстве сильно и часто болели – так человеческий иммунитет «спорил» с природой мутантов. Будет ли хворать второе поколение, когда немного подрастёт, никто не знал, но пока что дети (все трое) не выказывали и малейшей слабости здоровья. Мадемуазель предположила, что так оно, скорее всего, и будет всегда. Оставалось уповать на прозорливость юной исследовательницы. Кстати, о ней… Вот кто бы мог подумать, что Виктор так сильно привяжется к девчонке, которая раньше лишь раздражала его. А ведь он позволял ей буквально всё! Да, Мадемуазель, памятуя о том, к чему приводит излишня приставучесть и бесцеремонность, стала с Саблезубым куда как более тактичной и осторожной, но всё же чего только с ним не делала. А он терпеливо сносил любые, даже не совсем гуманные, опыты. Росомаха, к слову сказать, и близко не подпускал к себе маленькую мучительницу, зато брат его – вот именно тот самый, который снискал себе более чем справедливую дурную репутацию душегуба – всё чаще и чаще слышал в свой адрес: «Вы так добры, мсье!» - и с каждым днём всё больше этому утверждению соответствовал. Да, никому больше не приходило в голову лишний раз раздражать его (понимали все, что Виктору порой непросто владеть собой), однако приступы злости случались всё реже и реже, давая ему самому и его близким вполне обоснованную надежду на лучшее будущее... Проверив, крепко ли спит малышка за спиной, женщина выпустила когти и ловко взобралась на ближайший клён, огляделась и тихонько позвала: - Ви-тень-ка! Она, разумеется, чуяла мужа неподалёку, но ради ребячества делала вид, что не знает, где он. Ходил, если требовалось, Саблезубый бесшумно, и даже чуткие уши Берны не могли уловить его крадущихся шагов. Лишь звук когтей, с противоположной стороны цеплявшихся за тот самый ствол, на котором она повисла, точно прыткая белка, выдал Виктора, и уже в следующий миг перед женщиной возникло широкое, заросшее густой щетиной лицо мистера Крида. - Я тебе что говорил про Витеньку? – он изо всех сил пытался сделать сердитую мину, однако выходило у него это теперь с большим трудом – всепрощающее обожание из глаз ему деть было некуда. - Просил не называть тебя так на людях, - как ни в чём не бывало отозвалась Берна. - А они, что, не люди, что ли? – Виктор кивком указал на свою нежно любимую ношу в слинге за спиной. – Они ж там всё подслушивают. И в каком свете предстаёт перед ними отец, которого жена кличет дурацким именем, а? - Оно не дурацкое, оно милое, - невинно улыбнулась миссис Крид, хлопнув ресницами. – Девочки поймут. Мужчина сокрушённо покачал головой и стал спускаться на землю – спрыгнуть не позволяло отцовское чувство. Берна последовала его примеру. - Ну, хоть Витюшей не зови, - взмолился он, когда прекрасная янтарноглазая жена с косой, спрятанной для удобства под платок, оказалась в его руках. Каждый раз, когда это между ними случалось, женщине чудилось, будто она сейчас в небо взлетит от счастья или растворится в этом воздухе, напоённом нестерпимо желанным запахом счастья. Побыть одним теперь удавалось очень редко, и потому для того, чтоб хотя бы просто поцеловаться, они использовали буквально каждый удобный случай. - Хорошо, не буду, - начиная задыхаться в плену его губ, пообещала Берна. – Хотя жаль: так приятно звучит… Виктор на это ничего не ответил. При его-то росте в шесть с лишним футов, он вместо этого опустился на колени и с нескрываемым упоением стал нюхать её полные молока груди. Останавливать его никаких сил не было, но Саблезубый сам прекрасно понимал, что для любовных безумств момент неудобный. Поэтому оторвался от того, что в данный момент всецело принадлежало его крохотным когтистым дочкам, поднялся на ноги и вновь прильнул к губам жены, но теперь уже мягко и ненавязчиво. -В следующий раз осчастливим дядюшку Джейми и тётушку Кристи, а сами придём сюда одни, - пообещал он своей миссис Крид, ловя многообещающим взглядом её чуть смущённую улыбку. – А ты не подглядывай, - погрозил он через её плечо крохе, которая, судя по возне, вознамерилась проснуться до времени. Однако тут же волей-неволей расплылся в самом добродушном и восхищённом из своих знаменитых оскалов. Любовь сделала своё дело – вернула свет глазам Саблезубого. 08.03.2021 НЕ КОНЕЦ