not enough

Когда Рома негативит и плещется ядом на собственных тиммейтов во время матчей, Соло молчит. Когда Рома злится настолько, что начинает предъявлять всем претензии и после матчей, Соло по-прежнему молчит. Лишь смотрит с грустью на дне зрачков и думает, когда подобранный и облагородившийся кот вновь стал таким нелюдимым; когда этот робкий умный мальчик успел нарастить шипы — шипы, которые ранят сильнее, чем в начале их с Ромой пути, — и думает, что по большому счёту, виноват в этом сам. Рома злится, грубит, капризничает и уже не даёт и шанса выяснить причину. А причина проста. _________________________ «Малой. Малой, поговори со мной». «Малой, ты слышишь?» «Малыш». «Рома». _________________________ Когда Рома бросает всё и сваливает из команды, Соло опять не говорит ни слова. Просто потому что знает, что бесполезно. Только ловит за локоть в последний день на буткемпе. Аккуратно, нежно, просяще. И уводит в свою комнату. Не разговоров ради, нет — Лёша усвоил, что эту привилегию он проебал, — а чтобы попрощаться. И если не словами, так хоть телом. Рома не сопротивляется. Может оттого, что лёшины губы на шее всё ещё ощущаются, как шёлк. А может оттого, что знает: это последний раз. Его заводят в комнату медленно и осторожно, будто боясь, что Рома всё ещё может сбежать. И сразу же укладывают на заправленную постель. Рома позволяет. Располагается, широко раскинув руки и ноги, и смотрит снизу вверх во все свои невинно блестящие глаза. И Лёша, смотря в ответ, не может избавиться от мысли, что выглядит Рома сейчас, как цветущая роза. Мягкая, нежная, голубая, как само небо, роза. И цветёт он для Соло в последний раз. Когда Рома лежит вот так, под кем-то, его радужку постепенно затапливает шоколадом. Мягким и сладким — тогда. И лишь горьким — сейчас. Соло какое-то время смотрит, а потом тянет руки к подолу футболки, но Рома тут же останавливает, не даёт себя раздеть. Лёша принимает. Лёша давно уже принял. Он лишь быстрым, но аккуратным движением разворачивает Рому лицом к постели, чтобы не видеть этих глаз вовсе, и встаёт за смазкой. А возвращаясь, обильно смазывает правую руку и прижимает Рому всем собой. Рома не сопротивляется. Рома позволяет. Залезть под резинку белья и крепко себя сжать он тоже позволяет. Лёша двигает рукой медленно, с упоением, целуя в шею и открытую скулу. Рома почти не стонет, только дышит громко и временами резко, заведённо вздыхает. И ещё неритмично толкается бёдрами в руку. Соло за эту нетерпеливость только сильнее Рому прижимает, будто пытаясь успокоить. А потом мягко проводит свободной рукой по волосам, пропуская это небо — некогда его небо — через пальцы и чувствуя, как утекает оно так же быстро, как и сам Рома из его жизни. Соло доводит его до оргазма медленно и оттого так мучительно. Заставляет кончить прямо на руку и обессиленно растечься по постели. Рома ещё несколько раз упрямо толкается бёдрами вперёд, после чего спихивает Лёшу с себя и садится, заправляя член. Дыхание у него сбитое и неровное. Лёша поочерёдно переводит взгляд с залитой руки на румянец на его бледных щеках и замечает, что Рома недоволен. Но как только Лёша приближается, чтобы узнать причину, Рома тут же дергаётся и отстраняется, не давая к себе прикоснуться. И до Лёши наконец доходит. — Не можешь уже меня терпеть, но в одиночестве кончать не хочешь, — печально и как-то слишком задумчиво заключает он. Хочется ещё спросить, как они к этому пришли, но Лёша знает ответ на вопрос. Рома наигрался. Наигрался и заебался. Он и раньше, после того, как кончит, замыкался и не давал с собой поговорить, но в этот раз всё по-другому. В этот раз Роме уже это не нужно. Он кончил, и ему это всё больше не нужно. Завтра он уедет отсюда и будет на пороге новой жизни. Наплевав на старую. Просто потому что это Рома. И он не умеет по-другому. _________________________ «Хочешь, пойдём ко мне в комнату и запрём дверь?» «Хочу». _________________________ И так работало всегда. Рому легко можно было успокоить одной только этой фразой. Что-то не клеилось с игрой или просто плохой день — подойди вплотную и тихо скажи на ушко: «Хочешь ко мне?» И Рома позволял себя успокоить. Но роза не цветёт вечно. По крайней мере, не для одного человека. Роме нужно больше, чем запираться на третьем этаже. Роме нужно больше, чем грязный шёпот на ухо и член внутри. Роме нужен весь мир, и Лёша попросту не может этого дать. Теперь Рома начинает всё по-новому. Его манеры, повадки, характер отныне приобретают статус ещё неизвестных окружающим его людям. В новой команде никто не знает о том, какой Рома крикливый и капризный. Никто не знает, как Рома любит, когда его сажают на колени и как гладят по волосам. Никто не знает, как Рома сам любит залезть в постели сверху и ждать, пока его трепетно усадят на член. Никто об этом ещё знает, но Рома очень, очень хочет с кем-то поделиться. Спрятать свои шипы. Распуститься по-новому. Ему не будет преградой, кажется, даже языковой барьер, ведь ромино тело говорит без слов. Артура Рома цепляет взглядом сразу. Смотрит и во время драфта, и на обычных внеигровых собраниях. Ласкает голодным взглядом днём, а ночью задыхается в приглушённых стонах, когда пролезает рукой под резинку своего белья. Так уж выходит, что после расставания с Соло Рома никак не может уснуть, не кончив. Но делать это самому утомительно и противно. Роме не нравится. И стоны его скорее болезненные, чем удовлетворённые. Артур весь такой крепкий, надёжный на вид, классно шутит и наверняка очень, очень круто ебётся. Но на Рому не обращает никакого внимания. Это злит. Хочется, чтобы посмотрел. Хочется вообще залезть на него, прямо в его постели, накрыть всем телом и нежно вздыхать. С Лёхой было по-другому. Лёху не хотелось до боли в рёбрах. А может, Рома уже забыл, что хотелось. Важно, что больше не хочется. Поначалу Артур к Роме интереса не проявляет, а порой кажется, что и вовсе игнорирует. Но спустя неделю или, может, две, притирается, а уже через месяц они трахаются у Артура на квартире. Ну потому что это же Рома. Рома всегда получает то, что хочет. Артур на Лёху не похож, и это, наверное, хорошо. Так Роме будет проще не оглядываться. Путь, что был пройден им и прошлым капитаном, теперь только тлеющим угольком осядет в ненасытном сердце; там, где шипы ощущаются сильнее всего. Там, где Рома ранит себя сам. А все несказанные слова отныне останутся не более, чем домыслами, которые запрещается озвучивать. Негласное правило, действующие для обоих. Рома его принял. Когда-нибудь примет и Лёша.