Proche

ПИСЬМО ОНЕГИНА К ЛЕНСКОМУ

«Au revoir. Et si nous nous séparons pour toujours, alors au revoir pour toujours».       Я в вечности пленён Тобою.       Хоть многим это не понять —       Не стану боле я скрывать:       Живу одной любовью.       Да жаль, что Ты до Лариной столь близок.       Мне жаль, что нынче вижу только спину.       /не вижу боле/       Как жаль, что я люблю Вас, Ленский!       Вы посетите глушь столь снежну?       /для меня, не Оли/       Мне к Вам писать не страшно,       Я чувствовать не много что умею,       Я толь вернулся с странствий,       Но к Вам, увы, не охладел я.       Да Вам, наверное, чудна любовь моя,       Уехал, не простившись с вами, горько.       Но образ, на прощание прощением разрушил б только.       Да что же, это я? Мне непривычно, как и Вам, но это я.       Я чувствовать сумел, когда в лесу один был.       И в тишине услышал Вас /и то не Вы/, но понял, что давне я полюбил.       Я в Вас влюблён был пару лет назад и вот уже,       Когда я вдалеке от дома был, хотелось слышать Ваше "Жень".       Теперь уж я вернулся в дом,       То дом — что Вы со мною были здесь.       О Ленский, нет, я не влюблён,       Я Вас люблю, и боле мне не перечесть.       От чувств избытка и шума в голове, от звона       Я верно Вам пишу размашисто и непонятно,       Извини. На "вы" и с "ты", мне сложно, смято,       Ленский, я не жив, но и не сломлен.       Так Вы, Владимир, столь же прежние?       Вы, может, до сих пор неловчитесь от нежностей?       Опять на Вы, пусть будет Вы, достойны Вы!       Толь не краснеете так густо, словно прежде, Вы,       Ведь, ваша Ольга, вероятно, тоже та же,       И ветреная, и обычная, и не блестит ничем?       Я мог сказать: "Вам не нужна она", но раз Вам это важно,       Я промолчу, сказав, как друг мой старый: "Я не хочу печалить Вас ничем".       Вы с нею неужль и впрямь привенчаны теперь?       Так да? — Мне, кажется, я грустен буду впредь,       А если кто узнает будет ли смотреть       На Нас, меня, на мою дома дверь?       Так знать, как знать, наверное, я Вас обидел.       Хотя, не зрел ни Вас, ни вида.       Мне, знаете, бы только Вас коснуться,       И чтоб потом, остаться, не проснуться.       Так, ежели прощание, то навсегда,       Вы не пишите мне, раз я не мил Вам,       Я груб был, чёрств, и в этом вся беда,       Люблю тебя, так странно, но много так в словах. Ваш changé (probablement) ami Евгений Онегин.

***

ПИСЬМО ЛЕНСКОГО К ОНЕГИНУ

«Je t`aime». Пожалуй, Вы достойны ответа, мой ami! Всех чувств скрывать мне было больно, Но за рассветом шёл рассвет: Казалось, не достоин Вашей я любви, И после встреч не мог я спать спокойно На месте, как думал я, где скажешь "нет". Я месяц в алмазной прозе Тебе признание писал, Как знать, останься б, я бы признанье дал, Но Ты перед отъездом пред Таней всё блистал, И думать о взаимности чрез месяц я устал. Потом отправились во странствия, Евгений, я не возмог, Уехал simplement один в Москву, признанье сжёг. А по столице всё слухи раздавались: "Онегин выехал на юг", Никто не знал один или с Татьяной. Соединить Нас мир хотел, казалось, Пришли, однажды, билеты мне в Одессу, вдруг, Но их отдал, ведь, совпадения казались мне обманом. Но юг меня манил, Да от того, что Ты там был, И не хотел я, но любил, Страдал, не спал и много пил. До Вашего признанья я кончить всё хотел, Я подготовил пистолет, но стук дверной, и я замлел. Тогда я выронил оружье, дыханый дверь открыл, И мне письмо вручили ваше сразу, Неловко говоря, отдали: "Онегин вам писал!", И мне, Ты знаешь, я говорить забыл, Туманом полнился мой разум, И дверь закрыв, я на пол спал. А что об Ольге, Ты был прав, и ей я отказал. Она пустая впрямь, и сам не знаю, что я в ней искал. Смотрю назад, и верно, она была мой идеал, Но знаешь, proche, всё это прежде было, чем я Тебя не повстречал. Теперь у Лариных нежданы Мы, Зачем они? Ведь, рядом будешь Ты. Я слов не находил так долго, поэтому пишу чрез пару дней В надежде, что обиду Ты таить не будешь, С надеждой, что письмо Ты ждёшь. Я переписывал его два раза, меняя ямб — хорей, И жить теперь могу, сказал, что любишь. Надеюсь, что во сне придёшь. А я приду, да по весне: Осталось месяц ждать Тебе, Евгений, честно ждать и мне В бессрочных мыслях, как во сне. Я Вам писал, Ваш Ленский! Пусть это нечто греет сердце.

PRITEMS

«Захочешь ты весны – И я весной приду к тебе». — Рождественский «Приду к тебе».       Восторженно обычно люди встречают весну, по обыкновению стараются соответствовать: стригутся, красятся, закупают новую одежду, прибираются дома. Стоит ли говорить о том, что Евгений двулетней давности вещами такими не занимался? Да и незачем было: выглядел он всегда отлично, а за домом ухаживали слуги, всё всегда было идеально. Удивительно, как время и письмо одного молодого поэта смогли всё поменять (точнее ответ, но это совсем не важно сейчас).       По наступлению весны Евгений, сильно поменявшийся за два года, всерьёз занялся своим внешним видом, а крестьянам приказал всерьёз заняться внешним видом дома. Тот был прибран уже через неделю — седьмого марта, Евгений же завершил всё раньше. Оставалось ждать — занятий весной не находилось. Нет, он, разумеется, и читал, писал, и пробовал себя в живописи, но всё не от скуки надоедало, а от ожидания было долгим. А чем дольше было ждать встречи, тем мучительнее становилась эта весна для него, хотя в мыслях она должна была стать самой лучшей, до прихода следующей весны, по крайней мере. — Весна ещё не прошла, время есть, — успокаивал себя Онегин, обыкновено, по вечерам, — он, точно, в делах, крутится-верится, весна — пора забот, préféré скоро будет.       В ожидании, что неожиданно, были свои плюсы, вся нежность и ласка, ранее скрывающаяся в Онегине, выходила наружу и оседала вокруг, заполняя всё, каждую трещинку в паркете, зазубринку на стенах и... что-то внутри после говорило, что Владимир по приезде будет чувствовать себя уютно у него в доме, что он почувствует насколько сильно Евгений любит его, ведь, словами он мало что сможет сказать. И всё же, даже не смотря на плюсы, эта весна, к слову, была прохладной, мокрой и (по теплоте состояния души) окоченелой. Все отсиживались дома, ожидая апреля, если не мая. Оттаявшие же во всех местах снег и лёд принесли немало воды. Дни, для одного ли Евгения — неизвестно, всё так же тянулись муторно, тумано, ("не столь оживлённо, — думалось ему и хотелось добавить, — как с Ленским", да быстро опомнился: не желалось вспоминать ничего, хотелось запомнить нутро чем-то новым), долго.       Настроение сегодня — восемнадцатого числа — паршивым, мягко сказать, было ещё с самого утра. Всё, растаявшее и перетаявшее, с часов так пяти утра стучало по земле и не давало мужчине спать, после слуги от чего-то стали ходить под его дверью очень часто. — Барин, вам письмо. — Постучались, кажется, сразу несколько человек к нему в спальню. — Оставьте на столе и приготовьте кофе, будте добры. — Евгений на секунду прикрыл глаза, неспеша встал с постели, потянулся, после поправляя ночную рубашку, и взял конверт, почти что пустой снаружи: на передней стороне был его адрес, а на задней другой адрес, причём очень даже знакомый.       Онегин спешно раскрыл конверт и огорченно нахмурился. "Буду к обеду... deine Ruhe". — Гласила короткая надпись, расположенная в самом низу листа. "Что же, значит, к обеду..." — в голове завертелись немецкие слова разных годов познания Евгением, — "твоя... тишина? Твой мир? Твой покой? Твой отдых? Не-ет, Владимир выразился бы иначе!" — Он недовольно вздохнул, отпил чуть кофе и уже через десять минут его голос, что был чуть с хрипоцой, спешно что-то наказывал, к примеру, "достаньте то Гаме, купленное осенью" или "обед должен быть готов во время". Хозяин же дома, после всех отданных поручений, с волнением ходил по своему кабинету и думал, что скажет, как только Владимир переступит чрез его порог? Или лучше встретить гостя у калитки? Онегин в ту же минуту зло прорычал на свои мысли, взял несколько словарей, валявшихся у него на полке с давних пор, вышел на крыльцо и принялся думать о "Ruhe", что могло значить совсем не "мир" или "покой". — Всё же тишина..? — Чуть зевая, протянул мужчина и улыбнулся, переворачивая очередную страницу. — Быть может, быть може-ет.       Чрез некоторое время, совершенно уставши от постоянных мыслей, метающися в голове туда-сюда, Евгений склонился над словарём и задремал, сладко ежась от ветра, иногда вздымающего его светлые волосы, что были ещё чуть сырыми от вчерашнего похода в баню. Ещё, кажется, солнце, чуть пригревало бледные скулы Онегина и изредка попадало ему в глаза, заставляя его хмыкать и хныкать во сне. Оно же еле стало доходить до зенита, когда к воротам дома тихо, почти что беззвучно, подъехала карета Владимира. Стояло тому только ступить на землю, Онегин сразу же приоткрыл глаза, отложил словарь рядом с собой и встал на ноги, стараясь вспомнить хоть слово из тех, что хотел сказать при встрече Ленскому, но всё расстерялось от вида чуть повзрослевшего друга, голова налилась жидким чугуном, плавящим мысли.       Угольные волосы, отросшие ниже плеч, были небрежно собраны в хвост, перевязаны синей ленточкой. Детские щёчки исчезли, и их заменили юношеские скулы, слегка горящие румянцем. Чудесные голубые глаза всё так же горели и искрились. И губы... оставались такими же нежно-персиковыми, пухлыми, привязалось бы doux. В горле пересохло и внутри стало смешно: когда же это Евгений, словно юная девица перед незнакомым юношей, краснел? "Удивительно," — почти сразу пронеслось в голове у Ленского, затем он сделал неторопливый шаг вперёд, стараясь разглядеть что-то в Евгении, узнать его настроение, — "краснеющий Онегин чудо, не так ли?" — Поэт прошёл ещё немного вперёд и заалел, стояло ему увидеть улыбку "приятеля" — "Он... Ев... ma joie," — расстерялся юноша, как только мужчина обнял его, — "dans quelle mesure vos gens connaissent-ils le français?" — A tel point qu'ils ne comprendront pas si je dis combien je t'aime. — Онегин чуть касается губами лба Владимира. — Nous pouvons parler allemand s'il vous est difficile de parler. — Всё в порядке, Онегин, я обучился французскому за два года в Москве, — проговаривает Ленский и они вдвоём неспеша начинают идти в сторону дома, — c'est juste que quand tu parles, je frissonne. — Евгений, кажется, краснеет ещё больше, хоть до сих пор и совсем незаметно. Старые друзья доходят до дома, Владимир поднимает со скамьи словарь и тихо усмехается. — Ты искал, как лучше обозначить Ruhe? — Онегин кивает в ответ и садиться на скамеймку, по-обыкновению закидывая ногу на ногу, пытаясь не смотреть на юношу. — Я вложил в него смысл того самого молчания, которое рождалось в наши вечера у камина, Евгений. — Ces soirs où je voulais t'embrasser. — Поднимает свои ореховые глаза мужчина и дурно-легкомысленно улыбается, стараясь состроить из себя кого-то не того, другого.       Ленский глухо кашляет и отводит взгляд в сторону. Ему хотелось бы сейчас обнять Онегина, поцеловать его, кричать на всё неведомо далёкое пространство, как сильно он его любит, но общество точно не примет их. По крайней мере если... делать всё на виду. — Онегин, — мнётся на месте Владимир и переминается с ноги на ногу, — мы можем отлучится к вам в кабинет, мне нужно вас по... Verdammt meine Zunge, поговорить с вами, прошу. — Разумеется, Ленский. — Мужчина привстаёт, тянет любимому руку и поднимается вместе с ним. Они идут за руки по всему дому и чудом, кажется Онегину, не натыкаются на слуг, Евгений нервно хихикает на каждый вздох юноши. — Тише-тише, meine Liebe, мы почти пришли. — Мужчина открывает двери кабинета, заводит туда сперва Владимира, а после входит сам. В кабинете у Евгения тепло и из-за штор закрытых полностью темно, будто за окном ночь. Онегин присаживается на стол и смело улыбается Ленскому, кокетливо ведя головой из стороны в сторону. — О чём вы хотели поговорить? — О многом... — Владимир садится супротив на стул, — о нас, если так можно сказать, в письмах всё было просто, а сейчас... — поэт неторопливо вздыхает, — ты... — Я..? — Ты... Женя, ты стоишь передо мной сейчас, так séduisante смотря на меня своими прекрасными глазами, и я совсем ничего не могу сказать, но я очень много хочу сказать, слова не находятся, — юноша огорчённо заносит руки на шею и тормошит свой воротник, — ты бы не соизволил... oh Lord, сказать хоть что-то, мне просто кажется, что передо мной до сих пор тот Евгений, — Ленский смущённо опускает голову и еле слышно шепчет, — j'ai peur.       Онегин подходит к Владимиру, опускается перед ним на колени и с опаской прикладывает к его горящей огнём щеке свою руку: "Я тоже не могу найти правильных слов, и это, наверное, правильно, ты не думал о таком, ma jole? Настоящую любовь словами не описать, даже такими красивыми, которые можешь сказать ты... ни одно трепетное, ни одно страстное, не... не скажет всё тебе о моих чувствах, но я... люблю тебя. И всё, ведь, должно быть одно, поэтому я и написал тебе, я мог бы прожить всю жизнь один так и, не узнав ничего, не будучи уверенным в своих чувствах, но я точно знаю, что... ты нужен мне, ты дорог мне". — Можно. Тебя. Поцеловать? — Владимир забирает одну прядь волос Онегина ему за ухо и тянется к нему, останавливаясь совсем близко, так, что дыхание его губ, обжигает губы Евгения. — Oui mon proche. — Со счастливой усмешкой произносит мужчина и легко целует юношу. «Brille, fais briller la lumière sur moi, réchauffe de chaleur... amour». — М. Штульц