Voracity

"Когда с неба падает капля воды и ударяется об лужу... Вы тоже слышите этот звук, когда это себе представляете? Как из фильмов, нарочно замедленный и громкий... всплеск. Но это когда капля падает. А когда откроешь глаза, то увидишь, что ничего так и не капает и не всплескивает. Только стучит. Чёртов стук, ни ритма, ни закономерности, сплошная головная боль. Капли только стекают по освещённому светодиодной лампочкой окну аудитории номер 303. И как будто весь мир сговорился, чтобы усилить твою мигрень, и заставил капли течь по максимуму медленно. А всплеска так и нет, ведь лужи недосягаемо далеко внизу. Чёрт, как же голова болит!" У мрачных людей мрачные мысли. Так обычно думают. А может и нет, людей трудно понять. Собственно, к Чанбину это мнение часто себя оправдывало. Хотя, не думаю, что это именно мрачность. Скорее головная боль. Из боли мрачное настроение, из мрачного настроения мрачные мысли, из мрачных мыслей, и боли конечно же, мрачное выражение лица, а от частоты таких состояний мрачный образ. "Люди не рождаются плохими. Другие люди, которых уже сделали плохими, делают плохими ещё не плохих" Неровным подчерком, свойственным малым детям, написанная фраза открывала дневник Со Чанбина и никого другого. Правда скорее это цитатник разочаровавшегося в жизни ребёнка, чем дневник, но такие формальности решает владелец. Однако, с 25.03.18 всё-таки дневник потихоньку становился более похожим на то, что называют и дневником. "Сегодня у нас с Хёнджином была пара по философии. Так давно общих пар не было. Понятно, это потому, что мы на разных факультетах, но я и этому рад. Знаешь, тот кому я пишу, то есть я. Очевидно, что это я, вот идиот... В общем то, что я чувствую, это очень странно. Недавно я очень хотел потрогать родинку на его лице. И, когда я его вижу, я не хочу умирать, у меня есть зачем жить, но я не понимаю зачем. Я ничего не понимаю. Раньше мне было плевать, а теперь до жути страшно. Я такой... слабый." Когда пишешь что-то подобное, рука часто потрясывается и почерк искажается. В добавок, обычно люди ещё плачут и слёзы размывают чернила. Но Чанбин не даст испортить дневник. Ни себе, ни кому-либо ещё. "Всё станет как раньше, и ничего не будет лучше, ведь всё плохое всегда возвращается" - так он написал на странице восемь. Он был уверен, что так и будет, и однокурсник по имени Хван Хёнджин выйдет из его головы, но мальчик с родинкой под глазом, волосами по плечи и самой прекрасной улыбкой, слишком объёмный для памяти Чанбина, чтобы забыть. "Ха... Какой бред. Так ведь бывает только в самых банальных и идиотских дорамах" - сказал Со Чанбин, стоя на коленях перед зеркалом, разбитый уверенностью в собственной никчёмности. Ничего не будет лучше? Это верно, по край не мерее Чанбин так думал. Но ничего не сказано, про то что не станет хуже. Хотя нет. Когда появился Джисон стало легче. А ведь жизнь не так уж и… Да не важно. Джисон знал, он понимал, да и чёрт возьми, он это прожил. Когда стёкла разных цветов накладывают друг на друга, то получают новый цвет. Всегда такое необычное ощущение... Правда многим не нравится, ведь было два цвета, а стал один, да и не то, чтоб такой уж и красивый оттенок. Но этим двоим нравилось, хотя они были как будто стёкла одного цвета до мозга костей. "Если душа существует, в чём я очень сомневаюсь, то люди находят похожих по тому на сколько их душа запятнана?" Что ж, а подчерк за двенадцать лет ведения дневника улучшился. Точно, надо сказать, что Чанбин ведёт уже далеко не первый том. Хотя это не так важно. Ну так вот, Джисон тоже был тот ещё мизантроп, хотя дела потихоньку становились лучше. Кое-кто помог. То есть Минхо помог. Джисон тоже страдал по мальчику с самой прекрасной улыбкой, только другому. Так и страдал, а потом, как говорится, поправка, поется во многих песнях сказал: "Будь моим". Ещё поправка, тоже пропел. Вообще на песню не больше трёх минут ему понадобилось около трёх месяцев. Наверное, это скрытый перфекционист внутри Джисона. Во всяком случае, все кто пишут песни об искренних чувствах хотят, что бы получилось идеально. В итоге, Минхо стал "его". И всё это в старшей школе Гваго города Сеула. А потом оба перебрались в один колледж и теперь имеют сокурсника с вечно больной головой, ведущего Бог знает, а вернее не знает, какой том дневника и сгорающего внутри от любви к тому же Хвану Хёнджину. Ну так этот "сокурсник" и решил... признаться. Без песен, конечно. -Хей, Хён. -О, Чанбин! Привет! -Ага... Слушай, хочешь ко мне зайти? После пары конечно. У тебя вроде ещё история Кореи? -Потусить? Я всегда за! Тогда после ИК (история Кореи) сразу иду к тебе. -А-ага. Чанбин готовился основательно. Где-то часа два писал стих, чтобы подошло каждое слово, потом оформление, потом купил любимые чипсы Хёнджина, потом просто ждал. "Дни обычно такие одинаковые, как бесконечная цепь, из звеньев отличающихся друг от друга только неровностью и кривизной..." Сейчас бы сказали что-то вроде "типичный Чанбин" или "как обычно". Но не сегодня. "...но я чувствую, что сегодня всё хорошо, в кои-то веки." Да, иногда слишком многое меняется. Даже Чанбин. -Чан~ии -Хён... -Ну, что будем делать. -Эмм... можешь подождать секунду, другую. -Оки, без проблем. Ну, ждать пришлось больше секунды, а Хёнджин из тех людей, которым быстро надоедает ждать. А вот на столе над грудой учебников лежит записная книжка, с буквами гласящими: "Diary". Хёнджин знает, что так нельзя, но мы не можем его винить, ведь это всегда сильное искушение. А пальцы начинают бегать по строчкам быстро меняющихся страниц, пока не замедляются и не встают в леденящем шоке замертво. "Сегодня я опять таращился на Хёнджина всю пару. Он опять не заметил, и это к лучшему. Я всё ещё не понимаю, как это работает, но я хочу быть с ним, как Джисон с Минхо..." -Хёндж... -Чани... Прости, я не хотел. Но "Чани" уже не слышал. Он уже мчался по лестницам, сбивая всех, кто встречался по пути и одновременно пытался сдержать наворачивающиеся слёзы. Мгновение, и он уже на крыльце общежития, ещё, и он где-то в другом районе, пытаясь восстановить дыхание и замечает, что рядом слишком громко играет музыка. "Клуб?" - разносится в мыслях студента. И впервые, на перекор своей головной боли он идёт на звук. А потом куча людей, разлитый по полу алкоголь и светодиоды, смешанные со светом прожекторов. Нащупывая кошелёк, Чанбин подходит к барной стойке. Пять шотов и один коктейль. Да уж, он разошёлся. -О, кого я вижу! Это же Со Чанбин! "Мм? А, это тот третьекурсник, староста, как его... Плевать, не помню" - Чанбин уже говорит шёпотом, но вслух. Тяжело контролировать себя пьяным. - "Точно, говорят он гей и часто к себе затаскивает людей на одну ночь..." -Эй, ты в поряд... - но безымянный третьекурсник вынужден оборвать фразу, ведь его губы, нёбо и язык заняты губами, нёбом и языком Чанбина. -Эй, куда мы идём? - после клуба староста решил вытянуть пьяного студента в неизвестном направлении. Кроме того, на все вопросы Чанбин получал нервное молчание, сбитое дыханием обоих. Так продолжалось до двери с цифрами 52. Довольно уютная и маленькая квартирка. Но у Чанбина не было возможности её рассмотреть, ведь его довольно грубо кинули на кровать. -Хей, малыш, любишь боль? -Чт... Аааааа Безымянный впивается ногтями в шею, затем выворачивает руку бултыхающегося в конвульсиях Чанбина. -Будь лапочкой. Пинок, удар в спину, резкая боль в кисти. Чанбин почти уже в отключке, когда избиение прекращается. Такое облегчение... Пока Чанбин не понимает, что на нём рвут штаны -Не надо! Пожалуйста! Не На... -О, ты у нас девственник? Смех, смех, злосчастный смех и боль, всё, что чувствует ещё больше разочарованный в жизни ребёнок. Это продолжалось около двух часов по ощущениям Чанбина и сорок минут в реальности, после чего безымянный просто отрубился. -Кх.. Рука болит, нет, всё тело болит, от каждого сантиметров, который проползает Чанбин адская боль возвращается снова и снова. Один глаз залит кровью, другой ещё может видеть, но только через щель между фингалом и веком. Ещё десять сантиметров и он может разглядеть свет из щели. "Кажется, это ванная, хорошо что дверь не до конца закрыта" Избитый студент пытается вползти в освещённое не выключенной лампой помещение. "Да ладно..." - в центре ванной весит приготовленная петля виселицы из довольно крепкой верёвки, вроде бы из конского волоса. "Он... хотел убить себя?" -Кх… "А теперь умрёт не он." -Эк… "Так... Хёнджина больше нет, наконец то..." -Кхе.. кхе "О Джисоне позаботится Минхо" -Кхе... кхе... кхе... "Родители? Горите в аду, сволочи!" -Кхе... кхе "Больно... Ну давай, это последний, самый последний раз, давай, больше не надо будет" -Ааааааааааахг Весь в синяках, молодой человек делает шаг. Последний шаг. Со стула. Голова в петлю. -Кх...Кхе...ахк....агх