Без пяти минут полночь

Ему казалось поначалу, что он умер. Где он и как тут он очутился неизвестно, а память обрывалась на его вспышке в Зималетто и работать отказывалась. Холод не давал сосредоточиться, слегка подташнивало, кружилась голова. Саша открыл глаза — темно, под ногами, на каменном полу, на неровных стенах, потолке, на тяжёлой зарешеченной двери — иней. Должно быть, здесь действительно слишком холодно, но от его дыхания не было пара и он не чувствовал, что замерз. Он помнил — ярость и ненависть. Он помнил, как потянуло холодом из ниоткуда. С трудом вспоминались ночные страхи, словно из прошлой далекой жизни. Теперь — он буквально ничего не ощущал. Ни страха, ни боли, ни голода. Ледяное спокойствие, тишина. Ничего не хотелось. Ни попробовать сбежать, ни попытаться вспомнить, как он тут очутился. Всё, что было до — неважно и несущественно. Какие-то лица, которые должны были принадлежать родным людям, его семье, вспоминались с трудом, как выцветшие старые фотографии. Чьи-то голоса, смутно знакомые. Чьи-то прикосновения, ласковые, теплые… Все это было неважно. Отныне его мир — ледяная безмолвная пустота, и она его вполне устраивала. Саша поднялся и шагнул к заиндевевшей решётке выглянул в тёмный коридор и затаил дыхание. Его тело отреагировало на чистом инстинкте: рука дернулась за спину, к любимому мачете, который на совершеннолетие ему подарил отец, и схватила пустоту. Он был абсолютно безоружен и беззащитен. В голове что-то щелкнуло, встало на место и раскрутилось страшной пружиной воспоминаний. Он, Александр Юрьевич Воропаев, младший сын Павла Олегович Жданова, пусть и приёмный, но горячо любимый. Он — охотник за нечистью, он истребляет навьих тварей, сколько себя помнит. И он — Сашка Воропаев — в логове упырей, кажется, в плену, и, в случае чего, отбиваться ему нечем… он один, и вызвать братьев на подмогу у него не получится, не в этот раз… где они, живы ли? Что вообще случилось? Прорываться с боем мимо упырей — самоубийство. Одного, голыми руками, как Андрюха, Сашка, может быть, и осилил, но их тут наверняка тьма. Внимания на него — пока — никто не обращал, но рисковать и проверять, заперта ли дверь — а чутье ему верно подсказывало, что заперта — он не стал. Все, что ему сейчас оставалось — ждать. Раз уж его не убили раньше, то, стало быть, он кому-то очень понадобился. Знать бы еще наверняка, кому именно… «Ты должен помнить, кто ты есть», — слова старого мудрого охотника, заменившего ему отца и мать, всплыли сами собой. И — да — он вспоминает. О том, как, не смотря ни на что, ценил и уважал Андрюху, шутки Ромки, неизменно поднимающие настроение, суровую, не показную заботу отца и бати, мягкое тепло рук мамы Лены, смех Кати и ее радость от встречи с ними. — Ух ты, а ты силен, братик! — насмешливый женский голос — незнакомый — оторвал Сашку от воспоминаний, раздумий и тревог. Он напрягся, выискивая в темноте его владелицу. — Покажись, — прошипел сквозь стиснутые зубы Сашка. — Ага, чтобы ты меня приложил кулаком? — Боишься, тварь? — Мда, не слишком же ты воспитан, — снова в голосе читается ухмылка. — Оно и немудрено. Охотник! Какой позор! Сашка крутанулся вокруг своей оси, ожидая нападения, и за спиной увидел лохматую блондинку, лицо которой показалось смутно знакомым. Точно, она его похитила. Она скрутила болью и холодом, что он и пошевелиться не смог. — А как же приветственные обнимашки, дядька? — с долей безумия во взгляде спросила незнакомка. — Да я лучше руки себе отгрызу, — пренебрежительно ответил Воропаев. «Ты должен помнить, кто ты есть. Должен помнить… Должен…» — пульсирует во голове. Едкий холодный туман словно застилает разум, но он противится, цепляется за этот голос, мотает головой и взгляд снова проясняется. — Такого чудесного подарочка я и не ожидала! — восторгается злая сука, с каждой минутой все больше похожая на трансвестита, чем на женщину. — Вот все обрадуются! Ничего будешь посговорчивее, когда в следующий раз проснешься. — Не буду. Лучше сразу убей, — упрямо ответил парень. Он и правда не представлял себе ситуацию, чтобы добровольно покорился он нечисти. Тем тварям, что убили его отца и мать, что погубили родителей Ромки и мать Андрея. Порождениям тьмы и зла. Лучше уж и правда умереть. — Да, признаю, ты силен, братик, но нет ничего сильнее, чем лютый холод морозною зимой, — коварно ухмыльнулась его собеседница и повелительно подняла ладонь. — Сейчас наше время. Спи! Она щелкнула пальцами, и Саша даже опомниться не успел, когда его сознание отключилось, а сам он рухнул на пол безжизненным телом. В следующий раз он очнулся полностью обнаженным, распятым на неровной каменной глыбе, лишенный возможности шевелиться. Высокий потолок, терявшийся в темноте, не прояснял о месте его нахождения ничего, ровным счетом. Было ли это то же самое помещение, где он очухался впервые, или какое-то другое? По всей вероятности, другое. Это больше, звуки слышались по-иному. Наверняка тут было так же адски холодно, как и в его «камере», но мороза он не чувствовал до сих пор. — С добрым утром, дядька! — издевательски прокаркала уже знакомая стерва. — Как спалось, братик? — Не брат я тебе! — огрызнулся Сашка, не расцепляя крепко сжатых зубов. — Гнида! — Ну-ну! Сашенька, ну-ну! — стерва наигранно рассмеялась. — Что, твои дорогие папеньки тебе ничего не потрудились рассказать? Ну, тогда и я не стану! — Облезешь, стерва! — выплюнул Саня. — Эй, дядька! — с обидой ответила ответила ему самозванная сестрица. — У меня имя есть! Кристина, запомни и повтори по слогам: Крис-ти-на! — Да провались ты! — Фи, как грубо! Впрочем, что еще ждать от охотника? Ну, ничего, ты скоро станешь гораздо вежливее. Только… прости, братец, будет чуточку больно. Твои нательные росписи нашему взаимопониманию сильно мешают! В руке Кристины мелькнул нож. Может, если посильнее её задеть, она психанет и просто заколет его? Раз уж ему не вырваться, смерть, пожалуй, будет самым приемлемым выходом. В конце концов, будучи охотником, Сашка Воропаев давно привык к мысли, что однажды с очередного задания он не вернётся. — Что бы ты ни задумала, сучка, со своей лохматой башкой ты расстанешься очень скоро, — рассмеялся охотник. — Либо я, либо братья нашинкуют тебя в салат, поверь мне. — Ты что же, — обиженно спросила Кристина, — на сестрёнку руку поднимешь? Я же обидеться могу и сделать тебе очень больно! — Валяй, только развяжи меня для начала, — Кристина мотнула головой и ухмыльнулась, — ссышь, гнида? На меня безоружного только вшестером с дружками можешь попереть? — Вот никакого воспитания у тебя, — она обиженно надула губы, явно переигрывая, — или рассчитываешь на то, что я тебя прирежу? Нет, кукусик, ты мне нужен живым! И уж поверь мне, способов окоротить твой ядовитый язычок и сильно при этом не покалечить я знаю немало. Ты, кстати, любишь боль? — Да провались ты к демонам! — Только оттуда! — Кристина весело рассмеялась и полоснула пленника острым лезвием по груди. Саша зашипел — порез обожгло болью и леденящим холодом. По коже немедленно потекла горячая кровь. Вряд ли смертельно, но приятного мало. «Что бы ни случилось, клянусь, эта сучка от меня не услышит ни просьб о пощаде, ни стонов!» — в бессильной ярости подумал Саша. — Ух ты, — невинно хлопнув ресницами, Кристина поднесла окровавленное лезвие к языку и быстро облизнула его. — Собрался геройствовать? Так мы только начинаем! … Каждое прикосновение лезвия Саша встречал либо шипением, либо матом, забавляя этим Кристину. Порезы были легкими, поверхностными, но казалось отчего-то, что клинок очень непростой: слишком острый, слишком болезненные раны он оставляет на теле. Но ничего. Он продержится, сколько потребуется. Но удовольствия эта сучка не получит. В конце концов, он взрослый тренированный мужик, и за прошедшие годы попадал в передряги похуже какой-то психички с ножиком. Скоро он потерял счёт времени, и на действия Кристины реагировал все слабее и слабее. Человек ко всему привыкает. И к боли тоже — такая уж живучая тварь — хуже таракана. — Что-то ты, дядька, притих, — заметила Кристина. — Давай-ка мы сделаем так… … Окровавленное лезвие воткнулось в кожу острием, прямо над сердцем, там, где был набит оберег от нечисти. Кристина медленно провернула нож, отделив кожу от мышцы, а потом медленно, смакуя каждый Сашкин вопль, срезала татуировку. Окровавленный ошметок кожи мягко и почти без звука шлепнулся на пол. Одна татуировка срезана. Осталось всего пять. И Сашка Воропаев мечтал, что он все-таки сдохнет в процессе, а если его не добьет художественная резка по телу, то, он надеялся, раскаленный клинок, которым Кристина прижгла его первую рану, далёк от стерильности и он сдохнет от инфекции и болевого шока.

***

Закрывшись в своей пустующей комнате в отцовском доме, Андрей методично вливал в себя виски. Впервые за всю жизнь он настолько сильно облажался: не смог помочь Сашке, упал на колени перед какой-то блондинистой стервой, которая и два слова адекватно связать не может. А ведь он всегда глубоко в душе считал себя наследником дела отца и деда. Чем бы ни занялись в будущем Саша и Ромка, Жданов-младший видел себя только за рулем своего потрепанного Крузака. Он знал, что однажды нечисть его достанет, и сейчас ему казалось, что лучше было бы сложить голову в попытке спасти брата, чем подвергнуться таким унижениям. Отец и Валерий Сергеевич даже не удосужились посвятить его в свои планы, а они однозначно были. Они выкинули его, показали буквально свое пренебрежение. Неужели не доверяют? Разочарованы? Не надеются? Было мерзко, что он сидит у камина, в компании не самого плохого виски, в безопасности, а брат сейчас, возможно, мертв. Только делать нечего, им сказали не высовываться, как детям малым, а он — черт дери — привык выполнять приказы. Резкий стук в дверь заставил Андрея насторожиться и инстинктивно приготовиться к возможной атаке. Но на пороге стояла поникшая и взъерошенная Катька в расстегнутой рубашке поверх домашней футболки. Она смотрела исподлобья на Жданова, недоверчиво, неуверенно, сжимала в руке бутылку красного вина и переминалась с ноги на ногу. — Пустишь? — спросила она хрипловатым голосом. Андрей молча отошел в сторону, пропуская нежданную гостью. — В няньки набиваешься, да? — Вот еще, — с вызовом ответила Катя. — Я подумала, что… в одиночестве напиваться мне скучно. — Отлично придумала! Просто блеск! Мы что тут, в игры играем по-твоему?! Сашку похитили, а ты… оставь меня в покое, короче. Андрей ожидал, что сестрица задерет нос и начнет ему перечить и язвить, как обычно. Но она без ехидства посмотрела на него и нервно дернула уголком губ. — Чтобы ты дальше сидел и надирался в одиночестве, посыпая голову пеплом и коря себя за то, в чем твоей вины нет? Я хотела тебя поддержать, Андрюш… — Не стоило утруждаться, — обиженно буркнул тот. — Мы же не чужие друг другу, — вздохнула Катя, протянув Жданову бутылку и прихваченный с кухни штопор. — Но, мне кажется, ты стал об этом забывать. Андрей поморщился, но открыл принесенную девушкой бутылку. Катя, приняв от него наполненный бокал, по-хозяйски уселась на расстеленный на полу плед и пригубила вино, глядя в камин. В отсветах огня Катины глаза выглядели невероятно красивыми, так, что невозможно было оторваться. Девушка замерла, изучая языки пламени, будто боялась повернуться, и чем больше Жданов ее разглядывал, тем отчетливее вспоминал все дурацкие мысли, которые будило в нем ее присутствие, неконтролируемую ревность и потребность защитить ее. Как он умудрился согласиться взять ее на охоту? Быть может, именно с этого момента все пошло не так. Не смог обуздать свою похоть? К ней? Какой дурак! — Можно подумать, ты об этом часто вспоминаешь, — буркнул Андрей. — Зря ты так, — ответила Катя, так и не взглянув на него. — Мы должны держаться вместе, особенно сейчас. Видишь же, все летит к чертям. В последнее время мне кажется, будто часы тикают за спиной… — Тебе с отцами ничего не грозит, если не будешь влезать в приключения. — А тебе? — наконец-то повернулась к нему девушка. — А я… поеду домовых гасить по стране, там мне и место, — Катя дотронулась ладонью до его плеча, но Андрей раздраженно скинул ее руку — это было для него… слишком. — Необязательно пытаться меня успокаивать. Я облажался и прекрасно это осознаю. Из меня вышел никудышный лидер. Я думаю, отец и дядя Валера разберутся, найдут Сашку и все будет хорошо. Катя сделала большой глоток из своего стакана и поставила его на пол рядом с собой. — Сбежишь, значит? А кто будет убивать вурдалаков, упырей? Изгонять демонов? Ромка один или стариков пошлешь? Это же твоя жизнь… — Я должен был помочь Сашке сегодня, но меня скрутили как школьника. Я слаб и ни на что не годен. Я разочаровал отца, разочаровал всех! Это моя вина… — Неправда. Это неправда. Поверь, мне виднее. — Виднее… Да что ты знаешь обо мне, Катя? Столько лет ты только и делаешь, что хамишь мне, показываешь свою независимость. Что. Ты. Обо мне. Знаешь? — раздраженно ответил он, чувствуя закипающую внутри злость. Пушкарева положила свою маленькую ладошку на его, и это заставило вздрогнуть от неожиданности, переплела их пальцы и слегка сжала. — А что ты знаешь обо мне, Андрей? — в тон ему спросила девушка. — Ты неделями пропадаешь в разъездах, не пишешь, не звонишь, а когда приезжаешь, то даже не удосуживаешься поздороваться. Помнишь, когда вы только начинали кататься на задания, как было? — Катя, это было давно. Мы теперь… — Что? Что теперь? Перестали быть близкими, перестали быть семьей? — старательно пряча подступившие слезы, девушка залпом допила содержимое своего бокала и протянула Андрею, прося налить ей еще. — Когда я валялась с распоротой ногой, мне показалось, что все как раньше. Надеялась, что… глупость несусветная! А мне так не хватает тебя… Он молча налил новую порцию алкоголя и недовольно поджал губы. Они просидели так какое-то время, глядя на огонь, и с каждой минуть все отчетливее хотелось закричать, разбить что-нибудь, а потом встряхнуть сидящую рядом с ним девушку и крепко прижать к себе. Она все равно была ЕГО. Родная, близкая, знакомая, и пусть он гнобил себя за недетские желания по отношению к Кате, все равно не смог бы ее бросить или прогнать. Но нельзя, чтобы кто-то узнал, особенно она. Рассмеется Андрею прямо в лицо, а еще хуже, если пожалеет, скажет что-то в духе того, что он ей как брат и не в ее вкусе. Лучше уж прикрываться братской заботой до последнего, чтобы не выглядеть полным идиотом и извращенцем перед всей семьей. Пусть думает, что хочет о нем. — А помнишь, когда мне было десять лет, ты ставил мне удар, потому что у отца не хватало терпения объяснять мне по десять раз одно и то же. Тогда я смотрела на тебя и видела перед собой самого сильного, ловкого, смелого и мужественного юношу, — тихо сказала Катя. — На твоем фоне все вокруг меркли. Андрей усмехнулся и не удержался от того, чтобы потрепать ее за волосы. Она потянулась за его рукой, но Жданов тут же ее отдернул. Эта Катя уже давно не босоногая девчушка в летних шортиках и вечно перепачканной вареньем футболке. — Это было двенадцать лет назад, Катюш. Мы были детьми, — сказал он, запивая свои слова алкоголем. — Но ничего с тех пор не изменилось, — уверенно ответила Катерина. — Ты был и остаешься примером настоящего мужчины для меня. — Ну, спасибо! Удружила! — с издевкой в голосе отозвался Андрей, почувствовав укол ревности. — Поэтому ты западаешь только на каких-то дегенератов в белоснежных костюмах? Катя, весь их разговор старательно сдерживающая свои эмоции, поняла, что закипает. Жданов будто издевался над ней. Вместо того, чтобы проникнуться ее искренностью, он всеми силами толкал их к новому скандалу. Она опрокинула в себя еще одну порцию вина и почувствовала легкий шум в голове, а вместе с ним нарастающую уверенность. — И чем же они тебя не устраивают? — ядовито спросила Катерина. — Как минимум тем, что не могут тебя защитить в нужный момент, — буркнул Андрей, вспоминая треклятого упыря. — А ты на что же?! — съязвила девушка, ухмыльнувшись. — Меня может не оказаться рядом, — посмотрев ей в глаза, ответил Андрей. — Ну, так будь рядом! Что же тебе мешает? Катя подскочила на месте, всем корпусом развернулась к нему, оказавшись непозволительно близко, и поджала ноги под себя. — Или, может быть, ты в этот момент будешь свою Наташеньку ублажать, а? Или Лерочку? Или Анжелочку? Сколько их там у тебя?! — Столько же, сколько у тебя Мишенек, — ничуть не смутившись, ответил он. — Это мое личное дело! Катя удивленно моргнула, а потом еще раз и еще, пытаясь прогнать поток слез. Обидно было это слышать вот так, в лицо. Андрей снова отпил из бокала, и капля виски осталась на его нижней губе. — Все «Мишеньки» нужны только для того, чтобы позлить тебя, — через силу сказала она, завороженно глядя на сверкающую каплю. — Но ты прав, они мне ни к чему… — Катя, ты всегда для меня на первом месте, — сбивчиво ответил Андрей, понимая, что обидел Пушкареву, и необходимо срочно исправлять ситуацию. — Ты умнее, честнее, сильнее их всех вместе взятых! Ты ближе! И я тебя никогда бы ни на кого не променял бы, даже если бы захотел. Я с самого детства забочусь о тебе… Он сбился, заметив, как Катя сосредоточенно облизнула свои губы, попытался поймать ее взгляд, но не смог. — Если я понадоблюсь тебе, то я всегда буду рядом. — Ну так будь, — пробормотала девушка и, наконец-то, не удержалась, наклонилась к его лицу и втянула в себя его нижнюю губу, ощутив на языке пощипывание и привкус виски. Андрей опешил, не ожидая поцелуя, но побоялся хоть что-то сделать. Ни обнять, ни отстраниться. Может, он уже напился и уснул? Он слишком много думал о ней в последнее время, ревновал и злился на себя, на нее, на всех окружающих, душил в себе теплые чувства и сам не шел на контакт. Быть может, пьяный мозг просто сыграл злую шутку? Но сладкий, желанный сон не завершался, и Катя не отстранялась. Отсчитывала секунды у себя в голове: если до ста он не ответит, она прекратит все и сбежит, а потом будет всю ночь рыдать в подушку от своей глупости. Двадцать три, двадцать четыре, двадцать пять… Она никогда раньше так не делала, не навязывалась мужчинам и не проявляла столь активную инициативу. Катя придвинулась еще чуть ближе, почувствовав грудью его плечо. Ощущая дрожь похолодевших пальцев, она осторожно приподняла край футболки и скользнула вверх по горячей коже живота. Андрей дернулся, но рук так и не поднял, на поцелуй не ответил, это было просто мимолетное сокращение мышц. Сорок девять, пятьдесят, пятьдесят один, пятьдесят два… Еще немножко. Оставить в покое его губы и переместиться ниже, по щеке к шее, к уху, зарыться носом в его волосы… Она ведь знает его запах наизусть, настолько притягательный, что внутри уже пожар. Но тогда он сможет что-то сказать, остановить. Да, Катя наверняка отвратительно целуется. Не было много практики, несмотря на представления Жданова о ее личной жизни. Он — первый, с кем поцелуй не хочется заканчивать, не хочется чистить зубы и плеваться, наоборот, хочется коснуться его языка своим, почувствовать его вкус, запомнить. Хотя бы один единственный разочек, пока у них есть еще хоть сколько-то времени вместе… Семьдесят, семьдесят один, семьдесят два… Она стянула с него футболку так быстро, что Андрей не успел опомниться, и снова прильнула к губам. Он же не отвечает, изо всех сил держится, надеясь, что столь сладкая пытка вот-вот закончится. Надеется и жаждет продолжения. Пальцы уже онемели от боли, и все мужское существо требует прикосновений. Если Катя не остановится сейчас же, то он за себя не отвечает. Только определиться бы, чего он хочет больше: оттолкнуть и наорать или опустить ее на плед и порвать на тряпки ее футболку. Девяносто восемь, девяносто девять, сто. В тот же миг, когда Катя клялась себе, что оторвется от желанных губ, Андрей обхватил ее плечи и резко опрокинул назад, забирая инициативу в свои руки. В тишине было слышно только их тяжелое дыхание, потом шуршание и треск ткани Катиной футболки. Кожа горела под его пальцами, мурашки разбегались от каждого прикосновения. Девушка терялась в новых ощущениях, пугалась, когда чувствовала мужские губы и руки на своей коже, вздрагивала, но все равно невольно выгибалась навстречу, следуя за первобытными инстинктами. И было совершенно не стыдно. — Что же ты творишь со мной, Катя, — тихо, умоляюще прошептал Андрей, с трудом оторвавшись от такой податливой, такой мягкой девушки. — Не останавливайся, — простонала Катерина. — Пожалуйста. — Я не могу, Кать. С тобой, как с другими — не могу. — Я знаю, о чем ты думаешь, — чуть разочарованно протянула Катя. — Маленькая сестричка, как бы не обидеть, да? — И это тоже. — Андрей, мне двадцать два года, я уже не маленькая. И ты — первый и единственный мужчина, которого я хочу… — Кать… — И ты привык, что ты мой старший брат, — хрипло вздохнула Катя. — Только… мы семья, Андрюш, но не родственники. Андрей поморщился. Но промолчал. — И парни давно в курсе, что я сохну по тебе, — набралась храбрости Катя. — Один ты ничего не видишь! Нет, если я тебе не нужна… Катя попыталась отодвинуться, но Жданов притянул девушку к себе поближе, обнял и ухмыльнулся. То ли поцелуй, то ли алкоголь, то ли все вместе, но он сдался и проиграл сам себе в сражении за нравственность. — Прости, Катюш. Я обещаю, у нас все будет. Но не сегодня и не так. Пойдем лучше спать. Андрей поднял ее с пола и одернул изрядно потрепанную одежду. — Руки моей пойдешь у папы просить? — буркнула Пушкарева. — Пойду. — Он тебя выпорет. И в сарае запрет. — Ничего нового, — ухмыльнулся Андрей. — Переживу как-нибудь. — Ты просто пьяный, а завтра скажешь, что не было ничего… — вздохнула Катя и обернулась, уже стоя в дверях комнаты Жданова. — Пьяный, Кать. А ты наверняка еще пожалеешь об этом. Она ничего не ответила, только быстрее проскользнула в свою спальню, чтобы не потревожить спящего Ромку, и рухнула на постель. Безграничная эйфория от поцелуя мешалась с разочарованием и страхом за Сашку. На полчаса они выпали из собственных переживаний, но реальность вновь четко предстала перед глазами. Зря она это затеяла, зря. Но то ли поцелуй и обещание, то ли алкоголь сделали свое дело, и Катя быстро уснула… … Её шаги и дыхание гулким эхом раздавались в пустых коридорах погруженного во тьму замка…