Фавориты королевы

      Септа Бейелора торжественно возвышалась на холме Висеньи, сверкая белизной стен в лучах солнца. Дейенерис не верила в богов, но с первого взгляда полюбила это здание, некогда выстроенное одним из ее великих предков, королем-септоном, чья статуя из белого мрамора стояла в центре площади.       Здесь проводили венчания и панихиды для королей и лордов, но впервые в септе Бейелора сочетались браком те, что некогда были рабами.       И Грею, и Миссандее было все равно, где и как жениться, ибо они и так были мужем и женой, их соединили узы любви, более прочные, чем любые другие, а в Семерых они не верили, но так как Грей получил титул лорда, то и венчаться ему следовало, как лорду.       Практически все остальные великие лорды сказали, что они против святотатства: чтобы септон венчал иноверцев? Особенно возмущалась Санса, хотя на Севере верили в Старых Богов. Чтобы не нервировать беременную Дейенерис, недовольством лордов занялась Мелисандра; после ее бесед с каждым с глазу на глаз все дружно перестали возмущаться, а некоторые даже приняли ее веру во Владыку Света. Свадьбу лорда Грея Грейсфида и его леди Миссандеи также посетили все, включая Сансу.

***

      Красивый и полный сдержанного достоинства Грей совершенно не был похож на бывшего раба. Камзол шел ему не меньше кольчуги, а золотой плащ — в цветах его нового Дома — выгодно подчеркивал смуглую кожу. Миссандея в золотом платье выглядела очаровательно, лучше многих столичных красавиц, рожденных леди.       Септон не читал молитвы, мрачно взирая на пару. По подсказке Маргери корона пошла на компромисс: во избежание недовольства злоупотреблением священными ритуалами септон их не проводил, во избежание же чьего-то возможного заявления, что брак недействителен, септон присутствовал. Остановившись в центре зала, Грейсфид сбросил с себя плащ, закутав в него Миссандею.       — Я твой, — сказал он, — а ты моя.       — Я твоя, — Миссандея бросила на него сияющий взгляд из-под ресниц, — а ты мой.       Они не клялись в этом богам и перед богами, обещая только друг другу. Склонившись к губам своей жены, теперь уже жены и по обычаям Вестероса, Грей поцеловал ее под всеобщие аплодисменты, не слыша их. Все перестало быть важным, даже ее величество, осталась только Миссандея.

***

      Шумное празднество быстро утомило Давоса. Он незаметно покинул сады, где за длинными пиршественными столами веселились гости, наслаждаясь кушаньями и винами под музыку лучших менестрелей. На небольшом балконе, пристроенном к храму, было уютнее.       Шорох юбок быстро нарушил этот уют. Давос одновременно обрадовался и ощутил печаль — Мелисандра не отпускала, но и не могла стать его. Каждый раз, когда она была рядом, он это чувствовал.       — Вам тоже наскучил пир, миледи?       — Возможно, — Мелисандра облокотилась на перила. Ее плечо задело плечо Давоса.              — Ты можешь хоть иногда выражаться не туманно?       — Возможно, — повторила она с насмешливой улыбкой. — Иногда.       Помолчав, Давос сказал:       — Я тоже женился в септе. Не в этой, конечно, эта для лордов. В маленькой. И септон венчал меня не великий, а обычный. Он связал мою руку с рукой Марии лентой, и мы поклялись Семерым, что будем принадлежать друг другу. Тогда она была такой юной. Цветущей, полной сил и надежд. Девушка-весна, вот кем она была.       — Но потом она родила семерых сыновей, располнела, ее грудь обвисла и она умерла.       — Да, — помрачнел Давос. — Хотите сказать, с вами такого не случится?       — Какого? Я не рожу семерых сыновей. И не думаю, что располнею.       — И не умрете, так?       Мелисандра промолчала. Так многозначительно, что Давос понял это как «нет». Не умрет. Никогда. Такие, как она, не умирают; она — пламя, а пламя не горит в огне.       Такие, как она, не ревнуют. Другая женщина обязательно была бы задета, если бы ее любовник при ней с теплом вспомнил свою жену. Мелисандру же это нисколько не тронуло.       — Я любил Марию, — сказал Давос.       — Конечно, — жрица небрежно заправила рыжую прядь за ухо. — Любили.       — У вас когда-то был мужчина, которого вы любили? — Давос пристально взглянул на нее.       Мелисандра ответила немного сочувственным взглядом и сказала:       — Нет.       Как холодной водой окатила. Давос сжал губы. Он был плохим мужем для Марии, и поэтому в наказание боги послали ему любовь к Мелисандре, неправильную, больную и такую сильную, которую он не в силах был преодолеть. Будто сам оказался на месте жены — брошенный, ненужный, как временно отложенная на полку вещь.       — Никогда? — упавшим голосом уточнил Давос.       — Сир, — Мелисандра одарила его ласковой улыбкой. — Ты спрашиваешь в прошедшем времени. И ты спрашиваешь об этом, живописав мне свою свадьбу и любовь с женой. Кажется, мне положено обижаться на тебя как минимум неделю.       — Но ты не обижаешься?       — Это было бы слишком глупо. Я же знаю, что ты был женат.       — Ну да. Ты все знаешь.       — Все знает Владыка Света.       Ветер покачивал ее кудри. Больше всего на свете Давос хотел сгрести эту невозможную женщину в объятия и целовать-целовать-целовать, и слышать ее смех, и прижимать к себе теплое горячее тело, и знать, что она — его, но…       — Мелисандра, — проговорил он. — Стань моей женой.       Удивится? Рассмеется? Хуже. Она смотрела с жалостью, и взгляд ее прожигал в Давосе сквозные дыры.       — Сир, я…       — Да знаю я! — он стиснул кулаки. — Знаю. Ты жрица своего бога, ты воин света, ты исполняешь волю Р’Глора… но я все равно хотел бы жениться на тебе. За какие ты мне грехи, Мелисандра?       Она взяла его лицо в ладони, гладя большими пальцами по небритым щекам.       — Что, если я не кара твоя, а благословение?       И первой поцеловала его, потянувшись к губам.

***

      — Толкается!       Даарио был в восторге, как ребенок, которому подарили заводную игрушку. Джорах снисходительно посмеивался над тем, с каким восхищением наемник прижимает ладони к животу королевы, будто сам, впервые ощутив, как толкнулся ребенок, не был готов буквально разрыдаться.       Дейенерис гордо лежала между ними на супружеском ложе, предоставляя мужчинам возможность по очереди гладить ее живот.       — Он же нас слышит? — заинтересовался Даарио.       — Мелисандра говорила, что да, — Джорах пожал плечами. Он не верил во все слова жрицы, зато Даарио — верил, и взглянул на живот с еще большим благоговением.       — Это дитя уж точно — дитя троих, — нежно проворковала Дени. — Обещанный принц или принцесса. Тот, кто возродит дом Дракона…       — Меня немного смущает пророчество про «должен быть еще один», — признался Даарио. — Вдруг припрется какой-то бастард и заявит, что он тоже имеет право быть королем?       — Никто не будет королем, пока я жива, — твердо сказала Дени. — Это мой трон, его строил мой предок, и того, кто посмеет даже прикоснуться к нему…       — …я убью метательным ножом, — закончил Даарио, целуя ее в плечо. — Не волнуйтесь, ваше величество, пока я жив — ни один бастард, кроме меня, к вам ни на шаг не приблизится.       — Будем спать? — спросил Джорах.       — Не сразу, — Дени потерлась носом о его скулу. — Я давно не чувствовала вас.       — Вы беременны, — напомнил Даарио. — Вам… — слово «нельзя» он произнести не решился, — …это может быть вредно.       — И ребенок все слышит, — задумчиво произнес Джорах. — В том числе, как мы…       — Заткнись, — ужаснулся Даарио. — Он этого не слышал! Во все прошлые разы он спал!       — Или она, — уточнила Дени.       — Если это она, — застонал наемник, — то мне вдвойне стыдно. Я не моралист, но растлевать свою нерожденную дочь…       — С чего ты взял, что она твоя? — проворчал Джорах.       — Прекратите, — Дени пихнула обоих локтями. — Я все равно хочу вас, — пожаловалась она. — Хотя понимаю, что нельзя. И живот будет мешать. Но…       Джорах с Даарио переглянулись — на этот счет Мелисандра их тоже проинструктировала.       — Живот не будет мешать, — сдался Джорах.       Его рука скользнула между ног Дени, накрывая лоно. Палец проник внутрь, лаская и дразня, и рыцарь опустился на постели ниже, продолжая ласки языком. Дейенерис застонала, и ее стон забрал себе Даарио, накрывая губы королевы поцелуем. Пока Джорах старательно вылизывал ее внизу, Даарио сжал в пальцах один набухший сосок, второй обхватил губами, отчего по телу Дени сразу растеклась томительная нега — ее грудь стала необыкновенно чувствительной.       — Да… — протянула она. — Еще…       Джорах ускорил движения языком. Дейенерис прикусила губу Даарио, глуша стон, схватила рыцаря за волосы, прижимая лицом к себе — в себя. Джорах замычал, проталкивая язык глубже. В такие моменты он не прикасался к себе, Даарио же подобное не волновало, и он обхватывал собственный член, двигая рукой, пока обцеловывал груди Дени.

***

      Когда они кончили, а потом еще раз — ибо ее величество пожелала в свою очередь ублажить мужей рукой, а те были лишь рады исполнить ее желание — Дейенерис заснула, а ее консорты вышли за глотком вина. На поздних сроках даже слабое вино было вредно беременной, и она пила фруктовые соки, но им хотелось чего-то покрепче.       — Если это будет девочка, — сказал Даарио, прислонившись спиной к стене коридора, — я даже не знаю. Надеюсь, если она слышала, что мы делали, то она это забудет.       — А если мальчик?       — А если мальчик, то надеюсь, что запомнит, — хохотнул наемник. — Пусть учится, как делать женщине приятно. Но на самом деле… ты понимаешь? Это же случится совсем скоро. Мы станем отцами. Черт, это так идиотски звучит…       — Не идиотски, — поправил его Джорах. — Тебе же сказали, это дитя троих. Возможно, мы стали мужьями ее величества не случайно.       — Ты, может, и случайно…       — Даарио, я серьезно. Это в любом случае не простой ребенок.       — Но не с крыльями же он родится и не в чешуе, — возразил наемник.       — Нет, но…       — Вот и не загоняй мне всякую мистическую чушь.       — Когда эту же чушь, как ты выражаешься, «загоняет» Мелисандра…       — Леди Мелисандра! — неожиданно рявкнул на него Даарио. — И она не загоняет, она предрекает! Или предупреждает… Короче, будешь говорить о ней грубо — врежу.       — С чего вдруг ты так мило к ней настроен? — насторожился Джорах. — С самого начала, кстати. Как ее увидел, так и запрыгал зайчиком. Мне кажется, ты ее боишься.       Он думал, что Даарио рассердится на обвинение в трусости, но тот лишь развел руками.       — Боюсь.       — Боишься? Ты? — Джорах не поверил своим ушам. — Она же женщина.       — И что? Она красная жрица. Я однажды в бойцовых ямах сражался… так к нам красного жреца запустили. Десять рабов и он. Один против десяти. Безоружный. Без доспеха. А те вооружены до зубов и в латах. Я до сих пор всех богов благодарю, что меня на тот бой в последний момент не выпустили, какая-то леди, оказывается, решила меня купить на вечер, а если бы мне рожу попортили или совсем убили, она бы расстроилась и деньги бы пропали. Вместо меня Таро пошел. А я смотрел. Вышли все эти ребята — латы, мечи, ножи, а я знаю, как они круто со всем своим снаряжением могут управляться. Все, думаю, хана жрецу. Еще удивлялся, что за зрелище получится, его просто размажут и вся публика может расходиться. Парень этот, жрец, вообще в одной набедренной повязке был. Тощий, дохлый. Плюнешь — скопытится. Но…       — Но?       — Как были они в латах, так в тех латах и спеклись, — Даарио побледнел. — Кто мечом махнул, а кто и того не успел. Жрец забормотал что-то, у него глаза огнем полыхнули, и… и все бойцы, как факелы. А он стоял и смеялся. Не как психи смеются, нет. Как победитель. Осмотрел зал, сказал «Валар моргулис, на все воля Владыки Света» — поклонился и ушел. А ночью его хозяин умер. Непонятно, отчего. Взял и умер. У этих жрецов есть такие силы, которые вашим септонам и не снились… поэтому лучше не обижай леди Мелисандру, целее будешь.       Джорах потер подбородок — если вспомнить Тороса из Мира, такое могло быть. И с чего Даарио врать?       — Ладно, — он одним глотком допил вино. — Идем к Дени. А то проснется, увидит, что нас нет, и испугается.       — Да, — кивнул Даарио, допивая свой бокал. — Идем.