Отработки

Узкий коридор теоретического корпуса больницы был залит солнцем, застенчиво выглядывающем из-за стремительно несущихся по небу складок перламутровых облаков. Под ногами в пронизывающей тишине особенно громко и жалостливо скрипел потертый временем и народом паркет. В призрачно-янтарном свете витали крупицы пыли, всколыхнутой потоками воздуха. Аня не любила ни позднюю осень, ни зиму в любом ее проявлении, ни раннюю весну не только из-за потрескавшихся на морозе губ, сухой кожи и электризующихся волос. Взгляд нечему было ласкать: торжество жизни и буйство красок тихо уничтожалось губительной серостью ноября, тяжестью декабря и однообразием вплоть до февраля. Девушка, безуспешно и агрессивно подергав ручку двери, облокотилась о шершавую стену рядом и съехала вниз, подворачивая халат так, чтобы белые полы не подметали паркет. Закусила губу, зачем-то выуживая из памяти неприглядные потрепанные остатки воспоминаний о сегодняшнем дне. Скручивающим руки и выламывающем кости. «Он просто хочет, чтобы ты ему отсосала». Варламова зажмурилась, теребя подрагивающими пальцами ручку объемной сумки. В горле нарастал неприятным ком, мешая воздуху просачиваться в легкие. Она понурила голову. Бондаренко вообще не должны касаться подобные вещи, слишком личные, слишком хлипкие, слишком… опасно знакомые. Но то ли он делал все, чтобы прикоснуться к ним хотя бы пальцем в надежде проткнуть, размазать, изничтожить, то ли это действительно так заметно. Почему Андрей Александрович позволяет другим видеть это? Почему ведет себя неосмотрительно, открыто, будто подобное — обыденность? Будто она не первая и уж точно не последняя… — Рад, что, несмотря на вашу занятость, вы нашли время для меня, Варламова, — широко улыбнулся Антипов, вальяжно подходя к девушке и протягивая руку. — Готовы получать… отработки? Аня устало-грустно посмотрела на широкую раскрытую ладонь с четкими глубокими линиями жизни, узловатыми пальцами, коротко подстриженными ногтями. Затем неожиданно смело для бушующего внутри карминового стыда и темных оттенков злобы заглянула в насмешливо сощуренные глаза. Озорные, живые и красивые. — Получать без возможности закрыть? Это немного нечестно, Андрей Александрович. Его имя на языке, мягкое сладкое нежное, произнесенное на выдохе — и щеки зардели сами собой. Кусала губы, отрывая мелкие кусочки кожи, непроизвольно морщась от пульсирующей боли, но продолжая. Нельзя, чтобы хоть что-то, тягучее, теплое, бьющее о грудную клетку, вырвалось наружу. Узкая холодная ладонь к широкой теплой ладони, сжимающей приятно властно и поднимающей на ноги, — и вверх вдоль рук на спину миллионы мурашек, срывающих дыхание, обрывающих мысли. Они поравнялись: взгляд туманного дождливого утра, загоняющего в сознание липкое тепло и безмятежность, полные песочные губы, растянутые в улыбке, как от него оторваться?.. — Будет честнее, если я приму их у тебя за чашечкой кофе? Сглотнул и усмехнулся, не отрывая от нее взгляда, не переставая держать ее ладонь. Большим пальцем по сухой коже, потому что хотелось гладить, трогать, быть ближе. Втягивая глубоко воздух в легкие, потому что казалось, будто он пропитывается ее духами, запахом жасмина и гелиотропа. Аня слегка склонила голову в сторону, в нерешительности отводя глаза, бегая по пустым неинтересным стенам. Заставляла себя не дрожать и не улыбаться от радости, пока ее ладонь все еще лежала в его руке. Будет.

******

Коньяк оставлял на языке маслянистое неприятно-терпкое послевкусие. Андрей морщился, но послушно глотал. Ему нравилось, как туманились мысли — они, размытые и нечеткие, переставали его пугать. Пальцы сжимали телефон до обеления костяшек, глаза пожирали фотографии жадно, почти до слез. Это все было так давно и будто даже не правдой. Глоток. Я отпустил тебя, но это не значит, что я этого хотел. Ее волосы, длинные, русые, вьющиеся крупными локонами и струящиеся по спине, каждый раз щекотали щеки, грудь, тянулись шелковыми лентами сквозь пальцы. Ее руки, теплые, маленькие, ласкали шею. Ее заливистый хохот раскатами грома разражался внутри черепной коробки. Карина — звуки словно янтарь рассыпаются по языку. Он помнил будто все происходило вчера. Между тем, фото было сделано почти два года назад. Два чертовски длинных и ненавистных года. Дима с широко распахнутыми васильковыми глазами, обрамленными длинными черными ресницами, пухлощекий и серьезный, смотрящий в камеру и сжимающий в ручках его пальцы. От него тогда пахло яблочными леденцами, которые выторговал в магазине у больницы у родителей, страшно уставших профилактически посещать педиатров. Я творю это, потому что мне не хватает тебя. — Алло? Андрей зажмурился, пропуская сквозь сознание ее удивленный сонный голос, причудливо переплётшийся с жжением в горле от коньяка, который он наконец проглотил. Почти механистически набрал забытый номер, отчего не знал, что сказать, только дышал, громко и глубоко, почти со свистом, словно бился в приступе удушья. — Андрей, у тебя всё нормально? Конечно, нет. Когда у него было все нормально в последний раз? А внутри бьет по вискам фейерверк из эмоций, чистых, оголенных и от того невыносимо страшных, обезображенных бесконечными нагноившимися шрамами. Отдирать корки запекшихся крови и гноя — его излюбленное занятие на вечер. — Привет, — прокряхтел он, продолжая сидеть с закрытыми глазами — так боль чувствовалась ярче. — Как дела? Как Дима? Карина замялась на другом конце провода. Все-таки звонок в полпервого ночи от бывшего охмелевшего мужа немного выбил ее из колеи. Вздохнула. Антипов мог поклясться, что она неохотно сползла с кровати, скользя по хлопковым простыням, обула свои пушистые тапочки и аккуратными шажками дошла до детской, тихонько открыв дверь, проверила сына. — Все отлично, он спит, как обычно, запутавшись в одеяле. Устал сегодня — даже недосмотрел мультики. Андрей усмехнулся, потер рот. Подушечки пальцем короткими шипиками заколола щетина. На стене, в которую тупо уперся взглядом, ничего не было написано и даже не росли цветы, но он продолжал таращиться на темно-серый гранит, пытаясь отфильтровать полот ненужных слов. — Я скучаю по вам. Сжигая воспоминания о тебе, я словно сгораю сам. И на утро опять просыпаюсь до жути пустым. Сожженным. Карина ответила абсолютной бездыханной тишиной. Андрей вбирал боль, растекающуюся по внутренностям с кровью, горячей и обдающей мясо кипятком. Ночами у него ломались кости от этого заслуженного безразличия. — Не могу отпустить… Очередная неудачная попытка, но на этот раз его оборвала не дробящая тишина, а ее упрек: — Андрей, — гортанный шепот был ровным, будто отмеренным по линейке, — уже слишком поздно для звонков. Может стоит отложить этот разговор? Стас начинает волноваться, почему ты вытаскиваешь меня из кровати почти в час ночи… При звуках этого имени очередная порция ненависти, чистой и концентрированной, словно соляная кислота в желудке, разлилась внутри. Сколько еще он сможет вместить в себя?.. — Ясно. Сегодня он снова в роли утопающего. Антипов отключил и сотовый, и сознание, залпом осушив оставшееся содержимое стакана и, выбросив из кошелька чересчур много, вышел на улицу. Декабрь обрушился на непокрытую голову снегопадом, заставил сосуды сузится, остужая. На щеках умирали снежинки, причудливо танцующие в иссиня-черном небе. Приглушенный электрический свет неоновых вывесок и разливистый смех задымленных незнакомцев били в виски, поэтому он мечтал как можно быстрее исчезнуть из этого мира, но таксисты настойчиво не хотели везти его домой. Почему его тянуло к женщине, давно его оставившей, наплевавшей на его чувства, наступившей на его достоинство, прыгающей на жалких осколках его гордости… почему? Как называется эта форма особого мазохизма? Он так много работал ради них же, ради финансового благополучия, ради твердой опоры под ногами. Конечно, после долгих изнурительных смен он приходил домой немного раздраженным и уставшим, но это ради них. Надо отвлечься. «Спасибо за прекрасный вечер и за зачтенную отработку!» Антипов невольно улыбнулся, просматривая ленту уведомлений. Он только мельком увидел это милое сообщение, оставленное Варламовой почти три часа назад, когда бездумно бросил машину на стоянке около дома и направился в любимый бар неподалеку. Он еще хорошо помнил подробности сегодняшнего дня, несмотря на пол-литра чистого виски. Ввалившись в теплый салон чужого автомобиля, Антипов невольно поежился, чувствуя миллионы уголок, вперившиеся в щеки и почти заиндевевшие пальцы рук. Пока огни большого города мелькали в окнах машины, он еще раз прокрутил в голове свидание вечер с Аней. Ее искрящаяся улыбка и звонкий смех даже над откровенно несмешными шутками, блестящие ореховые глаза, узкие холодные ладони на его руках… Это не доведет до добра. Она глупая и гордая, а рядом с ней он становится таким же. Только еще хуже. Безрассудным. — Андрей Александрович, хотите мне что-нибудь сказать? Она бросила на него короткий насмешливый взгляд, отпивая свежеприготовленный ароматный кофе. Она неприкрыто с ним заигрывала, оказавшись на нейтральной территории, вне белых чопорных халатов и безукоризненных бежевых стен учебного корпуса университетской больницы. Антипов сел рядом на диванчик, настолько близко, насколько непозволительно сидеть преподавателю. Но ему уже было все равно — здесь ни единой знакомой души. — Конечно хочу, — он повернулся к ней, ехидно улыбаясь. — Тысяча и одна отработка тебе, Варламова, за бесконечные пропуски, опоздания и, самое неприятное, твою ложь… — Хм-м, — девушка демонстративно сощурилась, делая подсчеты, а ее рука как бы случайно упала на его предплечье, — а остальные девятьсот девяносто девять за что? Антипов приглушенно рассмеялся, подвигаясь ближе к столику. Почему-то не было той пугающей несуразной неловкости, которую он ожидал испытать и боялся, что будет испытывать Варламова. Но она была в своем репертуаре — невообразимо нахальном. Между тем, парировать ему было пока нечем. — Ну вы же не просто так тираните меня отработками. Не ради отработок. И не с целью заставить меня учиться прилежнее, — она пододвинулась ближе, приглушая голос. — Вы уже поняли, что это бесполезно. Так, ведь, Андрей Александрович? Антипов неспешно отпивал свой кофе, раскаленный до температуры лавы в кратере вулкана, на самом же деле, он просто скрывал свое ехидство. Каждый взгляд, любое взаимодействие с ней — это дуэль, соревнование: кто остроумнее, хитрее, амбициознее. Ему нравилось то, как это шкворчит внутри, заставляя обледеневшие чувства таять, растекаться по кончикам пальцев. Рядом с ней было тепло. Хотя бы на короткий промежуток времени он ощущал себя ожившим. — Возможно, Варламова, все возможно. Он пожал плечами, разворачиваясь к своей студентке и вальяжно забрасывая руку на спинку диванчика. Его позабавило, как, нисколько не смутившись, девушка просто придвинулась ближе, и мягкий запах ее духов ударил в нос с новой силой. — А могу ли я поинтересоваться, с чего такой вывод? — спросил преподаватель почти в самые ее губы — настолько она в одночасье оказалась близко. Перед тем, как окончательно обрушиться на ее губы властным жадным поцелуем, он почувствовал, как она усмехнулась. Девушка едва вздрогнула, и, испугавшись, что она сейчас отстраниться, Андрей положил руку ей на горло, несильно сжимая — под влажной кожей бешено пульсировала сонная артерия. На мягких губах привкус соленой карамели, сладкой, как и она сама. Такая вкусная, теплая и мягкая. Он заставил ее прислониться сильнее и, углубляя поцелуй, почувствовал, как ее ладонь легла на коленку, пропутешествовала на бедро, и затем — к его удовольствию — переместилась выше. Но ему хотелось большего, гораздо большего, и то, как ее язык переплетался с его, только усугубляло ситуацию. Между тем, они все еще находились в этом дурацком переполненном кафе с десятками дурацкими людьми, поэтому в последний раз поиграв с ее языком, он прервал поцелуй, продолжая прижиматься лицом к лицу: — Ты допила кофе? Шумный шепот куда-то в зардевшуюся щеку не сразу вытянул девушку из сладкой ваты мыслей, но спустя какое-то время она бойко ответила: — Конечно, давно. А ты? — Тоже. Пошли. Он сгреб их вещи одним властным движением руки и, схвативши другой ее ладонь, потянул к выходу, оставив на столике только начатые дымящиеся напитки. Улица любезно встретила их тысячами мелких искр, клубящимися в освежающем морозном воздухе. Толпы людей сновали по проспекту, спеша побыстрее скрыться от снегопада в теплом метро. Они, наскоро накинувшие куртки, добежали до припорошенной снегом машины буквально за несколько минут, но ему казалось, что прошло, по меньшей мере, полчаса. Андрей, посадивши Аню, забрался на водительское место, быстро прикидывая, что можно сделать в сложившейся ситуации, ведь до дома по вечерним московским пробкам почти не доехать… — Ко мне?.. — Ты что, издеваешься? — развязывая пушистый шарф, удивилась Варламова. — В ближайший тупик, иначе я за себя не отвечаю! Антипов улыбнулся мысли, что не он один сгорает от нетерпения, и, притянув ее за шею, жарко и жадно впился в податливые губы, не представляя, где в центре шумной бдительной столицы искать безлюдный тупик. Тем более, в его небольшой «бэхе» на заднем сидении придется сильно постараться, чтобы обоим получить удовольствие. — Не то что бы я был против, но ладно. Улыбаясь, прошептал он, всматриваясь и поглаживая полыхающее лицо девушки, шумно втягивающей воздух непрогретого автомобиля. Ему понравилась идея, быстро пришедшая на ум.