Апельсиновая девушка

      Стук в дверь заставил Перси вздрогнуть — в воображении сразу нарисовалась картинка: за ним явились Пожиратели Смерти, а то и сам Волдеморт, который действительно вернулся, сколько бы Фадж это ни отрицал, и Перси понимал, что Гарри прав, но проще (и безопаснее) было твердить иное. Ему, Перси, было проще и безопаснее, а вот Фаджу… Министр Магии вел себя, как ребенок: я закрыл глаза и не вижу этого, значит, этого нет. Когда Рону было два (а Перси шесть), Рон любил игру «я зажмурился и выключил свет всему миру». Фадж играл примерно в то же самое, и отстранение его от должности было лишь вопросом времени. Когда-то в своих самых честолюбивых мечтах Перси занимал его место и становился самым молодым Министром Магии, но сейчас понимал — должность Министра его совсем не прельщает. Только не в это время, когда Министр легко может стать целью для ликвидации. То, что последователи Темного Лорда устроили на чемпионате мира по квиддичу, смерть Седрика Диггори и Бартимеуса Крауча-старшего — было только началом. Разогревом перед чем-то намного большим.       Все это Перси понял за неделю работы помощником Министра, но даже не подумал ни уволиться, ни попробовать помириться с Артуром — зачем? Министерство было слабым, но не подыгрывало Волдеморту (по крайней мере, пока). Если Артур встречал Перси в коридорах, то делал вид, будто они незнакомы, и Перси не собирался вести себя иначе. Будь он неправ — может, и смог бы, но он был, черт возьми, прав.       Жить отдельно ему понравилось гораздо больше, чем в Норе — дома ему никогда не давали сосредоточиться и расслабиться. Постоянный шум, в комнате близнецов вечно что-то взрывалось, словно они родились мешать старшему брату, Рон и Джинни вели себя тише, но не намного, матушка постоянно с кем-то из-за чего-то ругалась (только с Перси она почему-то даже таким образом общалась редко) и каждый день, каждый час Перси чувствовал себя лишним в этом доме. Им вроде бы гордились, потому что он был старостой, но… гордиться не было тем же, что любить. Он достиг высот, которых от него ждали, потому что тех же высот когда-то достигли два его старших брата. Чего от него ждали дальше — Перси не знал. Возможно, если бы не Волдеморт, отец и порадовался бы за его назначение, и дело было не в самой профессии, но то, что Артур так легко и бездоказательно счел сына доносчиком… Перси никогда не стал бы доносчиком и тем более шпионом. Семью, что бы они ни говорили и ни думали, Перси бы не предал.       Он не скучал по ним и по Норе, но все-таки тоска, серая, как сумеречный октябрьский туман, окутывала душу, и единственное, ради чего Перси хотел возвращаться в свое съемное жилище (помимо сна и отдыха) — возможность встречи с Одри. За неделю, которую он там прожил, иногда сталкивался с ней на площадке, иногда нет, но чаще все-таки сталкивался. Она казалась ярким солнечным лучиком в серости осени и будней.       Стук в дверь повторился. Перси понял, что не выйдет прикинуться, будто никого нет дома (кроме Пожирателей, это могла быть миссис Уизли, но встречи с ней он тоже не хотел) и пошел открывать, но сначала глянул в глазок — и облегчение словно согрело теплом изнутри. Не Пожиратели и не мать. Одри.       — Привет, — сказала она, когда Перси открыл дверь, и продолжила сбивчивой скороговоркой, — Я жутко не хочу вам мешать, но у меня сломался кран, а я как раз начала готовить ту самую чиамбеллу, помните, я о ней говорила, и как теперь без воды, а мастера вызывать — можно, конечно, но его нужно ждать, а я не могу долго ждать, и вдруг вы разбираетесь в кранах?       В кранах Перси не разбирался, но постарался кивнуть с очень умным видом.       — Давайте починю.       — О, вы просто золото! — обрадовалась Одри. — Идемте, у меня даже инструменты есть!       Что делать с ее инструментами, чем-то похожими на пыточные орудия, Перси не знал, но они ему были не нужны, и железный предмет, названный ключом, он взял у Одри исключительно для отвода глаз. Когда убедился, что она не смотрит — применил невербальное заклинание, и кран заработал. Чтобы не выглядело, будто он справился с работой слишко легко, Перси повозился у раковины чуть дольше, создавая видимость бурной деятельности, прежде чем гордо пустить воду.       — Ух ты! — восхитилась Одри. — У вас же настоящий талант! Золотые руки! Когда закончу готовить чиамбеллу, сразу же вас угощу… если вам будет удобно, уже вечер, — спохватилась она.       Перси было удобно, но ужасно не хотелось возвращаться в пустую, наполненную только тишиной квартиру, и он предложил:       — Хотите, я вам и с готовкой помогу?       Ему всегда хотелось научиться готовить; в доме Тонксов, с которыми Уизли общались очень тепло, дружески и довольно часто друг у друга гостили, на кухне чаще возился Тед. Андромеда готовила крайне редко. У нее получалось вкусно, но урожденная леди Блэк терпеть не могла это занятие, а Теду, наоборот, очень нравилась кулинария. Перси тоже нравилась — в теории. На практике ему попросту негде было чем-то таким заниматься — кухню Норы занимала миссис Уизли, которая не потерпела бы кого-то еще в своих владениях (даже Джинни она доверяла лишь самые простые вещи вроде чистки овощей с помощью магии), а если бы близнецы узнали, что он учится готовить… Перси мог себе представить, что за шутки посыпались бы на его голову.       «Перси теперь хозяюшка?»       «Эй, может, отрастишь волосы и наденешь юбку? Тебе будет к лицу!»       «Подарить тебе фартук на Рождество? Розовый с кружевами?»              Он почти услышал их издевательский смех. И ведь подарили бы этот фартук, не поленились бы купить и прислать. Может, Одри тоже не оценит его предложение и он упадет в ее глазах? Но если Тед не упал в глазах более чем придирчивой и высокомерной, как все Блэки, чистокровной ведьмы, то быть мужчиной и заниматься кухней было не так и стыдно?       Одри просияла.       — Если вам точно-точно не трудно, то конечно! Натрите тогда цедру, пожалуйста!       Взяв терку, Перси осторожно начал натирать цедру, стараясь не затронуть слишком много белого слоя, из-за которого приправа стала бы горькой.       — Вы расстались с девушкой? — вдруг спросила Одри, взбивающая яйца и сахар в большой миске. Перси чуть не выронил апельсин.       — Нет.       — Нет? Понимаю, что лезу не в свое дело, но у вас, видимо, не просто депрессия. У вас тяжелая форма. Вы никогда не улыбаетесь, у вас грустные глаза… я это уже говорила, но вы могли просто грустить в тот момент, а я вижу вас уже не раз и всегда вы вот такой. Между прочим, депрессия опасна и иногда может закончиться летальным исходом… Добавьте сюда цедру, пожалуйста.       Что такое «депрессия», Перси уже знал — на следующий же день после первой встречи с Одри сходил в книжный магазин и купил несколько книг, где об этом достаточно подробно рассказывалось. И об этом, и об упомянутом ею СДВГ, и много о чем еще; эти книги помогали Перси скрашивать одинокие тихие и скучные вечера.       Он вручил Одри цедру, и она добавила ингредиент в миску со взбитыми яйцами, туда же влила апельсиновый сок и немного оливкового масла.       — Хотя я все еще ставлю диагноз безосновательно. Если хотите, ответьте мне на несколько вопросов и тогда мы оба будем уверены.       — Давайте, — Перси пожал плечами.       — Я буду задавать четыре вопроса. Вы должны подумать и выбрать ответ на тот, который вам больше всего подходит, — Одри принялась просеивать муку, разрыхлитель и соль, постепенно добавляя их в смесь. — Итак… Вы не испытываете тоски? Большую часть времени вы испытываете тоску? Вы все время испытываете тоску? Вы настолько несчастливы и испытываете такую тоску, что боитесь не выдержать этого?       Тоску Перси испытывал постоянно. Не знал, боится ли не выдержать, не был уверен, поэтому сказал:       — Третье.       Одри кивнула, выкладывая тесто в смазанную маслом форму для кекса.       — Откройте духовку.       Перси открыл, чтобы она поставила туда будущую чиамбеллу.       — Теперь ждать тридцать минут. Садитесь, — Одри кивнула на стул и села напротив, взяв лежащие на столе блокнот и ручку и записав его ответ. — Продолжим… Вы не чувствуете, что заслужили наказание? Вы чувствуете, что можете быть наказаны? Вы заслуживаете наказания? Или вы чувствуете, что вас наказывают заслуженно?       Его никогда в жизни не наказывали, ни родители, ни профессора — повода не было, но, конечно, суть вопроса была в чем-то другом. Перси закусил щеку. Он не был виноват, он не заслужил такого обращения со стороны семьи, он не сделал ничего плохого, но почему-то все равно его грызло чувство вины.       — Меня наказывают заслуженно, — вырвалось у него само по себе. Перси тут же об этом пожалел, но Одри ничего не сказала. Сразу же задала следующую серию вопросов:       — Вы не ожидаете плохого от будущего? Вы ожидаете от будущего больше неприятностей, чем обычно? Вы не ждете, что в будущем у вас все сложится хорошо? Или вы чувствуете, что ваше будущее безнадежно и изменения могут быть только в худшую сторону?       Он не был безнадежен, в этом Перси не сомневался. Но он — это он, а его будущее… мир неуклонно двигался к началу войны. Мир балансировал на грани. Одри понятия не имела, на какой.       — Четвертое, — признал Перси.       — Угу… Следующие вопросы могут показаться немного неприятными, но все равно постарайтесь сказать правду. Вы не чувствуете себя неудачником? Вы могли бы допустить в прошлом меньше неудач? Оглядываясь назад, вы видите множество неудач? Или вы чувствуете себя полным неудачником?       Перси криво усмехнулся. Он никогда не считал себя неудачником… пока учился в Хогвартсе. Закончив школу и начав работать в Министерстве, из старосты, отличника и человека, достойного уважения хотя бы со стороны первокурсников, он превратился в «Уизерби» или «сына того магглолюбца, предателя крови», и хотя был готов поступаться гордостью, и хотя через это достигал своих высот…       — Четвертое, — мрачно сказал Перси.       Одри снова никак не прокомментировала его ответ.       — Вы относитесь к себе так же, как всегда? Вы утратили уверенность в себе? Вы разочарованы в себе? Вы относитесь к себе с отвращением?       Уверенность в себе Перси не утратил, и разочарован не был, но и отношение к собственной личности у него изменилось. Было ли это отвращением… возможно, иногда… когда ему приходилось пресмыкаться, когда он понимал, что другого пути просто нет, что либо он делает вид восторженного щенка, либо лишается всего и прозябает в нищете, как отец…       — Четвертое.       — Ага… — единственное, что протянула Одри в ответ. — Вы получаете максимум удовольствия от вещей, которые всегда вас радовали? Вас не радует то, что обычно радовало? Вы получаете очень мало удовольствия от вещей, которые обычно вас радовали? Или вы не можете получить удовольствие от того, что обычно вас радовало?       Что же его радовало? Близнецы всегда считали, что его приводит в неописуемый восторг назначение старостой и значок, и Перси действительно дорожил своим значком, как неким амулетом, но это было все-таки не то, что «радует». А что тогда… отношения с Пенелопой? С ней Перси гораздо чаще было неловко. Он не мог водить ее на свидания, которых она была достойна, и хотя им было о чем поговорить (рейвенкловка Пенни, как все воспитанники Ровены, много знала и могла поддержать беседу) — все равно что-то вечно шло не так. Учеба? Перси учился хорошо, но не получал от этого удовольствия. Он радовался своим оценкам, но это была радость от достижения, а процесс он воспринимал просто механически. Пенелопе нравилось учиться, она рассказывала о науках с восторгом и горящими глазами, а Перси учился только потому, что так было надо.       — Четвертое, — выбрал он в который раз. На лице Одри отразилась обеспокоенность.       — Вы критикуете и обвиняете себя не более, чем обычно? Вы более критичны к себе, чем обычно? Вы критикуете себя за все свои ошибки? Или вы обвиняете себя во всем плохом, что происходит?              Во всем плохом, что происходило, Перси точно не был виноват и повлиять на ситуацию никак не мог, поэтому винить себя в этом было нецелесообразно и он не винил, а вот за свои ошибки…       — Третье, — сказал он. Лицо Одри не стало менее обеспокоенным.       — Вы не чувствуете себя особенно виноватым? Вы испытываете чувство вины за многое, что сделали? Большую часть времени вы испытываете чувство вины? Или вы испытываете чувство вины постоянно?       Он не был виноват. Не был. Не был. Перси скривил губы. Он не был виноват ни в чем, но ему постоянно твердили иное. Он доносчик. Он предатель. Он подхалим. Он заносчивый и высокомерный, надутый индюк со своим значком старосты. Будто он выпрашивал этот чертов значок, а не получил заслуженно. И что он сделал? Ну что? Перси не думал, что виноват в чем-то, но чувство вины все равно преследовало его по пятам.       — Четвертое, — проронил он.       — Вы не более беспокойны или возбуждены, чем обычно? Вы испытываете большее беспокойство и возбуждение, чем обычно? Вы испытываете такое беспокойство и возбуждение, что вам тяжело сидеть спокойно? Или вы испытываете такое беспокойство и возбуждение, что вынуждены все время двигаться или что-то делать?       Все время двигаться и что-то делать Перси не хотелось. Скорее хотелось упасть лицом в подушку и больше не подниматься, но беспокойство он испытывал, причем не безосновательно, и поэтому выбрал:       — Второе.       — Вы не утратили интереса к другим людям и занятиям? Вы испытываете меньший интерес к другим людям и занятиям, чем обычно? Вы в значительной степени утратили интерес к другим людям и занятиям? Или вас трудно чем-нибудь заинтересовать?       До встречи с Одри Перси думал, что интерес к другим людям утратил совершенно, но она была ему интересна, и было интересно заниматься кулинарией и психологией, так что он не без некоторой гордости ответил:       — Первое.       — Вы не более раздражительны, чем обычно? Вы более раздражительны, чем обычно? Вы значительно более раздражительны, чем обычно? Или вы испытываете раздражение постоянно?       — Четвертое, — сказал Перси, подумав совсем немного. Раздражало его вправду все, хотя он не стал бы это показывать.       — Вы принимаете решения так же легко, как всегда? Вы испытываете затруднения при необходимости принять решение? Вам значительно труднее, чем обычно, принимать решения? Или принятие любого решения — для вас проблема?       — Первое, — он же принял решение уйти из дома. Он же принял решение делать карьеру любой ценой. Это было легко, хотя чувство вины не отпускало, но оно и так бы не отпускало.       — Вы не чувствуете себя никчемным? Вы не чувствуете себя таким же ценным и полезным, как всегда? Вы чувствуете себя менее ценным, чем другие? Или вы чувствуете себя полностью никчемным?       Перси почувствовал себя так, будто Одри выворачивает его наизнанку. Возможно, именно это она и делала. Вскрывала саму душу, вытаскивая наружу самые сокровенные мысли, и, главное, он не сопротивлялся.       — Четвертое, — что поделать, если это было правдой?       — Вы так же хорошо можете сосредоточиться, как и всегда? Вы не можете так же хорошо сосредоточиться, как всегда? Вам трудно долго удерживать внимание на чем-либо? Или вы ни на чем не можете сосредоточиться?       — Первое, — сосредоточиться Перси, как ему казалось, мог всегда. Даже в условиях, когда весь мир вокруг его отвлекал.       — Вы так же энергичны, как обычно? У вас меньше энергии, чем обычно? У вас недостаточно энергии, чтобы сделать многое из того, что нужно? Или у вас нет сил ни на что? Это не значит, что вы ничего не делаете, — объяснила Одри. — Это значит ваши ощущения.       — Четвертое, — Перси развел руками, и только тогда понял. — То есть, мне было легко починить ваш кран и натереть цедру. Но это, понимаете… другое… не то, что происходит каждый день… — он почувствовал, как щеки краснеют.       — Да, конечно, это другое, — Одри кивнула, как ни в чем не бывало. — Продолжим. Это уже касается физических ощущений. Вы устаете не больше, чем обычно? Вы устаете скорее, чем обычно? Из-за усталости вы не можете выполнять многие привычные для вас дела? Или из-за усталости вы не можете выполнять большинство привычных дел?       Перси потер подбородок, покрытый пока еще небольшой щетиной — бриться по утрам было настолько лень, что он в последнее время этого не делал, ограничиваясь душем. Решил, что выглядит не ужасно, и что небритость может прибавить ему взрослости. Также ему было лень покупать продукты и он питался в маггловском кафе рядом со съемной квартирой. Наверное, это и было той усталостью.       — Третье.       — Хорошо. Сейчас мы переходим к действительно сложным вопросам. Возможно, личным. Если не захотите отвечать — я пойму, но на всякий случай предупреждаю: я психолог и мне можно говорить все, что угодно, в рамках этого теста. Можете считать, что у нас с вами сеанс психотерапии. Итак… Ваш аппетит не изменился? Ваш аппетит несколько снижен по сравнении с обычным? Ваш аппетит несколько повышен по сравнению с обычным? Ваш аппетит значительно снижен по сравнению с прежним? Ваш аппетит значительно повышен по сравнению с прежним? У вас совсем нет аппетита? Или вы постоянно хотите есть?       — Первое, — аппетит у Перси всегда был обычным. Он не ел много (и не мог бы есть много при всем желании), он не ел мало. Он съедал все, что мама ложила в его тарелку, а когда питался в Хогвартсе — то брал столько, сколько хотел, но всегда в меру. Сейчас ничего не изменилось.       — Вы спите так же, как всегда? Вы спите несколько больше, чем обычно? Вы спите несколько меньше, чем обычно? Вы спите значительно больше, чем обычно? Вы спите значительно меньше, чем обычно? Вы спите большую часть дня? Или вы просыпаетесь на час либо два часа раньше и потом не можете заснуть?       — Первое, — спал Перси, как придется. Значит, как всегда. Бессонницы у себя он не наблюдал, чрезмерной сонливости — тоже. Будто его организм работал так же машинально, как его мозг учился, и тоже потому, что так надо.       — Переходим к личному, — сообщила Одри. — Вы плачете не больше, чем обычно? Вы плачете больше, чем обычно? Вы плачете каждый день по каждому незначительному поводу? Или вы хотите плакать, но не можете?       — Мужчины не плачут, — сказал Перси автоматически.       — Почему нет? Мужчины тоже люди. Иногда слезы нужны, иногда слезы — это спасение… я правильно понимаю, что ваш выбор — четвертый ответ?       Перси сжал губы. В последний раз он плакал… наверное, когда ему было пять. Кто-то из братьев, он даже не помнил, кто, сломал какую-то его игрушку, какую, он тоже не помнил. Помнил только ощущение жгучей обиды и злости, и то, как оно жгло глаза, и он рыдал навзрыд. Потом желания плакать не было — пока Перси не узнал, что Джинни утащил василиск. Пенелопа была окаменевшей. Тогда у него словно земля уходила из-под ног, и он заперся в спальне, и не хотел выходить, но не плакал. Хотя ему и хотелось бы.       — Да, — сказал он. — Четвертый.       — Вы не замечаете никаких изменений в своем интересе к сексу?       Перси чуть не поперхнулся. Одри спокойно продолжила:       — Вы испытываете меньший интерес к сексу, чем обычно? Ваш интерес к сексу сейчас значительно снизился? Или вы полностью утратили интерес к сексу?       — Я не буду отвечать, — румянец обжег щеки. Говорить о таком с почти незнакомой девушкой… хотя о том, что он чувствует себя никчемным неудачником, Перси только что ей рассказал. Но это было… другое. Да и про секс он не задумывался. С Пенелопой у них до этого, конечно, дошло. Ей вроде бы понравилось. Перси тоже. Потом у них было еще несколько раз, а потом они расстались, и больше девушек у него не было. И интереса не было. Но если он не ответит правду, осознал Перси, Одри не сможет точно сказать, есть ли у него депрессия. Перфекционизм победил стыдливость.       — Хм… точнее… думаю…       Он молодой мужчина и, встречая красивых девушек, конечно, чувствовал к ним некое притяжение. Не задумывался, может ли затащить их в постель… но… За неимением других девушек рядом, Перси невольно задумался насчет Одри. Что, если бы… естественно, это было невозможно. Но если бы… она была красивой. Тело у нее тоже должно было быть красивым, хотя пижама скрадывала изгибы, но что-то Перси подсказывало, что без пижамы она намного сексуальнее. Длинные рыжие волосы… пухлые губы… лицо, может, не самое изящное и правильное, но идеал — это кукла. Одри была очень милой, симпатичной и — притягательной. Чувственная, подумал Перси. Она, наверное, чувственная.       — Первое, — сказал он. — Никаких изменений.       — Следующий вопрос будет еще хуже, — «утешила» его Одри. — Зато последний.       Внутренне Перси приготовился услышать нечто вроде «как давно вы занимались сексом», но она, немного поколебавшись, посмотрела прямо ему в глаза и спросила:       — У вас нет мыслей о самоубийстве? У вас есть мысли о самоубийстве, но вы не приведете их в действие? Вы хотели бы покончить с собой? Или вы точно покончили бы с собой при возможности?       — Э-э-э… — завис Перси.       — Я предупреждала, — печально усмехнулась Одри. — Это тест Бека. Могу показать вам его в книге.       — Не надо, я вам верю, но я не знаю, что сказать, — он вновь потер подбородок. Щетина колола пальцы. — Хм…       Иногда думалось: можно просто взять палочку и приставить к виску. Или к шее. Без разницы, куда, после слов «Авада Кедавра» не промахнется. Обычно это желание настигало, когда Перси ощущал себя в тупике. Оно было редким, не настойчивым, быстро проходило, но оно было, и что-то ему подсказывало, что оно будет посещать его чаще, если все пойдет хуже (а все должно было пойти хуже).       — Второе, — решил он.       — Да у вас же тяжелая депрессия, — ахнула Одри. — Не самая ужасная форма, но вы набрали тридцать восемь баллов по шкале… С этим нужно что-то делать.       — Не нужно, пройдет, — отмахнулся Перси. Одри нахмурилась.       — Знаете ли, что бы вы ни говорили, я не хочу однажды вернуться с работы и услышать, что мой сосед повесился на люстре. Жить рядом с самоубийцей — так себе удовольствие, а менять квартиру в ближайшее время я точно не собираюсь, да и позже тоже. Мне нравится этот район и отсюда удобно добираться в мою клинику.       — Я не собираюсь вешаться на люстре, — хмыкнул Перси.       — Это вы так говорите. Может, и не собираетесь, но ваши мысли я не читаю. Я вижу человека, которому нужна помощь. Вы сами прошли бы мимо кого-то с… хм, с открытой кровоточащей раной?       — Это разве сравнимо?       — Еще как сравнимо. Если ран не видно, не значит, что их нет, — отрезала Одри. — Тем более, я предлагаю вам бесплатные сеансы.       Бесплатные… Она вряд ли намекала на неспособность Перси заплатить, по его виду невозможно было сказать, что ему не хватает денег (и теперь ему их хватало), но все равно это уточнение ударило, как пощечина.       — Я оплачу ваши сеансы, — твердо ответил Перси. — Вы правы, мне действительно нужна помощь, и если способный помочь мне специалист живет по соседству, это не повод пользоваться его услугами бесплатно.       — Как скажете, — протянула Одри. — О, кекс уже готов! — что-то на плите пиликнуло, и она упорхнула вынимать чиамбеллу. Кухню наполнил сладковатый аромат ванили, соединенный с яркой цитрусовой ноткой апельсина. Перед Перси на столе оказался покрытый золотистой корочкой круглый кекс. Одри отрезала кусочек, перекладывая на тарелку. Попробовав, Перси зажмурился — настолько это было вкусно: сладкая, карамельная корочка аппетитно хрустела, а нежное и влажное тесто, пропитанное апельсиновым соком, таяло на языке.       — Ой, как прикольно вышло, — обрадованно сказала Одри, тоже попробовав. — По-моему, хорошо. Как вы думаете?       — Великолепно, — искренне сказал Перси.       — Так что думаете насчет сеансов? Если согласны, может, начнем первый прямо сейчас? — предложила она. — Точнее, продолжим? Начали же мы с теста.       — Д-да, если вам удобно, — он смущенно поправил очки. — Только я очень смутно представляю, как это происходит. Ни разу не был у психолога. Вы не могли бы объяснить мне подробнее?       — Для начала, — Одри указала в сторону Перси десертной ложечкой, — нам нужно установить доверие. Конечно, сохраняя баланс, но вы должны доверять мне. Я должна быть вашим другом, я должна знать все или почти все о ваших чувствах и переживаниях, и не нужно меня стесняться. Обычно клиентам очень сложно раскрыться, но это очень важно для результата совместной работы. Хирурги вскрывают тело, психологи — душу… Хм, так вот… вы любите апельсины?       Вопрос был неожиданным. Перси думал, его спросят о чем-то более серьезном: только что ему действительно вскрывали душу, и вдруг — апельсины…       — Люблю.       — А какие еще фрукты вам нравятся? И да, предлагаю перейти к более дружескому общению. Какие еще фрукты тебе нравятся?       Перси задумался. Его еще ни разу о таком не спрашивали — что ему нравится. Даже насчет такой мелочи, как фрукты. Ни семья, ни друзья, ни Пенелопа. Он сам себя мысленно и то не спрашивал.       — Не знаю, — признался Перси. — Наверное, все.       — Абсолютно все?       — От свежих ананасов у меня болит язык, — вспомнил он. — Наверное, все, кроме свежих ананасов.       — А я терпеть не могу яблоки, — сказала Одри. — Когда я была маленькой, мама вырезала на яблоке мордочку, чтобы я его съела.       Мама. Перси отвел глаза — у Одри должна была быть хорошая мама. И у него тоже была хорошая мама… но даже так, он не мог оправдать ее ожидания.       Одри заговорила о чем-то еще, совершенно отвлеченном, и вскоре они начали болтать, просто как друзья. Болтали, ели чиамбеллу, пили чай (конечно, апельсиновый), пока Одри не спохватилась, что уже очень поздно, а им обоим завтра на работу.       Давно Перси не проводил время настолько весело… но, даже так, он все равно ни разу не улыбнулся. И не заметил. А Одри заметила.