The Real Hero

      Я устала видеть, как наша жизнь идёт ко дну с каждым днём всё быстрее. Устала наблюдать возрастающее количество бедных и бездомных на наших улицах и по всему миру; то, как правительство только отнимает у нас права, и то, как революции пожирают своих детей.       С той стороны телевизионного экрана нам вещали о том, что какой-то мятеж снова был беспощадно подавлен сотнями выстрелов, а экономика на невиданном прежде дне. Вещали, как каждодневную мантру, что число заболевающих и умирающих возрастает… И уже обречённо и смиренно говорили, что только чудо нас спасёт. Только кто-то всемогущий сможет решить проблемы отдельно взятых людей и принести в мир надежду — в это верили открыто даже телеведущие. Настолько безнадёжным было положение миллионов.       Так легко предоставить своё будущее какому-то идеалу — я ведь в детстве тоже верила во что-то подобное, хоть и не испытывала по неопытности на себе ни нехватки ресурсов, ни скудности и сырости жилья. Я восхищалась супергероями из комиксов, которыми меня пичкал отец, их оптимизмом и даже ждала появления одного такого в моей жизни. Должен ли был он появиться ночью у моего окна, протянуть мне руку и сказать, что сейчас собирается исправить беды и несчастья всех людей на Земле, да заодно с моей помощью? Маленькая, наивная мечтательница… Ждала так, будто его существование — неоспоримый факт, и нам всем действительно стоило только подождать. А что, ведь кто этим брезговал? Телеведущим, политикам, ученым, простым жителям — всю мою сознательную жизнь видела, что никому не было грешно верить в божества. В детстве же супергерой был центром моей религии… И сейчас, смотря на ужасы не лучшей жизни на каком-то видео по телевизору, я понимала: уход в веру — вполне неплохой способ защитить хотя бы ментальное благополучие.       Вместе с говором черного ящика я краем уха слышала звон ложек и тарелок.       Под моим боком в нескольких метрах от меня стоял кухонный стол, а за ним уже сидела и готовилась к ужину моя семья. Никто не был в восторге от нашей жизни, но эти люди не были безразличны. Они были умнее. Поддерживали огонёк тепла и уюта в своём родном гнёздышке, чтобы хоть где-то в этом мире нам было хорошо.       Вот мой отец, смуглокожий человек среднего роста и с такими добрыми тёмными глазами, которые, казалось, были очами дьявола, когда он злился и становился предельно серьёзным; он говорит мне не сидеть на полу перед телевизором и идти ужинать.       Вот моя мама, с фарфорово-белой кожей и вьющимися волосами, заплетёнными не то в пучок, не то в хвост так, что женщину было не отличить от героини романа XVIII века; она накладывала стряпню на тарелки и сказала мне так же привести младшего брата к столу.       Я поднимаюсь с пола и резво забегаю в соседнюю комнату, чуть не снеся с ног тётю Клару — сестру моего отца, низенькую женщину с тёмно-каштановыми волосами, в чьих глазах всё ещё виден дух прошедшей молодости и неусидчивости. К счастью, она благополучно устояла на ногах и унесла с собой огромную кастрюлю похлёбки.       Посреди просторного зала возвышалась замысловатая крепость из подушек, из одного маленького окошка выглядывала пшенично-золотистая копна. — Выходи, чтобы отведать изысканных яств нашей матушки, герой! — парировала я, подбежав к самодельной крепости братца.       Я попыталась ухватить одну из его ручонок, но этот мелкий проказник умудрился увернуться. И снова, и снова. В итоге его голова, казалось, скрылась в темноте подушек, как в чёрной дыре; я начала тянуться головой внутрь, стремясь разглядеть там золотую макушку… Но в один момент я оказалась слишком заворожена и сосредоточена, и что-то снизу снесло меня с ног. Я упала на бок, подо мной распласталось умелое сооружение мальчишки, а над головой звучал его задорный хохот. Баловник уже вооружился одной из подушек и начал было атаку — вот только я тоже не плошала. Отбивалась другой подушкой, как могла, пока не повалила соперника с ног, а от нашего общего смеха на весь зал не осталось только тяжёлое дыхание обоих. — Как смеешь ты поднимать меч на своего союзника? — еле выговорила я, направляя на брата подушку, как оружие. — Ты что, тоже герой, Нина? — на его слегка напряжённом лице выступила самая лучезарная улыбка, пока мальчик слабенько защищался руками, уже устав от игр. — Да… Да, я тоже герой, — чуть помедлила я с ответом, — потому что я очень сильная и могу поднять тебя в небо! — я мигом встала с колен, взяла на руки светловолосого и усадила его себе на спину, позволив обернуть руки вокруг моей шеи, а ноги — вокруг поясницы. — Пора за стол, мой маленький Уильям, — я нашла за спиной голову брата и нежно потрепала его по волосам, другой рукой придерживая его за бёдра.       В таком положении я правда без труда повела нас на кухню. — Я уже не маленький, — гордо отозвался мальчишка. — Это мы ещё посмотрим, — сказала я многозначно, наверняка вселяя в Уильяма непонимание.       В столовой мы были встречены ошарашенными и далеко не одобрительными взглядами нашей семьи. — Это ещё что такое? — пригрозила мама, — прошу, усади Уилла за стол, а не за свою спину.       Конечно, я подчинилась; хотя я точно проследила ухмылку на лице отца, как всегда одобряющего наши шалости, несмотря на его строгий характер.       Нашим маленьким составом мы сели обедать. Во вполне просторной темноватой комнате, где только одно окно из трёх не прикрыто шторками и телевизор стоит на низенькой тумбочке. И я иногда поглядывала в этот телевизор — маленький и переломанный, выдающий скорее помехи и очертания, чем звуки и картинки, служащие нам фоном для основных дел. Впрочем, и не нужно было качественного изображения, чтобы представить себе уровень нашей жизни.       Я помню, как спрашивала в детстве у папы: что означает быть супергероем? Что они делают, как им стать? Почему они никак не появятся в нашей жизни, раз так нам нужны?..       Обычно героев сравнивали с богами, спасителями наших душ и тел… Те, кто наведут порядок на планете Земля и принесут всем счастье. И все верили в их силу. Никто не знал, как помочь самому себе, и легче стало просто верить в прибытие всемогущего… Папа говорил, что всё это — ерунда, и нельзя ни на кого полагаться в этом мире, кроме себя.       Если бы появился супергерой, кем бы он был? Неужели есть кто-то, кто определяет, кому достанутся суперсилы? Кто окажется избранным?..       Папа говорил, что не сила определяет настоящего героя. Он говорил, что и я, вообще-то, настоящий супергерой. И я тогда запуталась. Почему люди верят и всё ещё просто ждут? Раз уж кто угодно, как я, может стать героем, почему никто не идёт спасать мир?       Было бы так легко уметь решать чужие проблемы… Проблемы миллионов… Делать всё так, чтобы всем было хорошо. Я бы хотела так уметь, я бы хотела сделать свою семью ещё счастливее. Но, к сожалению, с детства я всё больше понимала, что я — не тот самый герой, не бог, который может разрешить все проблемы человечества. И сколько бы я не думала над тем, что мне для этого понадобится… я никак не могла понять, как помочь семье, миру, как найти в себе эти силы. Как стать героем. …До тех пор, пока в один вечер в мои лёгкие не ворвалась сама необъятная вселенная вместо воздуха.       В тот самый обычный вечер, когда мы вместе обедали, а Уилльям строил башню из подушек. Когда я снова задавалась вопросом — как стать тем героем, что всем поможет. Тысячи звёзд, звёздной пыли и галактик вращались где-то у меня в груди и мелькали, трещали, взрывались перед глазами, заставляя ослепнуть. Казалось, мои рёбра расширяют так, чтобы вместить туда весь космос — и там всё горит, и я не могу дышать… Я левитировала над кроватью в это время, а потом чудесный взрыв утих вместе с шумом в ушах, и я с лёгкостью, подобно пушинке, упала на койку.       Я чувствовала, как в моей груди селится и распространяется по всем жилкам что-то светлое, очень мощное и необузданное… На моих запястьях вены светились бледно-жёлтым и отдавали золотым. На другой руке, на животе, и на ногах — везде было то же самое. Меня охватила паника, но затем свечение медленно угасло, подобно свече, оставив после себя только трепет в моей душе. Я ненароком прикоснулась к груди кончиками пальцев и обожглась… Прикасаясь к коже, я чувствовала отдаваемую сердцем вибрацию — только вот оно не билось в такт. Оно дрожало, как стиральная машинка, как старый компьютер, очень быстро и громко.       Я заплакала, потому что испугалась слишком реалистичных чувств, не похожих на сон. Я не припомнила ни одной болезни, похожей на моё состояние, и не решилась пойти к родителям. Как я должна была столкнуть их, явно не готовых к этому, с тем, чего они не видели в этой жизни и не видела сама наука? Как я могла напугать своего младшего брата?       И как я должна была жить с таким?..       Постепенно паника уходила на второй план, сменяясь холодным разумом, когда я начала думать о том, что это было. Что могло в меня «вселиться»? Первым, о чём я подумала, была супер-сила.       Нет. Нина, ты дурочка?       Супер-сила. Звучало очень правдоподобно с одной стороны, но это мне внушало сердце, а не разум. Я знала это. Хотя и с этим бы поспорила.       И я знала, что была слишком начитана и воспитана, чтобы не сделать вывод о том, что всему есть рациональное объяснение. В мире не существует магии. Только ты и твой труд. Не могла же я предать всё, чему меня учил отец? Я была уверена в том, что не сошла с ума, но не могла найти объяснения тому, что видела. Ощущала всеми внутренностями.       Да, я верила, что чудес не существует. Но только на словах.       Ничего не могла поделать — всё детство я ждала супергероев, богов и верила в чудеса. Наивно и глупо, но я хотела быть одной из тех, кто их совершает! Вплоть до настоящего времени.       Пускай звучало абсурдно и смешно — даже жалко — чтобы я получила какие-то силы… Но я была уже слишком убеждена, всей душой веря в свою теорию. Я перешагнула через кровать, предварительно открыв окно. Нина, ты правда дурочка.       Я переступила через отверстие и кое-как держалась за стены изнутри, а мои пшеничные волосы тут же раздул шальной ветер. Сев на перегородку, я скорее была уже на улице, чем в своей комнате, передо мной была знакомая дорога… Только на расстоянии четырёх этажей. Сердце колотилось, словно птица в клетке.       В глубине души я знала, что не должна этого делать — вдруг я заблуждалась? Вдруг это всё были фантазии разбалованного ребёнка, и я, как ребенок, только доставила бы всем хлопот? Но что-то толкало меня вперёд, говорило: прыгай. Я, казалось, против своей воли, через силу выбивалась вперёд…       В один момент я соскользнула, оказавшись в свободном полёте. Что, ожидала я, должно было случиться? Как я должна была полететь, не зная даже, как это делается? Думала, что так легко сообразить на ходу, но не тут-то было — оказавшись уже за окном, все мысли переплелись в кучу, и времени собраться не было. Было так страшно, дыхание перехватило, и я сразу начала корить себя за решение вообще открыть это окно… Но не прошло и полминуты, как я (к счастью) повисла в воздухе, словно в вакууме. Я боязливо, но свободно шевелила своими ногами и руками… Мне это не привиделось. Пускай это был не полёт, а левитация, она спасла мою жизнь. И только я подумала о том, что мне нужно спуститься, а я не знаю как, тут же начала медленно опускаться, пока не приземлилась на асфальт в полулежачем положении. В тот момент я распласталась прямо на дороге, думая, что же за чудо только что произошло… Чувства были противоречивые: я и верила в произошедшее, и нет — настолько это было реально… но необъяснимо. Невиданно. Неописуемо. Я правда получила способности. Как, зачем, почему? Не было ли это простой природной аномалией?       Так или иначе я была слишком взволнована из-за этих событий и послала к чёрту все возможные аномалии. Ничего не укладывалось в голове, а я отчётливо чувствовала прилив сил. Даже в избытке. Хотелось просто бежать без остановки и изведать себя. Показать всему миру, на что способна.       Так я и сделала, ни о чём не подумав: рванула вдоль дороги с босыми ногами и в домашней одежде. Странно и необычно было чувствовать себя невесомо и легко, из-за чего бег мой стал быстрее — я как будто отрывалась от земли каждый раз, как поднималась моя нога. В конечном счёте я набрала такую большую скорость, что уже и не могла остановиться и врезалась на повороте в местный мусорный бак. Лающие собаки и кричащие соседи, уже готовые выйти угрожать на улицу с тапками в руках, и я снова как пуля лечу куда подальше…       Дыхание сбилось, и я чувствовала этот прилив адреналина, который, оказывается, был мне так необходим. Я не чувствовала усталости, а значит, я могла переносить большие физические нагрузки. Прыгала я намного выше обычного (да я могла бы наверно и взлетать!), бежала намного быстрее. Моё тело стало носителем невероятной энергии, а её источником — моё сердце… которое теперь было похоже на процессор, что один-единственный дребезжа тянул на себе всю систему. Я могла бы даже побеспокоиться за его благополучие, но об этом не могло идти речи — оно теперь не было обычным человеческим сердцем. Я уже сомневалась, что ещё могу называть себя человеком.       Так или иначе: бегать вот так всю ночь по улицам и испытывать свои возможности? Не было времени и гарантии, что не останусь незамеченной, пришлось быстрее вернуться домой…       Естественно, мне нужны были силы для нового дня. Ведь новый день — новые свершения. А с новыми силами и возможностями… моим свершениям не было бы конца! Первостепенно надо было помочь моей семье. Я могла бы как-нибудь попасть в компанию отца, подменить какие-нибудь бумажки, чтобы он получал чуть больше выплаты, чем сейчас… Могла бы сделать так, чтобы на рынке моей маме достались продукты более хорошего качества… Да и я сама могла получить что-то в свои руки… Но, конечно, начинать надо с малого. И я уже знала, с чего…       Знала, кому помочь. Как и знала, насколько несчастными могут быть те люди, которым для счастья нужно было немного. А именно знала девушку, которую увидела всего один раз в своей жизни. Издалека…       Тогда я была с братом на другом конце города от нашего дома, мы забирали в одном большом магазине заказ для отца. Был солнечный тёплый день, вокруг было так красиво: зелёная трава под ногами, свет отражался от витрин и окон, освещая дороги. И не подумаешь, что где-то может быть по-другому, что где-то люди страдают от голода… Мы с Уиллом знали, что из-за стоимости проезда так далеко наверно уже очень не скоро снова сможем сюда попасть…       На улице было выступление группы музыкантов. Один из них ловко перебирал струны какого-то незнакомого мне инструмента, другой был за совсем старыми барабанами (наверно, он был слепым, так как носил чёрные очки и смотрел куда-то вверх), и третий пел, вместе с этим пританцовывая. Я не могла не дать себе и Уиллу взглянуть — он с рождения таких счастливых людей не видел. Тем временем в толпе напротив нас я увидела одну девушку. Разглядела её одну среди людей — неудивительно, ведь какая у неё была улыбка… Она была хорошо и вполне дорого одета, каштановые волосы кучерявились из-за недавней укладки. Она выделялась среди этой толпы, среди недоедавших, худощавых и порою невымытых лиц в пожелтевшей, изжившей себя одежде; она не должна была улыбаться таким же бродячим музыкантам, наслаждаться их выступлением. Люди богатые или хотя бы самодостаточные были один на миллион среди обычных граждан, и как правило они даже не имели дело с нищими. Некоторые бедных презирали. А эта девушка, завидев меня в ответ, продолжала улыбаться… Она улыбалась мне, нечёсаной, донашивающей мамин свитер и её же ботинки. Ну какое чудо…       В один момент она обернулась назад, словно кто-то звал её; тут же вся радость покинула её лицо, и незнакомка, отвернувшись, начала выходить из толпы. Выступление продолжалось. Я посмотрела на Уилла (он был слишком увлечён, вряд ли бы ушёл отсюда в ближайшее время), оставила его одного, зная, что вернусь через минуту, и побежала сквозь толпу… Сквозь неумытые, не доедавшие лица с онемевшими от физического труда руками. Я еле ухватывала тот чистый образ, те кудрявые волосы перед собой. Пыталась нагнать незнакомку, но казалось, чем больше пытаюсь — тем меньше у меня шансов… Я не знала, что собиралась делать, когда догоню её, девушку, с которой мы уже могли и не встретиться снова. Я знала, что просто не могла её упустить. И не упустила. Я встретила её там, где было уже мало народа, и куда почти не попадали яркие солнечные лучи. Девушка в белой одежде так выделялась на фоне грязного переулка, казалась такой маленькой по сравнению с двумя мужчинами в деловых костюмах возле неё. Я замерла вдалеке и не могла подойти ближе: там была её семья. Отец положил руку на её плечо, в другой держа кейс для скрипки; её мать, на чьих веках были тёмные тени, а на губах — бордовая помада, сидела на переднем сидении дорогой, целёхонькой машины; второй мужчина, похоже, телохранитель, любезно открыл дверь для девочки и помог ей сесть в авто. Все они были безумно хороши собой: состоявшиеся, самодостаточные люди, саму девочку тоже ждало успешное будущее музыканта… И я надеялась познакомиться с ней? что означало, стать ближе к её семье? Невозможно до абсурда. Наши жизни были абсолютно разными — мне нужно было забыть её сию же минуту, забыть невероятную красоту её души и улыбку, что сияла (в один момент только для меня) ярче солнца. Но я не могла. Я всё смотрела на её спину, пока сама девочка не обернулась на секунду, и мне не суждено было увидеть боль и разочарование в её глазах… Отчаяние, нежелание. Смирение. Стёртую кожу пальцев из-за игры на инструменте. Она была несчастна… Несчастна из-за своей семьи, когда как должно быть всё наоборот.       Их машина уехала, оставив после себя только след от пыли, а я поняла, что уже никогда не забуду эту девочку.       Так и вышло. Я жила некоторое время с мыслью о том, насколько несчастно живёт один человек, который просто ничего не может сделать со своей судьбой… Но с появлением сил — я не знала как, но — я собиралась найти эту девушку любым способом.       Сначала были только поиски, и заняли они немало (учитывая, что у меня была только половина дня после учебного времени — разочаровывать родителей пропусками особо не хотелось). Я не знала ни имени незнакомки, ни где она живёт… даже приблизительно. Первые дни с приобретённой способностью прошли в исследовании и посещении районов нашего города — сначала я попала в тот самый, где её встретила впервые, но она там больше не появлялась, сколько бы я не ждала, даже уходя с некоторых уроков; затем в самые богатые и целостные районы… но и среди них искать одного человека — то же самое, что искать иглу в стоге сена. В первое время поиски не увенчались успехом, но зато я много практиковалась: перепрыгивать и перелетать через заборы, убегать и скрываться от охранников и подозрительных типов… Теперь я была способна передвигаться по всему городу только на своих двоих, не прибегать к дорогим проездным, к обязательным пропускам в другие зоны, участки и районы, которые проверялись всегда и повсеместно. Новые силы действительно открывали новые возможности: я перемещалась по крышам домов и многоэтажек, и весь город был словно на ладони. Никогда не чувствовала чего-то невероятнее и захватывающее. Поиски незнакомки были похожи на приключенческий квест.       Но мне повезло, что у меня была единственная зацепка… скрипка. Та девочка играла на скрипке, а у нас в городе была только одна музыкальная школа. И вспомнив это, уже какое-то время спустя я днями сидела на деревьях около этого здания, караулила каждого заходящего и выходящего человека с утра до ночи… Пока в один день не увидела её, так же выходящей из машины отца и в белом платьице с кейсом за спиной ровной походкой идущей ко входу школы. Мои глаза расширились — я уже сомневалась, что встречу её, готова была распрощаться с оставшейся надеждой… Но её лицо чётко запечаталось в памяти, и я была уверена, что видела нужного мне человека. Мой план сработал. Мои действия привели меня к ней. Невероятно.       Машина её отца отъехала от здания только тогда, когда девочка уже вошла внутрь; мои хоть как-то отработанные за неделю навыки стелса позволили мне подобраться к школе незаметной охранниками и родителями, которые не хотели бы увидеть рядом с их детьми какую-то… бродягу. Тем не менее, я разглядела девушку в гардеробной через окно; затем в коридоре увидела, как она поднимается по лестнице. Прозвенел звонок. На территории около школы почти никого не осталось: я почувствовала себя более свободной, но всё равно надо было действовать аккуратнее. И я снова нашла свою незнакомку — в кабинете на третьем этаже. Я подлетела к окну снаружи, одним глазком наблюдала за всеми… и за ней. Она сидела на первом ряду, у самого окна. Неаккуратно, я в раздумьях протянула руку и случайно стукнула пальцами по стеклу — она заметила это, оглянулась, я еле успела скрыться. Забавно было караулить её так весь день: стучать в окна или негромко окликать её, когда она была наедине в коридорах, а затем скрываться, оставляя её в недоумении.       День подходил к концу, — и занятия тоже — солнце садилось за горизонт, небо было оранжевым. Я знала, что вот-вот встречу ту девочку уже лично… Было очень невтерпёж, учитывая, что я провела около музыкальной школы почти целый день. Наконец, шатенка выходит из кабинета вместе с другими учениками; машина за ней ещё не приехала. Она направляется в уборную на первом этаже. Там уже очень пусто — вижу я из окна… Пришло время мне немного рискнуть и пробраться непосредственно в саму школу. Через задний вход для персонала — за целый день я успела пронаблюдать, что за ним и не ведётся особого наблюдения. Захожу внутрь, пока охранники отвлечены чем-то у парадного входа… Совсем рядом, за поворотом, находится и нужная уборная. Дожидаюсь в стороне, пока оттуда выйдет знакомая фигура, затем хватаю её за запястье в пустом коридоре и тяну за собой, снова через задний вход на улицу — туда, куда обычно не смотрят. Девушка отдёргивает руку и в страхе смотрит на меня. Но чуть расслабляется, когда узнаёт в «похитителе» меня… значит, и она меня запомнила? — Ты?.. — Не бойся, я не хотела причинить тебе вреда… Наконец-то я нашла тебя! — «Нашла меня»..? Как это?.. Зачем, что ты здесь делаешь? — её дрожащий, слегка напуганный голос контрастировал с моим, взбудораженным и полным силы. — Зачем, что и как, это всё потом, — я выдохнула; я была слишком счастлива, чтобы предоставлять девушке конкретные факты. — Я хотела познакомиться с тобой… Как тебя зовут? — Камелия. — Какое красивое имя… — Спасибо… — Я Нина.       Я была безумно рада тому, что мне вообще удалось отыскать Камелию в огромном городе и только благодаря своим силам; я была на эмоциях, и наше знакомство было для меня лучшим моментом за последнее время. Но не для Камелии. Я заметила, что, даже поняв, кто я, она не отходила от взволнованного, обеспокоенного состояния; она отвечала мне очень быстро и отрывисто и была совсем не такой, как в тот день во время выступления музыкантов. Конечно, она могла просто устать после долгих занятий, но что-то в её виде не давало мне покоя… Она будто хотела поскорее уйти, остаться одной… — Ты кажешься встревоженной… Что-то случилось? — спросила я аккуратно, чуть приблизившись. — Послушай, у нас нет времени для всего этого… — тут же отрезала она, заглянула мельком в свой телефон, — меня уже ждут у школы… Я не могу задерживаться… — Где ты живёшь? — перебила я её. — Зачем тебе это?.. — Я приду к тебе, — уверенно заявила я. — Ты не можешь! К тому же, у тебя не получится… — Я всё могу! Вот увидишь. Я обещаю, что навещу тебя этой же ночью, только скажи, где ты живёшь.       Камелия нахмурилась, задержав на мне свой взгляд — девушка обдумывала мои слова, хотя и так было очевидно, что она заранее мне не верила… Через несколько секунд шатенка мотнула головой, развернулась и готова была уйти. — Стой! — я остановила её, подбежав и негрубо схватившись за её плечо, — всю неделю я искала тебя по всему городу в местах, о которых даже не должна была знать, в итоге нашла твою школу и прождала на улице весь день. Кто, думаешь, стучал по окнам? — её зрачки расширились в этот момент; казалось, будто Камелия держит меня немного за сумасшедшую, — я многое могу, в том числе заглянуть тебе в окно этой ночью… Если веришь мне после всего, я расскажу тебе, как мне удалось найти тебя, и всё-всё-всё остальное. Только доверься мне, Камелия, — мои руки перешли ниже, и я мягко сжала её ладони в своих руках.       Девушку всё ещё терзали сомнения, но я видела, как мои слова подействовали на неё; видела, что она в страхе оглядывается на заходящее солнце, понимая, что этот выбор надо сделать прямо сейчас, прямо в эту секунду. И я только предполагала, что она скорее склонялась к согласию. — Хорошо, — сказала она дрогнувшим голоском, что и не поверишь, что девушку не заставили согласиться. Мои губы дрогнули, застыли в какой-то глупой улыбке на неверящем лице. — Хорошо, приходи, — подтвердила шатенка увереннее.       Что-то тёплое поселилось в моей груди, я позабыла все слова на свете. Что мне стоило говорить, я вроде бы собиралась узнать её адрес? Так почему я не спросила об этом, а просто молчала? Камелия первее шагнула ко мне, притянула меня ближе за воротник и прошептала на ухо, куда идти. Словно самую заветную тайну… На моём лице не осталось улыбки, ведь я, как дурочка, застыла в ступоре — но вот Камелия заулыбалась, словно вышедшее из-за туч солнце. Постояла около меня секунд пять, помахала рукой и убежала прочь, скрывшись за поворотом, сдерживая шальную-прешальную улыбку. Проказница, что украла моё сердце.       А я была не против.       Я пришла домой, когда было уже очень поздно. Я почувствовала истощение, поняла, что мои человеческие силы тоже не бесконечные. — Нина, где ты была? — рявкнула мама, стоило мне только шагнуть за порог квартиры. — Гуляла. — Так долго? И почему мы не видели тебя около дома? Ты не забыла, что завтра тоже в школу, и тебе надо делать уроки?       Слова вырывались из её уст, словно вода из крана — моя мама, наверное, могла задавать вопросы всегда вне зависимости от того, что она делала в это время — готовила, убирала, работала или одевалась. Прямо как сейчас, когда она накрывала на стол. — Нет, не забыла, — особого желания препираться не было, я лениво ответила и прошла в соседнюю комнату, где на меня наткнулся Уильям. — Воу, аккуратнее, герой! Как прошёл день сегодня? — я опустилась на колени перед братом, поправляя кофту на его плечах и растрёпанные волосы. — Отлично, Роджерс заходил сегодня в гости, и мы играли в пиратов! — прокартавил светловолосый. — И кто победил? —…А это неважно, кто победил! — спустя секунду молчания, зайдясь в улыбке, ответил братец. — Настоящий герой, — я взяла Уилла за щёки, притянула к себе и с нежностью поцеловала его в щёку. — Нина, что с тобой? — сразу был его ответ на это действие; я отстранилась и озадаченно взглянула в глаза мальчишки. — Ты горячая… У тебя температура?       Я на самом деле знала, из-за чего моё тело могло быть горячим, но не знала, как по-человечески это объяснить восьмилетнему ребёнку, поэтому молча смотрела на него в течение нескольких секунд. — Да, возможно… Возможно, у меня температура, — грустно улыбнулась я.       Той ночью я, как и обещала, ушла из квартиры через окно в своей комнате и, следуя карте города, искала дом Камелии… Мне было не впервой пользоваться силами, перепрыгивать крыши и перегородки, хоть это и всегда казалось опасным; непривычно было находиться вне дома в ночное время суток. Вдруг моё исчезновение заметят, хоть я и закрыла комнату на замок? Чувствовала себя, как неусидчивый подросток, который так и хочет всем насолить и пойти против правил, поэтому сбегает из дома по ночам. Чувствовала себя, может, бравым рыцарем, что сбегает из родного королевства ради спасения любимой принцессы… Что-то между этими двумя.       Дом семьи Камелии был огромным. И настолько красивым, будто… из совершенно другого мира. Он и в сравнение не идёт с теми многоэтажками, в которых живу я и все мои знакомые… Я не могла и мечтать, что увижу подобное жилище издалека, а сейчас я собиралась в него пробраться, подобно воришке. Чем только не балуется жизнь.       Тем не менее не таким уж сложным было проникновение: с лёгкостью ступила на чужой газон и осталась никем не замеченной; казалось, у них не было камер видеонаблюдения. Совсем. Оно и к лучшему… Я подошла к задней стороне дома, где должно было быть окно в комнату Камелии. Я прыгнула очень высоко и взлетела, достигнув второго этажа и схватившись за подоконник… Тогда я увидела её: русоволосая сидела за столом, что-то выписывая в тетрадь, и не замечала меня. Я поудобнее устроилась на подоконнике и постучала кулаком по стеклу… Девушка дёрнулась на месте, направив взгляд на окно; её лицо приобрело тут же выражение крайнего удивления, если не шока… Я заулыбалась, ведь была рада оправдать её ожидания настолько, чтобы вызвать у неё потрясение. Камелия, словно ошпаренная, сорвалась с места и в панике подбежала к вертикальному окну, подняла нижнюю часть и наклонилась, чтобы разглядеть меня поближе. — Уже так поздно — хорошие девочки должны спать… А ты всё сидела и ждала меня? — поддела я, игриво улыбаясь.       Камелия крепко схватила меня за руку чуть выше запястья и с силой потянула внутрь, чтобы я в конечном счёте свалилась на кровать у окна. Прям как у меня же. — Тс-с! Ты прокралась сюда? Тебя кто-нибудь заметил?! — на безобидном девичьем личике, как и в голосе, прослеживались нотки ярости и недоумевания. — Не волнуйся, — проговорила я чуть ли не по буквам, — меня никто не заметил, принцесса…       Сначала шатенка потупила взгляд, уравнивая дыхание и в конце концов успокоившись, затем снова напряглась. — «Принцесса»? — Прости, у меня младший брат. Приходится привыкать к таким ролям в играх. — Значит, ты всё же пришла, — после небольшой паузы, уже облегчённо выдохнув и мотнув головой, заключила Камелия, чуть улыбнувшись, — но как?.. Там что, у окна огромная лестница стоит? — девушка направила туда свой взгляд, всерьёз об этом задумавшись. — Конечно, я же обещала. И никакой лестницы там нет, всё… своими силами добиралась.       Я вызвала непонимание у собеседницы, что неудивительно — но неловкая улыбочка так и застыла на её лице. Мы сидели на её кровати: я, сложив ноги в позе лотоса, ближе к окну, она — у края, — чуть наклонившись друг к другу; я начала осматривать её комнату, довольно обширную и обставленную со вкусом. Буквально каждая вещичка и деталь здесь давала знать о ранимой и женственной натуре хозяйки. — Что всё это значило? — довольно резко я вернулась в реальность и обратила внимание на Камелию, — зачем тебе нужно было меня искать?.. — я накрыла её руку своей ладонью, чтоб её прервать. — Всё по порядку. Я расскажу тебе всё, как и обещала. И покажу кое-что… невероятное. Но не пугайся и поверь мне. Прими, что это реально.       Недоумение на лице шатенки уже не знало границ. Конечно, ей свойственно было быть напуганной, коли в её комнате была незнакомка с улицы, что проникла в комнату посреди ночи, да ещё и с какими-то небылицами, судя по всему.       Так или иначе я всё ей рассказала, не оставив ни одной тайны. Рассказала про нашу семью, про младшего брата, как я увидела Камелию и как моё сердце чуть не разорвалось на части от вида такого несчастья на её лице; а потом рассказала про «чудесное посещение» одной ночью, как столкнулась с невиданным мне прежде и научилась с этим жить, как перелетала с крыши на крышу в городе и как с таким же успехом нашла музыкальную школу, где училась Камелия… Я показала ей, как могу левитировать над кроватью, и дала прикоснуться до груди, где располагалось моё сердце… отныне и вовек неспокойное. Сказала ей, что Камелия — единственная, кто знает о моей способности.       С глазами по пять копеек и дрожащими конечностями шатенка не отводила руки от моих выпирающих в области грудины костяшек, как и не отводила оттуда свой взгляд. Она чувствовала этот бешеный ритм, я знала. Но что она скажет потом?.. Я почему-то не задумывалась раньше о последующей реакции, а ведь она может быть какой угодно. Нужны ли Камелии лишние проблемы? Вдруг я действительно какая-то ходячая аномалия, вдруг я скоро взорвусь, лопну, как воздушный шарик? Кому-то вообще хочется сталкиваться и разбираться с чем-то неизвестным и предположительно опасным в своей жизни?.. — А тебе не больно?.. — было всё, что она произнесла, когда подняла свой взгляд на меня. — Нет, — сказала я и столкнулась с ещё одним молчанием со стороны шатенки. — Ты же веришь мне?.. — Да, просто… — девушка чуть отстранилась, — что это может быть? — Я не знаю. И вряд ли кто-то знает. Если, конечно, в нашей стране не начали проводить опыты над обычными гражданами… — Да хватит тебе… — Не волнуйся, это не навредит мне… — я приблизилась и положила сомкнутые руки Камелии в свои ладони, — или кому-то ещё. Я уже неделю с таким живу и чувствую себя отлично. К тому же, я не супергерой, мне негде рисковать. — Но Нина, это взаправду сверхъестественная способность! Как это может быть? Это может быть что-то, что перевернёт историю раз и навсегда… перевернёт законы физики и химии… — Ох, юная мечтательница, пожалуй, многовато для тебя на сегодня информации… — прервала я Камелию, прикоснувшись к её плечу, — уже два часа после комендантского, — сделала вид, что смотрю на наручные часы, которых у меня на самом деле нет, — пора тебе ложиться спать. — Я всё понимаю, но я не твой младший брат. — Тогда побудешь моей принцессой. Я здесь для того, чтобы позаботиться о тебе, — потянула девушку за собой к кровати и опустила на неё Камелию, несмотря на её сопротивление. — Спать!       Сама я (пускай не очень культурно) без лишних слов и переговоров шагнула на постель «моей принцессы» в уличной обуви, залезая на подоконник, намереваясь перелезть через окно. — Стой, — ручонка Камелии еле ухватилась за мою лодыжку, но девушка застыла, стоило мне оглянуться на неё. — Ты придёшь снова?.. — спросила она голосом, полным сомнений и слабой надежды. — Обижаешь. Конечно, приду! Каждую ночь буду приходить, — пока говорила, я перебиралась из комнаты наружу. Вот-вот уже готова была спрыгнуть вниз, на идеально стриженый газон. — Да подожди ты, — снова задержала меня шатенка, на этот раз вцепившись в мою руку. Только через несколько секунд молчания Камелия произнесла: — спасибо за сегодня. Было очень весело, — на её лице дрогнула слабая улыбка.       А на моём расплылась широчайшая во все тридцать два. — Тебе спасибо. Спи спокойно, Камелия, — я наконец спрыгнула и своим резким движением вызвала вскрик у русоволосой. Но я уверена, что она, увидев, как я опускаюсь на землю благодаря своим силам, словно на парашюте, быстро успокоилась.       Это правда было весело. Как и следующий вечер. Как и многие другие…       Было, наверное, приятнее и невероятнее, чем довольствоваться переизбытком энергии в своём теле, навещать каждым вечером Камелию, стучать в её окно и пугать её иногда до чёртиков, или иногда заставать её сидящей на кровати и откровенно дожидающейся моего прихода, или виртуозно играющей на скрипке. Было также приятно слушать девушку каждый раз, когда она рассказывала о себе. Например о том, что, вообще-то, игра на скрипке не так уж сильно ей нравится, что родители принуждают её ходить в муз.школу и играть по нескольку часов в день, а если что-то не получалось, если рука её чуть дрогнет, и девочка возьмёт неправильную ноту, она получает линейкой по тонким пальцам и указание играть ещё как минимум час; что от неё также требуют наилучших баллов и в обычной школе. Было любопытно узнавать все детали её «сладкой» жизни вплоть до того, в какие дни дополнительных занятий она берёт с собой скрипку, а в какие — нет; какие блюда им готовит повар в какие приемы пищи и по каким дням, как часто портной шьёт ей новую одежду на заказ и как часто её учителя были невозможно нудными и раздражающими. Это была совершенно другая жизнь совершенно другого человека, которая была мне так любопытна. Но, к сожалению, она не была особо радостной. Камелия находилась под строжайшим контролем, весь её график был заполнен занятиями в школе, с репетиторами и игрой на скрипке. В свободное время её даже не отпускали на свежий воздух — только по выходным они выходили куда-то всей семьёй. И у Камелии не было никакого общения со сверстниками — любой потенциальный приятель для девочки был слишком нехорош собой, неопрятен, нескромен и вообще мог испортить непорочность юной девушки. Родители не задумывались о счастье Камелии — они думали, что для счастья достаточно богатого дома, элитных оплачиваемых школ, личного телохранителя и дворецкого. Они всё планировали за неё на десять лет вперёд, лишая девочку счастья. Они и сами наверно не ведали этого счастья, как и чувства любви к родной дочери.       Поэтому стало ещё приятнее навещать Камелию, зная, что она нуждалась в наших ночных посиделках, как в спасении от такой реальности. И пускай её родители находили подозрительным постоянную беззаботную улыбку на лице тогда, когда раньше обычно её не было, и пусть я немного не досыпала и уставала. Главное, что мне было приятно приходить к Камелии под покровом ночи, делать часть её домашней работы в то время, пока она заучивала мелодии для скрипки; помогать расплетать запутавшиеся волосы или, наоборот, заплетать их в косы, когда они были не уложены; перебирать её гардероб, приносить свою более-менее новую сохранившуюся одежду и давать ей её поносить, чтобы почувствовать себя обычным человеком в обычной повседневной одежде, а не парадных элегантных платьях и официальных костюмах; показывать мои дурацкие, смешные фото с семьёй, рассказывать, какой только чепухой, несвойственной для взрослых, мы могли заниматься с отцом; шептать на ухо Камелии всякие несуразные, порою смущающие глупости, или накрываться с головою пледом и рассказывать ей страшилки — тихо-тихо и настораживающе. Камелия клялась, что в жизни ничем таким не занималась и не могла даже подумать, что придётся, и почему-то я ей верила. Я устроила ей совершенно новый для неё мир в одной только её собственной комнате.       Проходили недели. Мои визиты к Камелии стали повседневностью. Они стали нашим секретом, без которого нельзя было жить — как отношения в тайне, они существовали только в одном месте и в одном времени, а так хотелось эти рамки раздвинуть, получить больше. Поэтому было приятнее обычного до щекотки в животе, когда я начала порою встречать Камелию прямо после её занятий в музыкальной школе; когда я пробралась через окно в школьный туалет, встретила её там, заставила отправить личному телохранителю сообщение о том, что сегодня девочка собиралась задержаться после уроков на минут двадцать, и увидела после этого её всю на нервах из-за страха того, какой нагоняй она получит от отца. — Мисс Кэми Гилмор, — я уже часто обращалась к ней придуманным мною же ласковым сокращением, — Вам не рекомендуется так сильно переживать из-за мелочей — эти двадцать минут уйдут у Вас на какие-то вопросы учителям по не до конца понятым новым темам или на решение других организационных моментов… — Мисс Нина Фаулер, эти минуты якобы уйдут на это, — перебила и специально выделила она слово «якобы», заостряя внимание на маленькой лжи, — а когда это вскроется отцом… —…Ничего не будет, — продолжаю я, — потому что ничего не вскроется. А жить надо сейчас, поэтому не тратим эти двадцать минут впустую, может, даже пораньше вернёшься к своему личному «таксисту»! — О-он не мой…       Я не дослушиваю: хватаю её за руку, когда мы проходим мимо заднего входа (вновь пустующего) и вывожу её на улицу, где не видно ни души; отбегаю от школы чуть дальше, таща за собой боязливую спутницу. — Что ты хочешь сделать?.. — громко выдыхая, спрашивает Гилмор. — Видишь ту низенькую крышу? — я смотрю на подобие гаража или заброшенного склада, что стоит за ограждением, и прикрываю глаза рукой, защищаясь от солнца, — запрыгнем на неё, а дальше посмотрим, куда. — Что?! Не смей! — спохватилась шатенка — будто я собиралась её слушать. Я уже выбирала траекторию для прыжка получше и то, как будет удобнее мне подобрать Камелию. — Не втягивай меня в свои городские похождения! Я могу пораниться или порвать платье… Что тогда подумает отец с матерью?.. Что мне им сказать, если...       В этот момент я одним ловким движением подхватила девчушку на руки, одной придерживала её бедра, другой — спину, словно приобнимая и заставляя Кэми обвить руки вокруг моей шеи и вскрикнуть мне прямо в ухо от удивления. — Достану тебе новое платье, если так хочешь, а сейчас — держись крепче!       Камелия тряслась и дрожала в моих руках, хотела остановить меня любым способом и уже подбирала для этого слова, только всё путалось в её устах, не успевала девушка даже начать фразу; в итоге она просто вскрикнула, когда я прыжком поднялась в воздух, как на батуте, с шумом опускаясь на выбранную крышу. Я чувствовала, как шатенка впилась в мою грудь и шею; возможно, она зажмурила глаза. — Пока никто не заметил и не пришёл на шум, надо быстрее передвигаться дальше, а потом перемещения будут более спокойными, — попыталась я её успокоить и подготовить к подобию американских горок.       Не знаю, что с ней было, ведь не могла увидеть её глаз — но в какой-то момент Камелия расслабилась и перестала дрожать, когда мы перепрыгивали с крыши на крышу, и даже пыталась смотреть в разные стороны. Я опустилась на верхушку одного не очень высокого жилого дома недалеко оттуда, откуда мы начали. Кэми отстранилась от меня, казалось, с нежеланием; стоило ей шагнуть на поверхность здания, она тут же зашаталась, наверное, от небольшого головокружения. Да, так бывает поначалу. — Это было… ошеломляюще, — выговорила шатенка, заправляя прядь волос за ухо и смотря вдаль на заходящее за горизонт светило. — Правда? — в это время я смотрела только на неё. — Правда… Каждый подъём вверх и вниз заставляет твоё сердце замирать в ожидании и предчувствии падения, но в тот момент, когда ты оказываешься в невесомости, на самой критичной точке, всё становится до смешного неважным и ты чувствуешь себя так далеко от проблем реального мира, что сейчас совсем микроскопичен и недосягаем под твоими ногами… Вот так ты чувствуешь себя каждый раз? — Да, — сухо отвечаю я, в состоянии только прочистить горло; я и забыла за всё время, что пользуюсь таким «методом передвижения», насколько это невероятно, необычно и захватывающе. Ничего другое не смогло бы лучше описать то, как это чувствуется, чем слова Камелии. — Спасибо, что показала мне это, — я услышала нежность в голосе собеседницы, от которого всегда становилось чуть теплее в области груди и низа живота. В этот момент Гилмор, не выжидая, приблизилась ко мне и, чего нельзя было ожидать, стукнула меня по плечу. Неслабо. — Но не смей больше так делать без предупреждения. — С Вами не расслабишься, мисс Гилмор, — отшучиваюсь я. — И с Вами, мисс Фаулер.       Она аккуратно взяла меня за руку и переплела наши пальцы, смотря на розовеющее небо… Я долго не могла свыкнуться с мыслью, что мы сейчас так близко духовно, и она стояла рядом со мной, полностью мне доверившись… Я опомнилась, когда уже солнце заходило за горизонт, и прошло уже двадцать минут, на которые я выкрала Камелию, — если не больше. — Пора возвращаться домой, принцесса, — я так же нехотя повела её в сторону, как и она откликнулась на это движение.       Я снова собиралась подхватить её на руки и вернуть на землю тем же способом, каким и добралась до этой крыши, но Камелия крепко ухватилась за мою руку и не хотела отпускать. — Подожди, — сказала девушка, стоя вплотную ко мне лицом. — Что? — удивилась я. Мне казалось, она хотела побыстрее вернуться домой? Не вызывать подозрений у родителей? — Обещай… что снова покажешь мне что-то такое, — почти шептал её голос так мечтательно и кротко. — Я могу показать тебе закат или рассвет с любой крыши этого города… Маленькая непослушница, — ухмыльнулась я, но получила только некий упрёк на лице Камелии. — Обещаю, конечно.       Юная Гилмор была благополучно возвращена к заднему входу школы, и хорошо, что у неё не было никаких проблем от отца с матерью. Потому что наши приключения ещё не кончились, и Камелия жаждала большего, чем простых моих визитов к ней в комнату среди ночи. Мы договорились, что через несколько дней, когда у Камелии не будет дополнительных занятий, я помогу ей выбраться из дома, и в её нетерпении поскорее встретить этот день я узнавала себя… почти всех подростков. Впрочем, это изменение не могло не радовать, учитывая, что это делает счастливой саму Камелию.       Будоражащее ожидание прекратилось, когда этот день наступил; когда пришлось брать с собой два пледа из дома, выбираться через окно чуть пораньше, снова стучать в окно Камелии и наблюдать её, опять откровенно ждущей меня на кровати, накинувшую на плечи лёгкую накидку. — Готова отправиться в путь, принцесса? — как всегда в лучших традициях называла её этим прозвищем (от которого так и не смогла избавиться), протянула руку Камелии. — И боюсь, в этом ты всё же замёрзнешь… — Всё равно, — перебила она; в её глазках сверкнул азарт и интерес, который подтолкнул её ко мне через кровать, — я ко всему готова, — сказала Кэми и ухватилась за мою ладонь.       Я многозначно посмотрела на неё… Такая несвойственная Камелии тяга к риску могла быть опасной, если начать переходить границы, но я пока закрыла на это глаза. Девчонке нужно хотя бы раз в жизни почувствовать, как по жилам разливается адреналин. — Тогда снова держись крепче, — предупредила я и потянула девушку к себе: Гилмор почти упала в мои объятия, только взобравшись на подоконник и встав в полный рост; она снова приобняла меня за шею, а я как можно крепче ухватилась за её талию, чтобы она не чувствовала себя в опасности. — Готова?       Кэми беззвучно кивнула несколько раз, и тогда я спрыгнула с окна, плавно опускаясь на газон около дома. Русоволосая не дрожала в моих руках, как в прошлый раз, — хороший знак. Тогда я, не особо медля, пересекла похожим образом ограждение, а через какое-то время перешла на крыши домов… Я приняла уже довольно быстрый темп, прыгая по верхушкам домов, как по классикам на асфальте площадки, и, хоть боялась за свою спутницу, услышала в один момент, как она заливисто смеётся, когда я в очередной раз поднималась в воздух. И мне было от этого очень приятно. Камелия никогда так со мной не смеялась. И сомневаюсь, что с кем-либо ещё в принципе.       Наконец я остановилась на крыше одной многоэтажки и зря сразу же выпустила Гилмор из рук: девчушка закружилась, как юла, стоило ей ступить на ровную поверхность; несколько секунд она вальсировала с одной стороны в другую по всему периметру крыши… Но всё же её солнечная, направленная на меня улыбка, а не испуг, того стоила. — Добро пожаловать, — сказала я сдержанно, — непривычно было видеть Кэми в приподнятом настроении. — Где мы?.. — чуть погодя, отойдя от беспробудной радости и задумавшись над моими словами, на удивление громко для себя спросила Камелия. — Я здесь живу… — а я звучала на удивление скромно, спрятав руки за спину, — на четвёртом этаже, — сказав это, я зачем-то топнула ногой.       Камелия слегка удивилась, будто опомнилась, и начала озираться по сторонам: на другие домишки рядом, более низкие, чем тот, на котором мы стояли; на заходящее солнце, что отсюда, пускай за рядом многоэтажек вдали, было видно просто… идеально. — Здесь здорово, — загадочно сказала она, заводя прядь волос за ухо… как в тот раз.       Позже девушка оглянулась на меня и увидела, как я располагаю большой клетчатый плед у наших ног и в уголочек ставлю свой рюкзак. — Прошу, — в плавном движении руки указала я на одеяло, предлагая Камелии присесть.       Гилмор сделала ещё более грациозный (шло в противовес тому, что он был шуточным) реверанс, мечтательно прикрыв глаза и заставляя меня пленяться этому короткому зрелищу, затем опустилась на плотную ткань. Я присела рядом, пока Камелия не сводила взгляда с перелива цветов на небесном своде: красный, оранжевый, фиолетово-синий… Как я её понимала. Я тоже любила этот завораживающий вид, но ещё больше я полюбила разделять его с Камелией.       Плед пусть и был плотным, но явно недостаточно тёплым — девушка подрагивала от холодного ветра, и уже нешуточно. Я тихо вытянула из рюкзака второе покрывало (так и знала, что Камелии оно пригодится) и укрыла им свою подругу, располагая плед на подрагивающих хрупких плечах… В этот момент Камелия обратила на меня свой взгляд, в котором, кажется, от увиденного уже нарастали слёзы… Я не смогла ни отвести своего взгляда, ни убрать руки от её плеч. Я просто застыла, и какое-то странное чувство всё продолжало расти во мне… Пока Камелия сама не встрепенулась и не протянула к моей руке свою, слегка сжав её пальцами — от холодного прикосновения пробежалась мурашки. — Это просто прекрасно, Нина, — сказала девушка так решительно, словно хотела глубоко убедить и уверить меня в этом. — Только я боюсь, что с тобой ничего не идёт в сравнение.       Мне даже не дали толком опешить от такой смелой, обескураживающей фразы. Вся земля ушла из-под ног, когда Камелия притянула меня ближе и оставила на моих губах поцелуй. Неумелый, но чертовски уверенный и чувственный… Неужели я жаждала этого так сильно? На подкорке сознания меня терзало сомнение, что что-то не так в этом жесте, что неопытная Камелия заблуждается и не отдаёт себе отчёта в действиях, но и эта мысль быстро покинула моё сознание. Как можно было думать о чём-то другом, когда скорость сердцебиения перестала знать какие-либо границы, а я чувствовала исходящую от Камелии тягу ко мне — такую же, как и у меня самой к девушке? Казалось, что-то мною неозвученное обрело конкретную форму, а секреты собственного сердца теперь стали мне ясны… Я потеряла счёт времени, когда нашла ответ своим чувствам, и всё стало на свои места.       Секунды растянулись до невозможного, но всё же в какой-то момент нам надо было разъединиться и вернуться в реальность. Мы с Камелией смотрели друг на друга какое-то время, переводя дыхание; я непроизвольно улыбнулась, наблюдая, как сказочно и волшебно отражается свет солнца на лице русоволосой. — Не думала, что моя принцесса способна на такое, — усмехнулась я скорее оттого, что на душе было так легко и невесомо.       Испуг в глазах Камелии перерос то ли в ещё больший страх, то ли в недоумение, но в следующую секунду девушку настигло успокаивающее осознание, и она слабо стукнула меня в плечо. Кинулась ко мне с объятиями и повисла на моей шее. — Я долго думала, что была просто больна. Думала, что неправильно испытывать такие чувства к другой девушке, как я сама, — нашёптывала Камелия дрожащим голосом, пока я понимающе поглаживала её спину. — Я думала, что в конечном счёте буду наказана, Богом или родителями — неважно… Но Нина, я никогда не была так счастлива до встречи с тобой. Впервые моя жизнь перестала быть сплошным кошмаром, от которого хочется только проснуться. И знаешь, что я решила?.. Почему я просто не могу быть свободной?.. и счастливой? К чёрту все эти запреты, если я просто люблю тебя… Я знаю: если что, ты сможешь меня защитить, — девушка отстранилась и взглянула мне в глаза. Я дотронулась руками щёк Камелии и держала её голову совсем недалеко от моего, вглядываясь в её глаза, ресницы, губы, каждую детальку этой чертовски манящей картины и ощущая, что я просто не хочу прекращать. — И я клянусь тебе, клянусь вечно любить. Я не смогу отдать своё сердце никому другому, ведь никто другой не сделает со мной того же, что делаешь ты. — Я обещаю, что защищу тебя, Камелия, — ответила после небольшой паузы, закивав головою так, будто тут же готова была отдать всю себя Камелии, пусть только поскорее забирает. — Обещаю, что защищу нашу любовь.       Такова была своеобразная исповедь Камелии. Я готова была расплакаться от такой искренности со стороны девушки, но ещё сильнее мне захотелось оберегать от несправедливости и незаслуженных страданий это светлейшее существо.       Клятва и моя была дана, значит, нельзя было повернуть назад. Я смотрела в глаза Камелии и видела другого человека — более решительного, определившегося… доверившего мне всецело свою жизнь. И я не могла её предасть.       Но, к сожалению, наши клятвы не были исполнены.       Всё волшебство наших отношений стало таким приземлённым, когда тревога, лишняя и ненужная, которую хотелось гнать подальше, стала закрадываться всё глубже в сознание. Камелия стала реже ходить на дополнительные занятия, а затем и на основные уроки… Она стала засыпать намного раньше, не успевая видеться со мной. Объяснения таким непривычным для неё действиям она хранила от меня в тайне. Я стала бояться за Гилмор большую часть своей жизни, но чего именно я боялась, я не знала. Неизвестного и грядущего. Часы моего сна опять всё больше сокращались, как и количество рассказов Камелии… Мне это не нравилось, но я ничего не могла с этим поделать. Разве что, думала я, действительно было какое-то решение… пока не стало слишком поздно.       Пока я не нашла в комнате Кэми простую записку вместо неё самой. Руки задрожали, а земля ушла из-под ног. То был удар ниже пояса, меня загнали в угол и отняли всё, что только было, — я уже не увидела бы Камелию нигде, кроме больничной койки.       Безусловно, я стала навещать её каждый день: стучать, как в былые времена, в окна, привлекая внимание Камелии, расспрашивать о самочувствии и настроении, тайком приносить подарки и угощения так, будто бы ей станет от этого лучше. Но от этого не было толку — Камелия хоть была рада меня видеть и просила оставаться подольше, она была жутко неразговорчивой… скрытной. Но мы ничего не могли поделать с настигнувшей нас реальностью.       Я пыталась держать улыбку на лице ради девушки, что тоже всегда улыбалась мне из окна, пыталась делать вид, что всё в порядке, будто ничего не изменилось, чтобы поддержать Камелию. Нельзя было подавать виду. Нам обеим было плохо — и Камелия это знала, только нельзя было усугублять положение…       Прошло ещё несколько недель такой стадии отношений. Время тянулось медленно и мучительно, и всё, что я только знала в своей жизни — это страх за жизнь Камелии, бессонные ночи, полные раздумий и сожалений. День за днём всё не стремительно, но менялось: шатенка стала бела, как лист, исхудала и ослабела до невозможного, и от одного вида на её обветшалое тело становилось плохо и досадно. И тогда даже притворяться оптимистичной уже стало невозможным: я видела, как моя любовь тускнеет у меня на глазах с каждым днём всё сильнее. Всё ближе подбирался судный день… И ничего не менялось, становилось только хуже и хуже.       Прошли самые лучшие времена, и наши нынешние встречи, хоть и остались незаменимы, были похожи на затянувшуюся тоскливую игру на расстроенной скрипке.       Я не смогла сдержать своего слова, не смогла защитить Камелию, как обещала, и теперь эта девушка непомерно страдала… из-за меня. Как я только могла думать о том, что стану героем? тем самым спасителем? Мне и с силами невозможно что-то изменить — даже самого близкого человека не смогла уберечь. Это просто не укладывалось в голове. И когда Камелия всё больше увядала, как будто бы постепенно засыпала, я лишь больше загоралась всепоглощающей злобой, ненавистью и к себе и к целому миру, и отчаяньем.       Недомолвки Гилмор в итоге всплыли наружу, и мне предстала чёткая картина реальности, которую нужно было принять и с которой нужно было жить дальше. Которую Камелия приняла, а я была не в состоянии… Ничего уже нельзя было изменить и никак нельзя было помочь: оставалось только ждать и наблюдать, как Камелия будет прощаться с жизнью… и в довольно крайние сроки. И почему эти слова так просто звучат? Почему не передают того страха и отчаяния, от которого подкашиваются ноги и замирает дух, а от одного представления случившегося кажется, что и тебя самого вот-вот не станет? Я была зла, и растеряна, и так разбита, что никому было не понять этой боли. Даже самой Камелии. Она так легко улыбалась и была так спокойна, что даже можно было подумать на её бессердечность…       В один день, как всегда уже скрипя сердцем, я всё же проникла еле слышно в палату, села около Камелии и крепко-крепко держала её как никогда тонкую ручонку в своих. Я осознавала, что скоро уже не смогу держать её за руку, оставлять лёгкий поцелуй на этих костяшках, мягко гладить по её голове, растрепав шелковистые волосы, и моё сердце принимало на себя удар тысячи острых иголок… Но я решила, что надо быть честными друг с другом, хотя бы на пороге наших отношений. Её жизни. — Скажи, ты ведь знала о болезни, верно? — спросила я.       Девушка кашлянула и обратила на меня озадаченный взгляд. — В тот день, что ты клялась мне в любви. Это было даже слишком резко. Будто ты знала, что другого шанса сказать не будет, — я выдавила из себя подобие усмешки. Теория казалась резкой, но такой меткой, ведь всё вставало на свои места.       Повисло недолгое молчание, когда взгляд Камелии, направленный на меня, чуть напрягся, и девушка вот-вот готова была что-то сказать. — Возможно… — подтвердила-таки она, и её губы расплылись в улыбке.       Я резко опустила голову, усмехнувшись ответу шатенки и всеми силами скрывая подходящее раздражение, гнев из-за несправедливости и собственной бесполезности, который уже какое-то время не давал мне покоя. Почему всё должно было сложиться таким образом? Почему я не могла заметить изменений в Камелии раньше, почему она, зная о болезни, сама не сказала об этом — почему мы не могли поймать момент чуть пораньше, когда всё ещё можно было что-то исправить и избежать наихудшего конца? — Знаешь, — добавила позже она, — я предвидела, что что-то такое случится. Когда мне стало хуже, я подумала: должно быть, это и есть моё наказание за все прегрешения… И, если это так, нужно было принять его достойно. Я уже готова к смерти, — взглянула она ясными глазами, — после всего, какая жизнь меня ожидала бы в будущем? Несчастливая и бессмысленная… — Что это значит — несчастливая и бессмысленная? — вступила я в пререкания, смело наступая речами, — Камелия, мы поклялись друг другу… помнишь? Я клялась тебя защищать вечно, значит, всегда быть рядом. У нас было общее будущее, счастливое, пускай трудное, но… — Нина, какое ещё будущее?.. — Камелия легонько сжала мое запястье в своей руке, подавая сигнал остановиться, и прервала меня тихим голосом, — что вообще было бы с нами, ты думала? Мои родители не позволили бы нам быть вместе, разузнали бы об этом — сделали бы так, чтоб мы вообще перестали видеться. Да и твои вряд ли бы хотели прокармливать лишний рот… Сбежали бы — что дальше? На что нам жить, чем питаться двум подросткам без заработка и крыши над головой? Нам вместе не сулит ничего хорошего… А мне без тебя — тем более. В таком случае смерть — это освобождение. Я хочу быть с тобой всегда, Нина, как прежде, а по-другому жить не хочу. — Хочешь сказать, — я замотала головой, — такая судьба и была нам предначертана сначала?.. В то время, как ты клялась вечно любить? — я усмехнулась сквозь поступающий плач, — я сомневаюсь, что ты предвидела это в полной мере. В конце концов, мы могли как-нибудь, да быть вместе, даже еле сводя концы с концами… Чёрт, — я видела, как напряглось лицо Камелии, озарившись смятением, и сама уткнулась в свою ладонь. — Я ведь могла всё исправить. Я дала слово тебя защитить, и что в итоге? Я не смогла ничего сделать, ни предвидеть, ни помочь… Ближайшему же мне человеку — насколько невнимательным нужно быть?..       Из-за осознания последствий своей критичной ошибки меня переполнили эмоции — я не сдержалась и откровенно заплакала, уткнувшись в одеяло на ногах Камелии. — Не плачь, Нина… — чуть замешкав, прошептала она бледными губами, вяло поглаживая меня рукой по голове.       А я заплакала только больше. Иногда я ненавидела Кэми за это… Мой смысл жизни уходил от меня на глазах, а она говорила мне не плакать. Конечно, для Камелии всё было намного проще: она не будет ни жалеть о своих непрожитых годах, ни скорбеть, помнить о тех, кого потеряла и оставила позади. Она уже абсолютно смирилась и готова распроститься со всем живым, не представляя, что будет с остальными после её смерти. Для неё после смерти уже ничего не будет, а со мной при жизни останется боль, и только она. Боль за человека, которого я клялась защищать и любить до конца жизни. — Прости, Камелия, мне так жаль… Всё могло бы сложиться намного лучше. Я могла бы всё решить, ты же это понимаешь… — приподняла я руку в неком жесте, пока лицо всё было в слезах. — Милая… ну как бы ты только смогла мне помочь?.. — поспешила вразумить меня Камелия, прошептав это нежно, пока на её белом уставшем личике сияла ангельская добрейшая улыбка и не было ни одной слезинки в глазах. Словно не она здесь была при смерти. — Как? — я подняла на неё взгляд, — Кэми, как раз я — та из многих, кому под силу что-то изменить… — Нина, ты не всесильная… — перебила она всё тем же тихим, непоколебимым голосом, — не вини себя. Врачи сказали, что болезнь развивается уже несколько месяцев. Всё это время я только встречала свой конец… У меня с самого начала не было и шанса, — видя, как я хотела что-то возразить, девушка протянула ко мне руку и прикоснулась к щеке, — но Нина, ты сделала конец моей жизни лучше, чем она вся была до этого… Ты сделала меня счастливой, какой я никогда не была прежде… И делаешь до сих пор. А я не могла об этом и мечтать. Ты настоящий герой, Нина.       Это большой подвиг — оставаться спокойным и сдержанным, воодушевлять окружающих и дарить им тепло даже при смерти; подвиг, который я, к сожалению, на глазах Гилмор не могу совершить, в отличие от Камелии, которая своими светлыми речами напоминала мне ангела… — Ты самый прекрасный человек, которого я когда-либо встречала. Кэми… Ну что мне делать без тебя?.. — улыбнулась я сквозь слёзы. Шатенка всё так же поглаживала меня по щеке, заглядывая прямо в душу. — Что тебе делать? Продолжай быть героем… Продолжай делать других счастливыми… — я начала мотать головой, отрицая всё, что она мне говорила. Она поспешила меня переубедить: — всё возможно на свете, Нина… Я верю, что ты способна вселять в других свет и тепло. И для этого не нужна супер-сила. Помни только: начинать нужно с малого…       У меня не осталось сил и желания на продолжение разговора — как и у Камелии, я полагала — поэтому я замолчала и просто поглаживала её руку своей. Я поклялась, что буду героем для неё, что не поддамся отчаянию и буду бороться за смысл своей жизни — я не знала, как буду это делать, не знала, найдутся ли силы… Но это было обещание для уходящего из жизни человека — обещание, которое сделало бы Камелию счастливой и спокойной. Я не могла его не дать и, в последствии, не сдержать.       Очень скоро юная Гилмор уже скончалась. Всё шло к этому так долго, но я всё же чувствовала зияющую пустоту в своей груди — будто что-то единое со мной отодрали от меня. Резко и без разрешения. Я всё не могла прекратить смотреть на бездыханное тело девушки через окно с улицы: своей белоснежной кожей, белой одеждой и под белым покрывалом Камелия напоминала мне настоящего ангела. Этот чистый образ разнился с теми адскими страданиями, что переносила она в свои последние дни, переносили её родители и я. На губах Камелии замерла слабая улыбка, а лицо выражало такую умиротворённость… Хотела бы я быть такой же спокойной, какой выглядела Камелия тогда — хотелось не знать забот и боли и просто отпустить всё. Хотела верить и знать, что возможно, Камелия счастлива где-то там на небесах… Возможно, именно эта мысль давала мне хоть какое-то желание жить.       С уходом Камелии всё поменялось. Точнее, вернулась моя прежняя жизнь — такая, какая была у меня до нашего знакомства. И после всего, что мы сделали вместе, эта жизнь казалась такой… ненужной. Пустой и серой. Ни семья, ни родственники больше не казались родными, а я чувствовала себя отдалённой от них. Более того, даже само пребывание дома весь день казалось таким неправильным: я не могла избавиться от ощущения, что должна была быть в совсем другом месте в это время, с другим человеком заниматься совсем другими вещами. Возможно, я никак не могла смириться с тем, что этот другой человек ушёл… правда ушёл, навсегда, и у меня после него остались только воспоминания. И ощущение (сильное желание того), что Камелия на самом деле никуда не делась, и всё это было страшным сном.       Проходило время, мои пылающие и разрастающиеся во все стороны гнев и безнадёжность иссякали, как и боль. В результате того, что после смерти Камелии не прошло и дня, когда бы я не думала о девушке, не вспоминала её слов, я стала по-другому смотреть на некоторые вещи… У Камелии был абсолютно чистый и белоснежный облик перед смертью, такие же чистые и мудрые слова, и из-за этого Камелия навсегда останется в моей памяти как настоящий ангел. Мудрая и верная своим чувствам и словам… Мудрая, потому что она была слепа перед наваждением страха и знала только логические умозаключения. И верная, потому что наша любовь для неё была спасением, потому что клялась в вечной любви и потому что в итоге унесла её за собой. Она действительно умерла красиво… И она правда была права во всех своих словах. Именно поэтому я правда готова была исполнить её последнее указание.       Была чудесная погода в тот день, когда я гуляла с Уилльямом; пока он бегал с другими детишками за моей спиной, я сидела на невысокой каменной перегородке, свесив вниз ноги. Я смотрела на безоблачное небо такого сочно-голубого цвета, будто его рисовали самыми яркими красками из детского набора для рисования — смотрела пустым взглядом, мыслями опять уйдя в прошлое. Не заметила, как детские крики и смех затихли за моей спиной и как братец неспешно зашагал в мою сторону. — Нина?.. — взывал он ко мне неуверенно. — Что такое? — ответила сразу, даже не посмотрев в его сторону. Мальчишка помолчал несколько секунд. — Я пойду с Роджерсом на другую площадку… Ты можешь не идти с нами…       Я еле заметно кивнула. Светловолосый, кажется, потоптался немного на месте, затем всё же развернулся, но так и не ушёл, снова остановившись. — Нина, что с тобой происходит весь месяц?.. Я не могу тебя узнать… — начал он робким, дрожащим голосом. Я не отвечала ему и даже глаза прикрыла, уперевшись ладонями в перегородку подо мной. — Если что-то случилось с тобой, ты можешь рассказать это мне… Я понимаю, почему ты не хочешь рассказывать родителям, — продолжал мальчик более спокойно и уверенно, — они бывают слишком настойчивыми иногда… Но я твой лучший друг, и ты можешь со мной делиться. — Нет, Уилл, — отрезала я, громко выдохнув.       Сначала меня раздражало, что и родственники, и даже некоторые знакомые никогда не забывали поинтересоваться у меня, почему я выглядела такой уставшей и разбитой. Предлагали помощь, советовали выговориться, потому что это бы мне помогло. И меня это раздражало, потому что мне ничего бы не помогло, а все эти люди только строили из себя психологов! Если я говорила им оставить меня в покое, то они делали всё наоборот. И брат мой тоже зря полагал, что серьёзные взрослые проблемы можно рассказать маленькому ребёнку так, что они были бы поняты. Что ж, если сначала я злилась и раздражалась, то со временем я уже свыклась и мне стало всё равно. Вокруг меня были выстроены некие стены, которые не подпускали никого близко ко мне (или это была моя глупость). — Ладно… — тихо ответил братец, собираясь снова уйти.       Когда мой брат всё ещё смотрел на меня, будто чего-то выжидая или привлекая внимание, а я почувствовала небольшое раздражение, желавши поскорее просто остаться одной, я всё же оглянулась на мальчика. В тот же миг я различила на лице Уилла сожаление и растерянность, будто он вот-вот собирался расплакаться. Этот маленький, невинный ребёнок со светлыми лицом, волосами и самым добрым на свете взглядом. И это из-за того, что Уилл волновался… за меня. А я уже и забыла этот взгляд, ведь так давно не смотрела в глаза мальчишке. Мне стало стыдно в ту же секунду. За все свои слабости. Начиная с того, что я плакала у ног Камелии тогда, когда должна сама была поддерживать Кэми, так как та была слабее, заканчивая тем, что напрочь позабыла о родном брате, с которым мы считались лучшими друзьями. Я была эгоистична и позволяла мальчику волноваться слишком много для его возраста — а всё потому, что у меня, видите ли, было разбито сердце. Не этого от меня ждала Камелия…       Но правда, с другой стороны, разве я могла рассказать нечто такое серьёзное маленькому мальчику? С его-то неподготовленным для этого рассудком? Разве он бы понял меня? — Всё возможно на свете, Нина… Я верю, что ты способна вселять в других свет и тепло. И для этого не нужна супер-сила. Помни только: начинать нужно с малого…       Я некоторое время смотрела Уильяму в след, провожая его взглядом всё дальше и дальше. Вспоминала, как всё было хорошо у нас до того, как я ушла в себя. Каким Уилл был счастливым и радостным, будто светился… И сейчас он еле плёлся по дороге вперёд, словно без какой-либо цели или желания. Довольно нескоро, но до меня снизошло озарение. — Уилл! — прикрикнула я, пока мальчишка ещё не успел уйти так далеко.       Светловолосый обернулся и посмотрел на меня с надеждой, потом пониманием; замешкал чуть и побежал обратно ко мне, когда увидел, что я опускаюсь с перекладины на землю. — Что такое? — спросил он, чуть запыхавшись. — Когда закончишь играть с друзьями… приходи сюда снова, — я встретила недопонимающий, выжидающий взгляд Уилла. — Я буду ждать здесь. У меня есть кое-что, что нужно тебе рассказать.