Обманщик

      Штирлиц подготовил для Шелленберга материалы из досье на предполагаемых «заговорщиков», ищущих мира, которые якобы отправят пастора Шлага в Берн. Сейчас они стояли перед письменным столом шефа внешней разведки, изучая фотокарточки людей из ведомства Риббентропа и люфтваффе, каждый из которых в свое время был завербован гестапо как осведомитель. Выслушав его доклад, Шелленберг иронично улыбнулся и, артистично прижав к груди сложенные руки, заметил, что таким образом они смогут скомпрометировать всех потенциальных «миротворцев», кроме VI департамента, а заодно и лишний раз указать Мюллеру и его головорезам на их место. Отхлебнув кофе из маленькой фарфоровой чашечки, выглядевший довольным собой и проделанной Штирлицем работой Шелленберг внезапно перевел разговор в неожиданное русло: — Что вы сейчас читаете, Штирлиц? Это был необычный вопрос. Он был задан, как могло показаться, совсем не к месту. Штирлиц подумал, что шеф, продлевая таким образом их поздние посиделки в своем кабинете, желает задержать его у себя. Шелленберг метнул в его сторону быстрый взгляд и тут же склонился над бумагами и кофейной чашкой, глядя в содержимое лежавших на его столе листов. — Моверса*, — нашелся Штирлиц. — пятьдесят седьмого года. Лейпцигское издание. На лице резко повернувшегося к нему Шелленберга на секунду отобразилось искреннее замешательство, но уже в следующую секунду в глазах его засветилась насмешка, а левый уголок рта приподнялся. — И что вы нашли интересного в его богословских рассуждениях? — Я сейчас читаю девятый том, — серьезно покачал головой Штрилиц. — Там он пишет про финикийцев… а вы что читаете, бригадефюрер? Было заметно, что Шелленберг не ожидал ответного вопроса. — «Хроники Виталийских братьев»*, — интригующе улыбнулся он. — Рекомендую! На что Штирлиц только иронично хмыкнул, пристально поглядел на шефа и тоже сделал глоток кофе. — Обожаю пиратов! — весело добавил Шелленберг. — В детстве я любил слушать рассказы об отважном Клаусе Штёртебекере*… — И представляли себя на месте нашего «Морского Робин Гуда»? Штирлиц удобно уселся в гостевом кресле напротив рабочего стола главы СД. — Как вы догадались? — рассмеялся тот. — По-вашему, мне пошел бы образ благородного пирата? Шелленберг сладко прищурился, поднося к растянувшимся в хитрой улыбке губам не зажженную сигарету. Казалось, он дразнит, подначивает, куда-то клонит, а не просто так говорит о книгах и пиратах. — Не хотели бы сделаться одним из моих «красных дьяволов»? А, Штирлиц? — От чего же? Мы с вами уже десятый год в одной лодке. Только вот, боюсь, окажись вы на месте Штёртебекера, вы бы не смогли пройти целых двенадцать метров, чтобы спасти кого-то из команды*. Услышав это, Шелленберг взмахнул рукой, вытащив изо рта сигарету, и расхохотался своим заразительным глуховатым бархатным смехом. — Вот как, оказывается, вы обо мне думаете?! — воскликнул он. — По-моему, Штёртебекер был первым утопическим коммунистом! Во всяком случае, эта его идея о делении на равные доли награбленного золота очень смахивает на коммунистические воззрения Маркса, ахах-ах! Нам, национал-социалистам, этого не понять… Однако вы, ей-богу, недооцениваете меня, дорогой Штирлиц, — Шелленберг заглянул ему в глаза, как если бы намеревался загипнотизировать. — Когда придет время, а придет оно совсем скоро, я хотел бы разделить участь моих подчиненных. В этом смысле я истинный виталиец, — улыбаясь одними губами, констатировал он. «Уж кто-кто, а ты, когда все рухнет, будешь искать любые способы, чтобы спастись самому, оставив на произвол судьбы твоих людей…» — подумал Штирлиц и сказал: — В таком случае, я с вами, капитан. Я слишком погряз в ваших пиратских делах, а потому мне не остается ничего другого, как верить вам на слово. — Вот и замечательно! — торжествовал Шелленберг. — А теперь идите, иначе вы рискуете опоздать на поезд. Он снова сжал губами сигарету, поднес к ней зажженную спичку, затянулся и, казалось, о чем-то глубоко задумался. Этим же вечером Штирлиц должен был выехать в Швейцарию, чтобы подготовить «окно» для приезда пастора Шлага. — Слушаюсь. Штирлиц поднялся с места. — И вот что, — прикусив полную нижнюю губу, произнес Шелленберг. — Будьте там как можно внимательней и сразу же, как вернетесь, приезжайте ко мне. В любое время… Я жду вас с хорошими новостями! Глядя Штирлицу в глаза, он опять улыбнулся одной из своих самых обаятельных улыбок. — Постараюсь, бригадефюрер, — мягко улыбнулся в ответ Штирлиц, бесшумно склоняясь над столом и ставя на него пустую чашку. Уже сидя в поезде, в своем купе на месте номер 16, Штирлиц снова мысленно вернулся к этому разговору. Что-то в сказанных сегодня Шелленбергом словах настораживало и тревожило его. Но четко выделить это тревожащее его нечто Штирлиц пока не мог. Он вспоминал взгляд Шелленберга. Такой взгляд бывает у азартного игрока в казино, почувствовавшего близкую удачу… Шелленберг не мог знать, что перед отъездом в Швейцарию Штирлиц успел встретиться с Борманом и выдать ему находящегося в Берне на переговорах с Даллесом генерала Вольфа. «Он что-то понял или что-то узнал… — подумал Штирлиц. — Узнал и молчит. Пока молчит. Хочет приберечь этот козырь до поры в рукаве, а иначе он немедля разыграл бы эту карту». «Чего сейчас больше всего хочет Шелленберг?» — спрашивал себя Штирлиц. Он хочет переговоров с Западом. Однако предмет этих переговоров не будущее Германии, а его личная безопасность и неприкосновенность. Задачей же Штирлица, которую он сам, предвосхищая директивы Центра, себе поставил, был срыв этих переговоров. Таким образом получалось, что, срывая переговоры Гиммлера и Шелленберга с американцами, он подставлял последнего под серьезный удар. Мысль об этом тяготила Штирлица, но он понимал — выбора у него нет. Если бы существовал путь к достижению поставленных им целей, не угрожающий жизни и здоровью шефа внешней разведки рейха, Штирлиц бы пошел по этому пути. Он даже пытался строить в уме возможные комбинации и вскоре пришел к выводу, что решения задачи, которое не затрагивало бы напрямую интересы Шелленберга, не существовало. Это отчасти успокаивало, но тягостное чувство все равно не оставляло Штирлица. Он сидел в купе двигавшегося по маршруту Стокгольм-Берн поезда и задумчиво глядел из окна в темноту весенней ночи. На душе у него было тревожно и тоскливо.

***

      Возвратившись из Швейцарии, Штирлиц отправился не к Шелленбергу, а к себе домой, где застал поджидавшего его Холтоффа. Это стало для него неожиданностью. Упускать из поля зрения Мюллера и его подручных было досадной ошибкой. Шутя с незваным визитером по поводу причины этой импровизированной засады, Штилиц подумал, что было бы намного лучше, если бы он и в самом деле, несмотря на поздний час, поехал с вокзала прямиком к Шелленбергу, как тот и просил. Продрогший и сонный, он вынужден был цедить коньяк, выслушивая подробности всплывшего в результате санкционированной Мюллером проверки дела физика Рунге, и размышлять, как лучше всего будет поступить с изрядно захмелевшим по ходу их беседы Холтоффом. Возясь с этим неудачником и пытаясь сообразить, как ему безопасно и быстро вытащить в Швейцарию Кэт с ребенком, переправить туда же пастора Шлага и устроить в Берне профессора Плейшнера, Штирлиц не раз вспомнил о Шелленберге. Ему хотелось очутиться в уютной обстановке рабочего кабинета шефа внешней разведки, усесться поудобнее в давно облюбованное им мягкое кресло с фарфоровой чашечкой кофе, закурить и неспешно наблюдать за грациозными, порывистыми движениями изящного по-щегольски одетого в штатское Шелленберга. Штирлиц так и видел устремленные на него блестящие воодушевлением глаза шефа. Шелленберг дружески располагающе улыбается, протягивая пачку своих любимых американских сигарет, и ободряюще восклицает: «Вы как всегда были правы, Штирлиц! — эти головорезы Мюллера снова пытались завалить все дело! Я не мог дождаться вашего приезда, чтобы рассказать, как мне удалось обвести их вокруг пальца!» Он от души смеется, искрит жизнелюбием. Штирлиц тоже доволен и ухмыляется, разглядывая безвкусную пеструю расцветку шелленберговского галстука. Как же ему не хватало поддержки и дружеского тепла, которыми он ощущал себя окутанным, словно уютным коконом, находясь поблизости от Шелленберга! И хотя Штирлиц прекрасно сознавал, насколько на самом деле опасным и коварно-обманчивым может быть это «чувство локтя», испытываемое им помимо воли в отношении шефа внешней разведки нацистского режима, в последние годы он не мог отказать себе в удовольствии время от времени провести несколько минут, беседуя с ним за кофе и сигаретой.