Je t'aime ç'est tout

Ты — астероид, ставший причиной моей мечты. Всё больше отзывайся во мне эхом, Чтобы я, благодаря твоему яркому голосу, не сошёл с пути. Ты — притягивающий меня астероид. Позови же меня. PENTAGON — Asteroid

Алекси любит наблюдать за тем, как Кентин, забежавший в гости для того, чтобы сразиться с Армином в очередную компьютерную игру, оплаченную карманными брата, ест своё любимое печенье Princes de Lu. И, сколько бы Армин ни подкалывал, сколько бы ни ворчал насчёт необоснованной траты денег на прожору-шатена, в запасе у Алекси всегда имеются несколько пачек с разными вкусами. В ответ на шутку брата о том, что такими темпами Кентин однажды застрянет в дверном проёме и им придется вызывать Службу Спасения, дабы вызволить тушку одноклассника, пострадавшую из-за его, Алекси, влюблённости, он лишь привычно закатывает глаза, не желая обсуждать чувства к Кентину. Даже с Армином. Особенно с ним. Какой в этом всём смысл, если брату не объяснить, почему при виде зеленоглазого шатена сердце само собой рвётся из тесной клетки рёбер, обжигая пальцы фантомной, призрачной болью. Как не объяснить и то, почему Алекси выбрал в качестве объекта воздыханий именно Кентина, а не кого-то другого. Прекрасно зная, что сам Кен давно и безрезультатно влюблён в Сладкую. А та, в свою очередь, встречается со старостой класса, и Кентина иначе как друга не воспринимала никогда и воспринимать не собирается от слова совсем. — Два мазохиста, — бросает ему Армин, выходя в коридор, чтобы открыть входную дверь, — лучше бы деньги на шмотки тратил, ей-богу. От них куда как больше пользы, чем от твоей никому не нужной любви, Алекс. Лавандовые моря глаз Алекси опасно темнеют, прорастают ядовитыми цикламенами сквозь нежную радужку. В голосе синеволосого парнишки, всего минуту тому назад искрящемся наивной надеждой и верой в будущее, вдруг звучат опасные стальные нотки, а тонкие пальцы крепко вцепляются в воротничок апельсинового бомбера, безжалостно сминая ткань. — Не лезь не в своё дело, Армин, — хрипло шепчет Алекси, отчётливо выделяя каждое слово, — не мешай наслаждаться страданиями, — кривая усмешка скользит по губам, и он скрывается в комнате, безуспешно стараясь успокоить заходящееся рваным нестройным ритмом сердце, смятым бумажным листком застрявшее в горле. Что значат какие-то там вещи, пусть даже самые модные в этом сезоне, по сравнению с возможностью смотреть на Кентина? Без остатка растворяясь в бездонной глубине мятных глаз, смотрящих куда угодно, только не на него. Или с возможностью ловить улыбку, расцветающую на губах шатена белоснежным цветком лилии, такую же чистую и непорочную, как его, Алекси, нечаянная любовь к Кентину. — Армин, привет. А где Алекси? — чуть хрипловатый голос Кентина где-то там за дверью комнаты заставляет Алекси резко передёрнуть узкими плечами и, натянув фальшивую, неестественную улыбку, выйти из добровольного заточения навстречу малахитовым искрам во взгляде шатена, обернувшегося на звук шагов. — Какими судьбами, Кен? — Алекси старательно копирует саркастичный тон брата, и, судя по тому, как недовольно поджимаются губы гостя, ему это удаётся. — Кентин, Алекси, я Кентин. Боже, неужели так трудно запомнить? — крепкая узловатая ладонь взъерошивает волосы цвета гречишного меда, затем нервно поправляет так и норовящую сползти перчатку на правой руке. — Не сложно, но почему-то не хочется, — Алекси не лукавит, ему куда как больше нравится короткое, чуть кисловатое на вкус имя Кен, нежели приторно-официальное Кентин. И вообще, почему Сладкой можно пользоваться сокращенным вариантом, а им с братом нет?! Что за вопиющая несправедливость? — Зачем пожаловал? — Сразу видно гостеприимного хозяина, — Кентин едва заметно усмехается, подходя ближе, и Алекси осторожно отступает назад, справедливо опасаясь непредсказуемого, словно апрельский мистраль, одноклассника, — Армин предложил сыграть в Guitar Hero, и я посчитал это неплохой идеей. Всё лучше, чем страдать из-за того, что Сладкая отправилась на свидание с нашим идеальным старостой, — голос Кентина тускнеет, сочится миндальной горечью, пятная плотно сомкнутые губы шафрановой терпкостью шартреза, а в глазах тонкой корочкой льда стынет едва живая надежда. — Пора бы уже признать, что заучки вроде Натаниэля ей больше по душе, — Армин хлопает Кентина по плечу и тянет за собой. В то время как Алекси упирается острыми лопатками в серое крошево стены, отчего-то чувствуя боль Кентина словно свою собственную, без сожаления разрывающую внутренности мелкой дробью, срикошетившей прямо в сердце. — И вообще, в классе столько девчонок. Почему бы тебе не попробовать закрутить с кем-то из них? Алекси не успевает расслышать, что именно отвечает Армину Кентин. Раненой длинноногой цаплей он срывается с места и несется на кухню. Туда, где в одном из шкафчиков ждут своего звёздного часа печеньки. Алекси вполне себе заслуженно считает их лучшим лекарством на Земле. Особенно для душевных ран Кентина, раз за разом наступающего на одни и те же грабли фирмы «Сладкая и Ко». Подумав, хватает сразу две пачки, чтоб уж наверняка, и возвращается в комнату брата. Армин о чём-то оживленно рассказывает Кентину, а тот согласно кивает, при этом не произнося ни звука. — Будешь? — тонкие пальцы тянут за ярко-красный язычок упаковки, выпуская на свободу круглые солнышки хрустящих, неимоверно хрупких печеньиц, и Алекси садится рядом с Кентином, протягивая одно шатену. — Спрашиваешь, — пальцы одноклассника всего на миг касаются ладони Алекси, но даже этого достаточно для того, чтобы по телу последнего юркой, не знающей сожаления змейкой, скользнуло то самое запретное и постыдное возбуждение, угнездившееся чуть ниже пояса. Кентин отправляет печенье в рот, пачкая золотистыми звездочками крошек соблазнительно приоткрытые губы, и, кажется, не замечает, насколько он, мать его, сексуально выглядит. Даже тогда, когда недовольно морщит переносицу из-за того, что третья по счету печенюшка вдруг ломается на части, отпечатываясь на ладонях, обтянутых кожаными перчатками, волшебной пыльцой фей. Армин едва слышно хмыкает, заметив влюблённый взгляд брата, в самом буквальном смысле этого слова пожирающий шатена подобно тому, как сам Кентин поглощает печенье, но решает не вмешиваться. Алекси хочет страдать — пусть страдает на здоровье. Это его выбор. Болезненный, но вполне осознанный. Кентин обходится одной пачкой печенья и, стряхивая с колен камуфляжных брюк многочисленные крошки, тихо шепчет:  — Спасибо, — порываясь коснуться тонких пальцев Алекси крепкой загорелой ладонью. — Ты меня буквально спас. — Синеволосый руку предусмотрительно прячет, дабы не превысить дозировку Кентина в крови. Иначе и без того с трудом сдерживаемое возбуждение от осознания того, что шатен вот так вот просто сидит рядом, да ещё и улыбается ему, вырвется наружу яростным торнадо, сметающим всё на своем пути. — Не за что, — шепчет в ответ Алекси, и на губах парнишки появляется робкая недоверчивая улыбка. — Армин, можно я попробую сыграть пару уровней с Кентином? — брат согласно кивает головой, не в силах отказать Алекси и его глупому пятиминутному счастью. Ибо Алекси и живёт-то только этими несчастными минутками, складывая из них часы и дни. Алекси любит наблюдать за тем, как Кентин играет на флейте. Он ни за что не забудет, скольких трудов стоило уговорить шатена продемонстрировать свою игру. Особенно после школьного концерта, из-за которого, собственно, Сладкая и начала встречаться с Натаниэлем, разрушив и без того не слишком-то радужные мечты Кентина. Хотя, по мнению Алекси, тому нечего стыдиться. Да, флейта это вам не сверкающие барабаны Натаниэля или мега-крутая гитара Кастиэля. Но и не треугольник Мелоди, в конце концов. Поэтому-то и наседает на Армина до тех пор, пока брат не соглашается помочь уломать упрямого как стадо баранов Кентина. Естественно, не за просто так. Взамен хитрюга Армин ставит перед Алекси всего одно условие — всю следующую неделю не он, а Алекси занимается домашними делами: разбирает пакеты с продуктами, моет посуду и полы, протирает пыль и всё в этом роде. — Ну, ты и жук, — Алекси качает головой, но соглашается, мысленно радуясь тому, что отделался всего неделей исправительных работ по дому. Он готов практически на любые жертвы ради Кентина, ворвавшегося в жизнь со скоростью межгалактической кометы. Кентина, чьи неловкие прикосновения навечно отпечатались под бледной кожей отблесками внеземного, сжигающего всё на своем пути пожара. — Далеко пойдёшь, — уже повязывая на шею ярко-зеленый, отороченный по краю ажурной вязью кружев, фартук, усмехается Алекси, открывая воду. Вавилонская башня тарелок, увенчанная парой кружек, опасно кренится вбок, когда парнишка, выдавив на губку моющее, пытается подобно игроку в дженгу, выхватить из неё блюдце из-под джема и не нарушить баланс. — Да вы сговорились, что ли? — выловленный на лестничной клетке Кентин хмурится, барабаня костяшками пальцев по истертому дереву перил. — Я, кажется, в прошлый раз всё ясно сказал, — пальцы шатена вцепляются в прохладный металл армейских жетонов и ожесточенно теребят цепочку. — Ну вот, — Армин преувеличенно печально вздыхает, кидая быстрый взгляд в сторону брата, стоящего на пару ступенек ниже и сосредоточенно разглядывающего практически незаметную царапинку на наушниках. — А я-то думал, мы друзья. — Не понял. Какое отношение наша дружба имеет к игре на флейте? — Кентин удивлённо округляет свои невозможные глаза, но смотрит почему-то не на Армина, а на Алекси, отчего тот непроизвольно вцепляется пальцами в тонкий провод, едва не оторвав его ко всем чертям. — Самое прямое, — Армин подаётся вперед и с самым разнесчастным видом на свете продолжает, значительно ускорив ритм своего повествования. Из его сбивчивой торопливой речи Кентин успевает уловить лишь то, что Алекси жуть как хотел бы услышать вживую известную всем и каждому мелодию из «Игры престолов». Почему на флейте? Ну, в сети куча видео, и именно флейта покорила Алекси, который, как Кентин конечно же знает, просто обожает классическую музыку в различных её проявлениях. «Врёт и не краснеет. Мне бы так», — думает про себя Алекси, готовый здесь и сейчас провалиться прямо в подвал, не выдержав чересчур внимательного взгляда одноклассника, считывающего второго близнеца с упорством самого современного сканера. — Я… даже не знаю… — Кентин напряженно раздумывает, переступая с ноги на ногу, — я давно не практиковался… И вообще, мне нужны ноты. Вряд ли получится сыграть подобное на слух, — он морщит переносицу, чувствуя во всём этом подвох, но честный взгляд Армина, улыбающегося с доброжелательностью проголодавшейся акулы, сводит на нет любые возражения. — Мы найдём ноты, не переживай, — Армин удивлённо оглядывается назад, услышав тихий, но удивительно отчетливый шёпот брата. — И не будем торопить. Это, наверное, ужасно сложно? — Алекси делает шаг вперед, сразу становясь выше Кентина на несколько сантиметров. Застенчивая смущённая улыбка вкупе с неярким румянцем выдаёт его с головой, но Кентин, в отличие от Армина, привыкшего замечать любую из сотен эмоций брата, явно ослеп от любви к Сладкой и даже бровью не ведёт. — Зависит от мелодии, конечно. Но вообще да, это тебе не по барабанам стучать, — язвительно усмехается он, поддергивая выше брюки. Проклятая Сладкая никак не выходит из мыслей, сколько бы Кентин ни старался, и это снова, вот уже в которой раз, больно бьёт по Алекси, готовому в любой момент спрятать одноклассника в своих нежных любящих объятьях от любого, кто посмеет обидеть шатена. — Тогда… Армин занесёт тебе ноты… — Алекси с трудом подбирает слова — он слишком долго находится рядом с объектом своей любви, слишком долго дышит с ним одним воздухом, чтобы удалось обойтись без побочных эффектов. — Как будешь готов, сообщишь, — он отступает назад и, едва не сверзившись с лестницы, убегает прочь, предоставляя брату почётное право вот уже в который раз объяснять Кентину своё странное поведение. Впрочем, Армин лишь пожимает плечами в ответ на немой вопрос Кентина, задумчиво глядящего вслед стремительно уносящемуся Алекси, как бы говоря: «Ну вот такой вот он у нас. Прошу любить и жаловать». Проходит полторы недели, прежде чем Кентин через Ким передаёт Алекси записку, в которой угловатым, косым почерком кратко и лаконично написано: «Сегодня. После уроков. У меня дома. Захвати с собой печеньки». — Печеньки, серьёзно? — Армин иронично хмыкает, не торопясь возвращать записку брату. — Приглашает тебя к себе, подумать только! — он многозначительно подмигивает Алекси, в широко распахнутых глазах которого трепещет лиловое тревожное пламя, и продолжает, намеренно растягивая слова: — Очень похоже на свидание, тебе так не кажется, Алекс? — приглушенный шёпот Армина растворяется в шумном гомоне классной комнаты, оставшись незамеченным никем вокруг, но Алекси, пунцовеющему аки маков цвет, это ничуть не помогает. Скорее, наоборот. Перспектива провести несколько часов своей никчёмной жизни рядом с Кентином один на один вместо ожидаемой радости приносит с собою лишь липкий страх. Страх, с неслышным шипением выжигающий на коже миниатюрные чёрные дыры, в которых без остатка исчезает этот чёртов мир, издевательски скалящий щербатую смрадную пасть в ответ на наивное желание счастья, оставляя после себя лишь удушливый запах гари, да осколки растоптанной на мельчайшие осколки мечты. — Отдай, — Алекси выхватывает злосчастный тетрадный листок, поспешно пряча в карман бомбера, и вылетает из класса, наплевав на то, что всего через пару минут начнётся урок, и его отсутствие, как пить дать, будет замечено. Какое ему дело до уроков, когда сердце готово выскочить из узкой клетки рёбер, кровавой кляксой распластавшись на пыльном полу рекреации. Ещё один пропуск ничего не изменит, ничего не решит. Тонкие пальцы касаются скомканной бумажки, проводят по буквам, сложившимся в слова, которых он ждал всё это время. И дождался. На свою непутевую голову. Устроившись в тёмном углу под лестницей, Алекси закрывает глаза, пряча подступившие к горлу непрошеные слёзы, и бессильно откидывается назад, недвижно замерев на месте. Пятнадцать минут спустя, оглушительно топоча, к нему спускается Армин. На лице брата застыло странное выражение, могущее означать собою все что угодно. От привычного «боже мой, Алекс, прекращай уже» до внезапного «эй, чувак, я же просто пошутил». Армин садится рядом, старательно копируя его позу, так, словно этим нехитрым жестом старается подбодрить. И, слишком уж задумчиво разглядывая нецензурную надпись, оставленную кем-то из учеников в крохотном закутке, произносит: — Ну, ты чего, а? — пальцы брата касаются дрожащих плеч, отчего Алекси резко вздрагивает, поднимая отрешённый взгляд, — Пошли давай, своим отсутствием ты только вызовешь лишние подозрения у Кена. И у всего класса заодно. — Откуда ты здесь? — едва слышно выдыхает Алекси, крепко сжимая в кулаке записку. — Разве урок уже не начался? — Какая тебе разница, а? — устало вздыхает Армин, выходя на свет. — Наплёл учителю, что тебе внезапно поплохело, вот ты и отправился прямиком к медсестре. Попросил разрешения привести тебя обратно. Вот и всё, — брат пожимает плечами и добавляет: — Так что, будь добр, сделай вид, что тебе все ещё плохо. — Можно подумать, это незаметно, — сипло шепчет Алекси, отлепившись от стены. Жаль, что школьная медсестра не умеет лечить боль ментальную, не спасут никакие таблетки и инъекции. — Я пойду с тобой, только если пообещаешь выполнить одну маленькую просьбу, — в глазах стынет тонкой ледяной корочкой лавандовое море, а тонкие губы упрямо поджимаются, не желая вот так вот запросто поддаваться на уговоры брата. — Какую? — Армин подозрительно щурит берлинскую лазурь глаз и делает шаг назад. — Ты пойдешь со мной к Кентину. Один я не справлюсь и наворочу дел. Ну, пожалуйста, Армин, — одним резким движением Алекси оказывается рядом с братом, и вымученная улыбка пятнает губы синеволосого близнеца. — Так и знал, что ты попросишь об этом, Алекс, — вопреки опасениям, Армин соглашается, правда, дерзкие искорки в глазах брюнета наводят на определенные опасения. Но Алекси готов рискнуть. Ещё раз. В слепой надежде на иллюзорное счастье, выскальзывающее из рук юркой золотой рыбкой каждый чёртов раз, когда ему кажется, что всё получилось. Они возвращаются в класс, и Алекси ловит встревоженный взгляд Кентина. Одноклассник разворачивается в его сторону и, не обращая внимания на учителя, прикладывает ко лбу крепкую ладонь и затем указывает на него. Алекси слабо качает головой в ответ, натягивая на лицо отдаленное подобие улыбки, и Кентин возвращается в исходное положение, сосредоточив свой взгляд на доске, кратко освещающей события и итоги Столетней войны. Звонок, оповещающий всех и вся об окончании учебного дня, оглушительным набатом врывается в черепную коробку Алекси, разрисовывающего поля тетради нагромождением понятных лишь ему одному символов. Так, что он резко вздрагивает, задевая рукой Армина, проходящего очередной уровень игры. — Может тебе чая с ромашкой на ночь попить? — не отрывая взгляда от экрана приставки, предлагает брат. — Зачем? — недоуменно вопрошает Алекси, провожая взглядом Кентина, что покинул класс одним из первых. — Нервы успокоить, — усмехается Армин, поставивший очередной рекорд по числу набранных очков. — А то у тебя такими темпами скоро глаз начнёт дергаться. — Да пошёл ты! — Алекси хватает рюкзак и выбегает вслед за одноклассниками в коридор, едва не вписавшись в Кастиэля, замеревшего на пороге с недовольным видом. Армину не остается ничего другого, кроме как, покрутив пальцем у виска, кинуться следом, умильно улыбнувшись Пегги, подозрительно скосившей взгляд в его сторону. Синей макушки брата нигде не видно, и Армин выходит во двор, выискивая Алекси среди разношёрстной толпы учеников, разбредающихся в разные стороны. Тот сидит на скамейке под деревом, жует травинку и выглядит так, словно в ближайшие пять минут расчленит любого, осмелившегося к нему подойти. Армин, очевидно, самоубийца, раз подходит. Алекси поднимает на брата беспросветно тёмный океан глаз и выжидающе смотрит так, что Армин чувствует, как внутренности сами собой сжимаются в один большой бесформенный комок плоти от этого взгляда, а внутренний голос истерично вопит и требует держаться от Алекси подальше. На всякий случай. — Прости. Кажется, я снова перегнул палку, — осторожно произносит брюнет, делая шаг вперед. Алекси молчит, лишь комкает нервно дрожащими пальцами край бомбера да мусолит ни в чем не повинную травинку. — Хочешь, я куплю тебе ту крутую футболку, на которую ты все никак не можешь накопить? — молчание становится невыносимым, и Армин, не выдержав, всё-таки садится рядом, неловко касаясь ладонью аквамариновой пряди, упавшей брату на лицо, — Ладно, я дурак, просто непроходимый идиот с тупыми шуточками, бесчувственный болван! Эй, слышите?! — Армин повышает голос так, что Ирис с Вайолет, отчего-то задержавшиеся во дворе, недоуменно зыркают на него и отходят подальше. — Доволен? — он поворачивается к брату и, увидев, как по губам последнего ползёт едва заметная недоверчивая улыбка, облегчённо выдыхает. — Кентин будет ждать, — голос Алекси, подобно тонкому льду, идёт трещинами, расцвечивая воздух солёной изморозью застывших в уголках глаз слёз. — Давай, отрывай свою задницу и пошли уже, а то опоздаем. И запомни, — поднявшись со скамейки, он напряжённо разглядывает вытянувшегося по стойке смирно Армина и произносит, выделяя каждое из слов: — Если ты позволишь себе отпустить хоть одну идиотскую шуточку, я твою приставку тебе в глотку запихну. Уяснил? Армин кивает, широко распахнув глаза. Угроза в голосе брата вполне себе реальна. Последний раз он так злился пару лет тому назад, когда Армину вдруг вздумалось попробовать себя в косплее. Узрев непоправимо испорченную кривыми руками любимого братца одежду, Алекси орал так, что родителям стоило большого труда его успокоить. Ещё и словарный запас Армина пополнил, по меньшей мере, на пару десятков слов. По дороге к дому Кентина они встречают Сладкую. Естественно, в компании Натаниэля. Влюблённая парочка заливисто хохочет и не сразу замечает близнецов, замеревших на другой стороне дороги. А когда замечает, то Сладкая машет рукой, а староста едва заметно кивает каждому из них, сверкая расплавленным золотом глаз. Братья синхронно вскидывают руки, изображая на лицах одинаковые, как под копирку, улыбки. И ускоряют шаг. Вернее, это Алекси вдруг срывается с места, потянув за собой Армина. Чужое счастье режет глаза, терзая нежную радужку сотнями осколков, и он едва не врезается в дородную мадам, чинно шествующую по своим делам. Пробормотав торопливое нечто, на самом деле мало напоминающее извинения, он замирает на пешеходном переходе, слепо шаря по лицам прохожих, остановившихся рядом с ними. «Совсем спятил со своим Кентином», — думает про себя Армин, но мысль не озвучивает, лишь крепче сжимает острое запястье брата. К дому одноклассника они подходят ровно за пять минут до назначенного времени, очевидно, благодаря Алекси, рванувшему с места в карьер. Поэтому Армину удается перевести дух и даже построить глазки симпатичной соседке Кентина, живущей этажом ниже. — Пошли уже, герой-любовник, — Алекси подобно злобному гению не дает свершиться таинству первой влюблённости. И, невзирая на протесты брата, ни в какую не желающего просто так покидать прекрасную незнакомку, кокетливо заправляющую темную прядь за ухо, крепко вцепляется в ладонь Армина. — Кентин ждет. — Он ждет тебя, а не меня, — уточняет брюнет, успев-таки послать воздушный поцелуй, заставивший девушку зардеться нежным румянцем, — не уверен, что моя компания его обрадует. — Знаешь, я не уверен, что моя тоже вызовет у него чувство щенячьего восторга, уж прости, — голос Алекси опасно тускнеет, идёт рябью телевизионных помех, оставляя царапины на старой кинопленке, отщёлкивающей кадры жизни в обратном порядке. Ровно до момента встречи с Кентином, горький мирт глаз которого раз и навсегда разделил жизнь на две неравные части. — Ну, с таким-то нулевым энтузиазмом ты далеко не уедешь, Алекс, — хмыкает Армин, разглядывая матово мерцающей глазок двери, ведущей в квартиру одноклассника. А затем, решительно стучит, впечатывая костяшки в потемневшее от времени дерево, взяв ситуацию под контроль. Кентин открывает сразу — он словно ждал этого условного стука. Медовые, ещё влажные пряди роняют на кожу прозрачный бисер, замирая в полукружьях пламенеющих ключиц. Алекси сдавленно сглатывает, с трудом осознавая тот факт, что на нём кроме боксеров, ничегошеньки не надето, если не считать полотенце, небрежно перекинутое через плечо. — Ну, наконец-то, — бросает Кентин, похоже, нисколько не стесняясь ни своего процентов на восемьдесят обнаженного тела, ни Армина, разглядывающего его с неприкрытым интересом искусствоведа, оценивающего очередной экспонат широко разрекламированной выставки. — Я, пока вас ждал, уже и поесть успел, и в душ сходить. — Он поворачивается к близнецам спиной, и Алекси едва в обморок не падает, скользя воспаленным лихорадочным взглядом по покатым плечам, расчерченным причудливой вязью мышц. — Мы заметили, да, — глубокомысленно изрекает Армин, ничуть не смущённый таким подобием стриптиза. В отличие от брата. Алекси прикрывает глаза, стараясь не думать о пятой точке Кентина, чьи упругие полушария так и манят дотронуться дрожащим крошевом пальцев, в несмелой попытке прикоснуться к прекрасному. — Редко удается увидеть тебя в таком… необычном виде, — очевидно, Армин пытается пошутить, за что Алекси несильно, но вполне ощутимо толкает брата в бок, намекая на недавнюю договоренность. — Надеюсь, я не слишком вас шокировал, — улыбается Кентин, натягивая привычные камуфляжные штаны. Пряжка ремня негромко щёлкает, и Алекси наконец решается открыть глаза, благодаря неведомых Богов за призрачный шанс пережить-таки этот день без инфаркта. Но окончательно он успокаивается лишь тогда, когда шатен надевает на себя черную майку, избавив таким образом от созерцания своего нагого торса. — Мы же парни, и всё такое. Да и я не мистер Вселенная, чтобы на мои несчастные мускулы можно было любоваться, — Кентин заливисто хохочет, указывая на кровать. — Ну, чего застыли? Проходите, располагайтесь. Армин тотчас же плюхается на неё, словно только и ждал этих слов. Тогда как Алекси делает один крохотный шажочек вперёд и едва не растягивается на полу, запнувшись об одну из игрушек Куки, исторгнувшую из резинового чрева громкий писк, от которого он шарахается в сторону, грозя вписаться головой в боксерскую грушу, неспешно покачивающуюся прямо перед носом. — Эй, осторожней, — Кентин кидается на помощь, успевая подхватить Алекси ровно за секунду до того, как, оправдывая закон земного притяжения, встречается с грушей лицом к лицу. Алекси глупо улыбается, чувствуя, как сильные руки одноклассника касаются тела, тревожа прикосновениями узловатых цепких пальцев трепещущую кожу. Травянистые поля глаз затягивают в свои пленящие омуты, без остатка, без права выплыть из этой изумрудной глубины. — Всё в порядке? — тревога в голосе Кентина, такая искренняя и настоящая, заставляет Алекси почувствовать себя нужным, пусть и на несчастные несколько секунд. Он беззвучно кивает, делая вид, что не замечает насмешливой улыбки Армина и оттопыренного большого пальца, который тот ему демонстрирует с истинно братским садизмом. Кентин отводит васильковую прядь от его лица и, убедившись в том, что Алекси твёрдо стоит на ногах, садится у окна, сдвигая в сторону занавески. Солнечные лучи причудливо бликуют на коже шатена, рассыпаясь радужным многоцветьем калейдоскопа. Алекси осторожно обходит грушу, придерживая рукой кожаный снаряд, и, разрываясь между кроватью, на которой в позе лотоса восседает брат, и подоконным пространством, увенчанным Кентином, расслабленно поводящим обнаженным плечами, выбирает второе. Себе на погибель. Определенно. — Печеньки захватил? — Кентин склоняет голову на бок, и пьянящий лайм взгляда прошивает Алекси насквозь, выжигая меж лопатками болезненно ноющую, несмываемую метку. — Д-да, сейчас принесу, — он порывается встать и отправиться за рюкзаком, но Армин, зараза такая, срывается с места первым и исчезает в коридоре, оставляя Алекси наедине с одноклассником, улыбающимся так, что сердце заходится рваным ритмом, грозящим пробить грудную клетку к такой-то матери. — Красиво у тебя тут… — опуская глаза, шепчет Алекси, вцепившись в подушку с принтом американского флага словно в спасительный якорь, — Картины висят… — Вообще-то это фотографии, — поправляет Кентин, сдвигаясь влево так, что его горячая ладонь накрывает пальцы Алекси, электрическим разрядом пронзая тело второго близнеца. — Впрочем, неважно. О, а вот и Армин! — шатен протягивает свободную руку за упаковкой печенья, тогда как вторая по-прежнему держит в плену дрожащее запястье Алекси. Это прикосновение без сожаления плавит кожу, взрывается под веками мириадами зарни, и тускнеющими искрами гаснет под сердцем. Армин хватает первую попавшуюся книгу, торопливо шелестит страницами и разочарованно вздыхает, не найдя там картинок. А потом интересуется, взъерошивая иссиня-черные пряди. — Мы так и будем предаваться обжорству, или ты всё-таки расчехлишь свою флейту и покажешь, кто тут истинный профессионал?! От двусмысленности подобного вопроса Алекси давится воздухом и едва не выплёвывает легкие. А всё сайты для взрослых, в увлекательный мир которых шустрый братишка его однажды завлек. И если Армин искал там пикантные ролики с симпатичными девчонками, то Алекси втайне от брата интересовали диаметрально противоположные запросы. Естественно, что результаты поиска, как и сама история, тщательно удалялись, чтобы, не дай бог, Армин не узнал об его постыдной тайне, и не превратил всё это ещё в один источник бессмысленных, но таких обидных шуточек и подколов. — Боже, любимым печеньем насладиться не дадут! — Кентин широко распахивает глаза и кривит губы в нарочито обиженной гримасе. Затем стряхивает на пол золотистую россыпь крошек и, поднявшись на ноги, выходит из комнаты. — Ну как ты, держишься? — Армин выхватывает подушку из ослабевших рук Алекси, и метким броском отправляет ту на кровать. — Пытаюсь… — Алекси вымученно улыбается, тонкие пальцы отбивают рваный ритм на переплете книги, лежащей по правую руку, — но получается не очень… Армин хочет ему не то возразить, не то, наоборот, поддержать, но не успевает. В комнату возвращается Кентин. В руках шатена подобно редкой драгоценности покоится простая поперечная флейта, сверкающая в ярких солнечных лучах отполированными до блеска никелевыми деталями. Кентин осторожно кладёт её на комод и снова отлучается. Для того, чтобы пару минут спустя возникнуть на пороге с парой потрепанных листов с нотами и пюпитром, ни в какую не желающим проходить в дверной проем. Не обращая никакого внимания на близнецов, как по команде раскрывших рты, он устанавливает пюпитр рядом с комодом и ставит на него ноты. Долго скользит взглядом по листку, словно пытается заучить наизусть хитросплетение мелодии. Затем расставляет ноги в стороны так, чтобы левая нога оказалась впереди. Взгляд одноклассника, устремленный прямо перед собой, с легкостью проходит сквозь Алекси, вспарывая нежную плоть своей некой отстранённостью. Колени Кентина едва заметно пружинят, а руки подрагивают от волнения. Правая рука нежно касается флейты, пальцы скользят по клапанам, проверяя их работоспособность. Кентин делает вдох, тот самый, в три приёма, чувствуя, как воздух равномерно распределяется по всем частям легких. Он подставляет указательный палец левой руки под тело флейты, мягко поддерживая инструмент, выпрямляет большой палец левой руки и закругляет остальные, держа их в непосредственной близости от клапанов. Поддерживая флейту снизу большим пальцем правой руки, Кентин беззвучно выпевает букву «ю», вытягивая губы вперед на манер хоботка экзотической бабочки. И лишь удостоверившись, что всё идет как надо, прикладывает флейту к губам. Первый же звук юрким колибри воспаряет к потолку комнаты, и Алекси, кажется, забывает дышать, слушая, как шатен нанизывает друг на друга звонкую капель, складывающуюся в знакомую, пробирающую до дрожи мелодию. Пальцы Кентина томно ласкают клапаны, меняя тональность и высоту звука, а губы сливаются с флейтой в одно целое, даря инструменту сладчайший из поцелуев. Алекси нервно передергивает узкими плечами, не в силах оторвать влюблённого тоскующего взгляда от одноклассника, бесстыдно одаривающего сладостью своих губ бездушный кусок металла. Тогда как Армин, который, к слову, подался вперед словно гончая, взявшая след, уставившись на Кентина словно на восьмое чудо света, беззвучно перечисляет имена тех, кто в эти секунды встает у него перед глазами. Ланнистеры, Старки, Дейенерис Бурерожденная, кхал Дрого и сам Джон Сноу собственной персоной. А в холодной синеве небес в одном ритме с мелодией, расправив кожистые крылья, парят драконы. И огненный смерч в их глазах сжигает последние мосты между реальностью и сказкой для взрослых, завоевавшей весь мир. А Кентин всё играет: пальцы, гибкие, ловкие, с лёгкостью движутся вдоль флейты, не прекращая чувственного танца. Танца, от которого сердце Алекси вот-вот выпрыгнет из груди прямо в лежанку, в которой удобно устроился Куки, так же, как и они, получающий удовольствие от музыки хозяина, смешно двигающий то одним, то другим ухом. Ни Армин, ни Алекси не знают, откуда он появился в комнате и где был до этого. Но им сейчас и не до этого. Особенно Алекси, испытывающему беспросветно чёрную зависть к казалось бы ни в чем не повинной флейте. За то, что эти пальцы касаются её, а не Алекси, лаская трепещущую, изнывающую от желания кожу. За то, что губы одноклассника сливаются в одно целое с музыкальным инструментом, а не с его чуть приоткрытыми от возбуждения губами, готовыми подарить Кентину сотни нежных поцелуев. За то, что ему никогда не стать для шатена такой же драгоценностью, как этот кусок металла, бережно хранимый Кентином в обитом шёлком футляре на самой дальней полке шкафа в комнате родителей. Мелодия растворяется в воздухе, Кентин кладёт флейту на комод и облизывает пересохшие губы, не в силах вымолвить ни слова. Тонкая струйка пота стекает по загорелой щеке, орошая прозрачным бисером и без того влажную кожу. И тут Алекси совершает непоправимое. Он неловко поднимается с места и, не обращая никакого внимания на вытаращившего глаза брата, подходит к шатену. Тонкие пальцы касаются щеки Кентина, вытирая мельчайшие капельки пота, и Алекси едва удаётся сдержать сиплый стон, когда он чувствует, как тот подаётся вперед, сокращая расстояние между ними. Изумрудная зелень глаз опасно бликует, идёт трещинами, сквозь которые сочится отравленный виноградный сок, пьянящий, толкающий Алекси за грань дозволенного. Ещё немного, и он сорвётся, прижмёт Кентина к стене, обводя кончиками пальцев горячие, так и напрашивающиеся на поцелуй губы. — С ума сошёл? — шипит со своего места Армин, осознавая, насколько же близко вселенский пиздец. Вот он — перед ним, всего в двух шагах. Замер и отлипнуть не может от Кентина, который отчего-то не отшатывается с диким взглядом и криками «Помогите! Одноклассники девственности лишают!», а стоит себе преспокойно, и только рука, вцепившаяся в армейские жетоны, мелко-мелко дрожит.  — С-спасибо, — наконец выдавливает из себя Кентин, внимательно вглядываясь в насыщенно-лиловые вересковые поля глаз Алекси. Непонятно, почувствовал ли он то же самое, что чувствует сейчас второй близнец, или списал всё на привычную всем и вся импульсивность Алекси. Но звук его голоса отрезвляет, заставляя последнего отодвинуться, прикрывая глаза. — У тебя такие нежные пальцы, — внезапно добавляет он, и под ногами Алекси разверзается личный Ад. Тот самый, являющийся во снах едва ли не каждую ночь. Где одноклассник хрипло выстанывает его имя и бесстыдно предлагает себя в обмен на жадные торопливые ласки болезненно ноющих пальцев. А припухшие губы Кентина, такие сладкие на вкус, отправляются по извилистому, ранее не изведанному маршруту вдоль и поперек раскинувшегося под ним тела Алекси. — П-прости… я… мне не стоило, — голос второго близнеца дрожит, рассыпается мириадами осколков, раня и без того обескровленное сердце. Алекси срывается с места, хватает брошенный на пороге рюкзак и вылетает из комнаты, едва не запнувшись на пороге. Он не слышит ни удивленного возгласа Кентина, ни грубого окрика брата. Мешанина звуков в голове пульсирует злокачественной опухолью, высасывающей силы, и он никак не может открыть входную дверь. Пальцы скользят по замку, а в горле ворочается опасное дикое животное, выгрызающее путь на свободу. — Алекс? — Кентин хватает его за запястье, разворачивает к себе и недовольно хмурится, не понимая, что происходит. — Что случилось? Что я сделал не так? — Это не ты, а я… — шепчет в ответ Алекси, давясь воздухом, намертво застрявшим в легких склизким, прогорклым комком. — Наверное, я слишком впечатлился твоей игрой… Вот и начал творить чёрт-те что… За спиной Кентина возникает лицо Армина: брат закатывает глаза, словно намекая, что Алекси безбожно палится. Так, как не палился ещё никогда. Алекси и сам в курсе, что конкретно налажал и что теперь Кентин вряд ли пригласит такую истеричку, как он, к себе. Да и общаться так, как прежде тоже не будет. От этого ещё больней и хочется завыть диким, загнанным в ловушку зверем, осознавшим, что выхода нет и не будет. Даже если отгрызть лапу, попавшую в капкан чувств и переживаний. — Боже, Алекс, прекращай нести чушь! — Кентин взъерошивает волосы и тоном, не терпящим пререканий, отправляет Армина на кухню, за стаканом воды. Тот удивленно моргает, но спорить с одноклассником не решается. Придерживая громоздкий стеклянный кувшин, он прислушивается к звукам, доносящимся из коридора, и замирает на месте, решив, что принесёт воду чуть позже. Когда эта странная парочка таки разберётся в своих явно непростых отношениях. — Ты ничего такого не сделал, — между тем продолжает Кентин, упрямо качая головой и придерживая Алекси, готового сорваться с места в любой момент, за край бомбера. — И ты прекрасно знаешь, как я к тебе отношусь. Так что давай, заканчивай эти никчёмные терзания, и пойдем поиграем с Куки, — Кентин мягко улыбается, протягивая затянутую в кожу ладонь. Алекси опасливо косится на его руку. Сердце пропускает один удар за другим, чуя подвох, но улыбка шатена не дает ни единого шанса отказаться от подобного предложения. И Алекси покорно кивает, успокаивая мятущуюся, донельзя исстрадавшуюся душу, вкладывая в ладонь Кентина дрожащие пальцы. Алекси просто любит Кентина. Любым. И продолжает надеяться на то, что его чувства однажды окажутся взаимными. Ведь он на все сто процентов уверен, что ни за что не сможет разлюбить одноклассника, ворвавшегося в жизнь ярким калейдоскопом эмоций и прикосновений. И пусть Армин говорит, что хочет. Он ведь не влюблён в Кентина. В отличие от Алекси, который вопреки всему и наперекор всем будет биться за своё нелепое, но такое родное счастье, плещущееся тёплым медовым прибоем на дне глаз Кентина, который явно тоже чувствует что-то такое, раз не отталкивает его, как остальные, и не распускает по школе нелепые уничижительные слухи. Алекси готов ждать сколько угодно. Просто потому, что это Кентин. Его первая и последняя нечаянная любовь.