Это не лечат врачами

      — Ива-чан, ты свободен в следующую субботу? — невзначай интересуется Ойкава по пути домой, когда Хаджиме забирает его после своих занятий в клубе у Нариты.              — У Тацуи запланирован пробный бой, но еще до обеда, так что вечером я свободен. А что? Какие-то планы?              — Ага, ужин с моими родителями, — довольно заявляет Ойкава. — Еще будет Суга-сан с мужем. Так что только друзья и близкие.              — А… мне точно стоит присутствовать на семейном сборище? — сомневается Хаджиме.              — То есть? — искренне удивляется Ойкава. Даже отрывается от спинки пассажирского кресла и смотрит на Иваизуми. — Ива-чан, как иначе? Ты мой… мы ведь вместе, да?              Иваизуми хочется подколоть Дуракаву, который не утверждает, а снова спрашивает очевидное, и ответить что-нибудь сугубо из вредности: мол, я не дрочу парню, если он мне не нравится и мы не встречаемся, потому что ты и так единственный парень, на чей член у меня стоит в принципе. Но подрезает на корню нотки сарказма, он обещал показывать Тоору свое отношение, заверять в правильности сделанного решения.              Хаджиме снимает с руля одну руку и переплетает с ожидающим ответа Ойкавой пальцы.              — Да, Тоору, мы вместе. И… спасибо за приглашение.              Всё оставшееся до встречи время, чуть больше недели, Хаджиме мало волнуется о визите в дом семьи Ойкава. Только на тренировке, закончив спарринг, Тацуя неожиданно спрашивает:              — Иваизуми-сан, вы какой-то сам не свой последние дни. У вас что-то случилось?              Хаджиме снимает обвязку с кистей, сидя на скамье рядом с рингом, поднимает взгляд на кохая, но отвечает не сразу. Тацуя быстро меняется в выражении, явно придумал себе что-то лишнее и частично боится, что перешёл линию. Хаджиме старается не заводить любимчиков, но этот парнишка определенно запал Иваизуми в душу, просто говорить тому об этом особо не стоит, чтобы не расслаблялся. Так что пусть поймает немного адреналина.              — Простите, я, наверное, лезу не в свое дело, — извиняется Тацуя.              Хаджиме хмыкает и кидает пацану полотенце.              — Порядок. — А затем признается: — Еду знакомиться с родителями своего… любимого человека.              Чуть не говорит «парня», но, возможно, спасает привычка, точнее, отсутствие оной. Хаджиме не стыдится Ойкавы, не стыдится их отношений — хватит, он достаточно сомневался. Но рассказывать налево-направо о том, что спит с парнем, — пусть даже в постели они все ещё не переходят финальную линию — как-то нет повода. Тацуя приличный, воспитанный парень, но он ещё не настолько близок, чтобы ему открываться. И всё-таки кое-чем поделиться можно. Как бы Хаджиме не откладывал мысли, посещение родителей Ойкавы его беспокоит.              — О! — рот Тацуи принимает форму такой же идеальной буквы, которую тот произнес от удивления. — Не знал… то есть даже не думал почему-то, что у вас есть кто-то.              — Почему это? — вопросительно вздернув бровь, любопытствует Хаджиме.              Тацуя явно тушуется, мнет в руках полотенце. На лице явно читается: жалеет о том, что ляпнул. Забавный.              — Ну, мне казалось, что вы очень поглощены работой. Из тех людей, знаете, кто до вечера проводит в офисе, дома только ночует, а утром рано уже едет обратно.              — Я похож на офисного клерка? — усмехается Хаджиме. Разминает пальцы, один из ударов Тацуи был крайне мощным, а затем парень ловко активировал контрнаступление. Есть чем гордиться.              — Не в том смысле… Я хотел сказать, что вы… трудоголик, — находит верное определение Тацуя.              — На самом деле сейчас я работаю только здесь, поэтому не такой уж я работяга, каким ты меня видишь, — отвечает Хаджиме и тут же отвлекается на чей-то кашель. Один из бойцов пропустил сильный удар и теперь, скрючившись, кряхтит на полу ринга.              — И… давно вы с вашей половинкой вместе? — продолжает Тацуя, возможно, почуяв, что его не щелкнут по носу за некоторое любопытство.              Хаджиме упирается локтями в широко разведенные колени, а затем хмыкает.              — Мы познакомились сразу после того, как я закончил драться у Нариты, — честно признается он, и в голове как на перемотанной пленке проплывают кадры первых недель общения с Ойкавой, это кажется теперь таким странным. — Но на самом деле оказалось, что мы были знакомы раньше, в детстве, и жили по соседству. Понадобилось время, чтобы об этом вспомнить, много лет прошло. В результате мы сблизились и… В общем, официально наши отношения начались совсем недавно.              — Ммм, да у вас любовь ну прямо как в дорамах, это очень романтично, — умиляется Тацуя.              — А ты что, фанат романтических дорам? Какой неженка, однако, — тут же пытается подловить его на словах Хаджиме.              Тацуя мгновенно смущается и, наверное, если бы его лицо еще не розовело от нагрузки после спарринга, то Хаджиме подозревает: тот бы точно покрылся румянцем. Абсолютный ребенок.              — Не то чтобы… ну… — Тацуя вновь теребит свисающие с шеи концы полотенца. — Иваизуми-сан, вы ведь нарочно меня подкалываете, да?              Хаджиме смеется и поднимается со скамьи.              — Возможно. Ладно, пошли в душ. Сегодня отлично поработали.              Он протягивает Тацуе сжатый кулак, чтобы тот отбил.              — А на счет родителей, — Тацуя возвращается к поднятой ранее теме, — вы не беспокойтесь. Вы им понравитесь, точно. Вы очень хороший человек, Иваизуми-сан, пусть даже я знаю вас не так уж и долго, но вы добрый, честный и всегда готовы помочь. Так что вашему любимому человеку повезло с вами.              — Спасибо, — искренне благодарит Хаджиме, а затем с улыбкой добавляет: — Но не думай, что похвала в мой адрес спасет тебя во время тренировок.              — Да уж, на ринге вы и правда гораздо жестче, чем в жизни, — соглашается Тацуя и ойкает, когда Хаджиме берет его в захват и пытается взъерошить и без того торчащие в разные стороны волосы.       

~~~

      Хаджиме вертится перед зеркалом и почти готов, бросив всё, отказаться от поездки к родителям Ойкавы. Да, он боится. Боится, что не понравится. Что будет катастрофически выделяться на ужине. Что мать и отец Тоору совершенно не одобрят выбор их сына. Хаджиме некомфортно от одной только мысли быть лишним. Ненужным. Быть изгоем. Уличным псом в роскошных хоромах, которые предназначены лишь для элитных карманных собачек, которые тявкают и трясутся от гнева. Как Маки. Против воли, представив Маки с телом тщедушной мелкой собаки, Хаджиме усмехается. Да уж, мысли у него от волнения просто убогие, но эта легкая минутка юмора чуть сбрасывает с него напряжение. Если уж Ойкава решил представить его родителям, значит, те уже в курсе: кто он и что из себя представляет. Откуда родом. Накануне Хаджиме попытался аккуратно выведать у Тоору, что конкретно тот рассказал и сказал ли вообще отцу с матерью, но тот лишь лукаво ответил, мол, зря беспокоишься, они целиком доверятся моему вкусу и выбору. А еще подарил рубашку, которую попросил надеть завтра на ужин.              — Выглядишь потрясающе, — едва войдя в его спальню, произносит Тоору, а затем встает за спиной, уже привычно обнимает за пояс, укладывая на плечо голову, и встречается с Хаджиме взглядом сквозь отражение. От него притягательно пахнет чистотой и легким, почти цветочным парфюмом. — Черный цвет делает тебе еще сексуальнее, чем обычно.              — Не слишком ли мрачно? — сомневается Хаджиме. Хотя, стоит признать, комплект черных слаксов и черной же идеального покроя рубашки смотрятся на нем как влитые, подчеркивая фигуру ровно в тех местах, где оно требуется. — Сам-то во все светлое нарядился.              — Мы с тобой инь и янь. Ангел и демон, — шутит Ойкава и нежно целует Хаджиме в шею ровно под челюстью.              — Демон в белом? — Хаджиме оборачивается лицом к Тоору. — Обычно наоборот.              Ойкава не реагирует на легкий сарказм фразы, просто приникает губами к губам и без напора, мягко целует. Хаджиме уступает, а заодно расслабляется еще больше. Подобное успокоительное ему однозначно импонирует.              — Всё пройдет замечательно, Ива-чан, — тихо произносит Ойкава, прервавшись, хотя их лица по-прежнему очень близко. — Я люблю тебя, и родители в курсе моих чувств. Они всегда меня поддерживали. И я уверен в тебе. И… я никогда еще никого официально не знакомил с ними. Ты первый, Ива-чан. Ты важен для меня, и нет даже шанса, чтобы ты им не понравился. Если только ты не бросишь меня у них на глазах, а затем не разобьешь любимую мамину китайскую вазу.              Ойкава улыбается. Не сдерживается и Хаджиме.              — Дуракава.              — Да, это прозвище тоже лучше оставить между нами, — добавляет Ойкава. — В остальном никаких ограничений.              Хаджиме кладет ладонь ему на затылок и быстро тянет к себе. Вскользь целует в лоб, а затем опускается ко рту, просто касается, обменивается дыханием.              — Если я буду делать что-то не так, обязательно скажи мне, ладно? — просит Хаджиме.              — Знаешь, тебе даже позволено меня поцеловать при всех. Если захочешь, — уточняет Ойкава. Когда они говорят, их губы едва соприкасаются.              — Я не об этом. В смысле… твои родители, они же привыкли к светским приемам и богатым гостям. А я…              — Тшш, — палец Ойкавы спешно ложится сверху, не позволяя сказать ничего лишнего. — Ива-чан, даже не вздумай как-то принижать себя. Ты забыл, откуда мы с мамой выбрались? Да и отец всегда, когда есть возможность, какому-то ресторану предпочтет скромный ужин дома, который приготовила мама. К слову, она очень вкусно готовит, редко уступая этот процесс кухарке… Так вот, отец участвует только в важных деловых обедах, а дома мы не едим с золотых тарелок, иногда мы даже заказывали еду обычной доставкой и ели ее, вместе смотря фильм вечером. Мама до сих пор считает себя простой домохозяйкой, хотя она выглядит совершенно очаровательно, когда следует выйти куда-то с отцом по работе.              — И все-таки твой отец президент одной из крупнейших в Японии компаний, — как бы напоминает Хаджиме, отведя руку Тоору. Держит в пальцах его запястье, довольно тонкое на фоне крупной ладони.              — Он тоже не получил свое место в готовом виде. И его не испортила ни должность, ни состояние, — отвечает Ойкава. В его интонациях опять столько любви и уважения, что нельзя не поверить в искренность. — Поэтому еще раз, Ива-чан, даже не смей допускать мысли, что ты хоть чем-то хуже. Нет, нет и нет!              — Я понял тебя, не заводись. Стресс портит кожу, — подкалывает Хаджиме. Целует в ладонь, которую все еще держит перед собой, а после утопает в объятиях, которыми его накрывает Тоору.              — Я так люблю тебя, Ива-чан, — лопочет тот, вжимаясь носом в шею Хаджиме.              — Ага, ты уже говорил это сегодня примерно раз двести, — чуть смущенно парирует Иваизуми, хотя, конечно, преувеличивает. Ну так, может, на сотню.              То, как открыто Ойкава каждый день выражает чувства, все еще удивляет Хаджиме. И слегка заставляет стыдиться, потому что сам он так и не может произнести этих слов не у себя в мыслях, хоть и старается дать понять всеми силами в каждом действии. Казалось бы, так просто сказать каких-то три слова, но Хаджиме очень важно, чтобы признание было сделано верно, не вызвало ощущений, будто в них есть хоть доля сомнения и неискренности. Он понимает, что Ойкава все видит и не пытается выжать признания в ответной любви насильно, ущемить или давить на жалость.              — Мне нравится говорить это, — с легкостью поясняет Ойкава. — Даже не проси меня прекратить.              «Не буду, — думает Хаджиме. — И я тоже люблю тебя, Дуракава».              За руль настаивает сесть Ойкава. А Хаджиме, стараясь откровенно не пялиться, любуется тем, как классно тот выглядит на месте водителя. Одна из его старых знакомых всегда западала исключительно на парней, кто умел управлять машиной, мотивируя тем, что мужчина за рулем особенно сексуален. Хаджиме готов был поспорить, однако Ойкава идеально вписывается в определение.              Дом четы Ойкава, естественно, расположен в элитном пригороде подальше от шума Токио. Ухоженные сады, заборы, подъездные дорожки, на которых возле жилищ местами стоят дорогие автомобили. Ладно, думает Хаджиме, я сюда прикатил тоже не на старом скрипучем мопеде.              Ойкава наконец тормозит перед воротами и кликает маленьким пультом вроде сигналки, чтобы створки разъехались. Хаджиме почти ожидает, что сейчас им навстречу выйдет седовласый дворецкий, но внутри пусто.              — Выходим, приехали, — радостно произносит Ойкава, тянется к дверной ручке, но замечает, что Хаджиме не пытается сдвинуться с места.              Снова накатило волнение. Выстрелило по брюху адреналином и тошнотворной тревожностью. Аж в горле сухо. Глупо, думает Хаджиме, я верю Тоору, верю, что нас… меня не осудят, но почему-то все равно страшно. Внезапно на колено мягко ложится ладонь Ойкавы, немного поглаживает.              — Ива-чан, я знаю, о чем ты переживаешь. Но это напрасно, правда, — с лёгкой улыбкой, тронувшей губы, говорит Ойкава.              Тянется и теперь берет руку Хаджиме, крепко сжимает пальцами. Этот жест в чем-то сильнее слов, от него физически веет стойким признанием, мол, я с тобой, даже если сейчас ты попросишь нажать на газ и вернуться обратно. Только лучше давай попробуем, потому что ты часть меня, и я знаю, что моя семья тебя примет без всяких условий.              — Извини, просто дай мне ещё полминуты, ладно? — стараясь звучать бодрее, просит Хаджиме и цепляется за руку Тоору сильнее, когда тот в ответ лишь молча кивает: конечно.              — Перед боем ты тоже так нервничал? — любопытствует Ойкава.              — Меньше, — искренне признается Хаджиме. И оба смеются. Это быстрее помогает расслабиться. Хаджиме глубоко вдыхает. К черту, он ведь взрослый мужчина, это все лишь (ой ли?) встреча с семьей возлюбленного. Если они воспитали Тоору, то однозначно отличные люди. — Ладно, погнали.              Тоору в ответ улыбается, быстро подносит ко рту их с Хаджиме сцепленные вместе ладони и целует в костяшки.              — Будет здорово, — обещает тот, и Хаджиме не остается уже ничего, кроме как на него положиться.              Тоору первым выбирается из машины. Тут же открывает заднюю дверь и берет с сиденья заранее купленный для матери пышный букет цветов, бутылку вина и какие-то невообразимо крутые, как показалось Хаджиме, пирожные из кондитерской, что даже выглядела так, будто там берут деньги за просмотр витрины. Едва поравнявшись с ним на мощеной центральной дорожке, ведущей к дому, Ойкава передает букет Хаджиме, и ему отчего-то слегка неловко. Может, оттого, что цветы выбирал сам Ойкава, хоть и советовался с Иваизуми, а теперь это будто бы только его заслуга.              «Господи, да прекрати ты себя вести, как мученик, которого ведут на заклание», — мысленно ругает себя Иваизуми. Он не желает расстраивать своей рефлексией Тоору, тот не заслуживает. Да и если Хаджиме наконец перестанет включать нервного эгоиста, то становится очевидно, что Ойкава тоже переживает, волнуется. Он, возможно, больше других на взводе, только лучше скрывает, ведь для него эта встреча вдвойне важнее: что если он также боится и обратной реакции Хаджиме на родителей? А потому нужно не быть для него дополнительной причиной для стресса.              Перед тем как отпереть дверь своим экземпляром ключей от дома, Ойкава напоследок смотрит в лицо Иваизуми с немым, но очевидным вопросом.              — Я готов, — заверяет Хаджиме и даже сам (практически) в это верит.              Ойкава быстро к нему наклоняется, чмокает в губы и с довольной физиономией отпирает дверь дома. Внутри на удивление тихо, будто никто не заметил их появления, пусть они и добрались чуть раньше. Когда они разуваются, Ойкава берет Хаджиме под руку и ведёт по коридору, вероятно, в гостиную. По пути Хаджиме отмечает, как в обстановке и дизайне дома органично сочетаются западный и японский стили.              — Так, ну и где все? — вскинув бровь, удивляется Ойкава и ставит на чайный столик гостинцы, когда в светлой, уютной комнате оказалось безлюдно и пусто. — Может, мама ещё наверху?              Ойкава едва успевает развернуться обратно к дверям, как в помещении появляется стройная, симпатичная женщина. Хаджиме видел на фото в сети фото матери Ойкавы, но в реальности та гораздо красивее — без сомнения, внешность Тоору унаследовал от этой прекрасной леди.              — Привет, мам! — радостно здоровается Ойкава, шагает вперёд и обнимает мать, в порыве едва не отрывая от пола.              — Здравствуй, Тото, — взяв сына за талию, словно тот не выше и не шире ее, а по-прежнему маленький мальчик, Ойкава-сан, чуть привстав на цыпочки, целует Тоору в щеку с такой искренней улыбкой, что Хаджиме едва держится, чтобы не позавидовать, что родной матери уже нет в живых и никто так его больше не встретит.              — Мам, ну я же просил больше не называть меня этим прозвищем, — лопочет Ойкава, отчего выглядит каким-то школьником, который хотел казаться крутым в школе, но мать при всех потрепала его за щечку. Однако заметно, как Тоору счастлив встретиться с мамой, а бубнит исключительно для проформы. Наблюдение за этой картиной до нелепого умиляет. — И где все? Папа, Суга-сан?              — Папа что-то доделывает в кабинете, а я на кухне замоталась, поэтому даже не слышала, как вы приехали. Прости, родной, — извиняется Ойкава-сан, чуть надув губы, как это делает частенько и сам Тоору. А затем она слегка шлёпает по плечу, мол, отойди-ка, Тото, ты мне немного мешаешь разглядеть вон того парня, которого ты притащил с собой. — А теперь я хочу наконец познакомиться с твоим спутником.              Ойкава-сан приближается к Иваизуми. Он сглатывает.              — Добрый день, Ойкава-сан. Я Иваизуми Хаджиме, рад знакомству, — выпаливает он и вежливо кланяется, и лишь затем вручает матери Ойкавы букет. — Вот, это для вас.              — Мои любимые! — восхищенно произносит женщина, будто до того вовсе не замечала цветы, и теперь это стало для нее наиприятнейшим из сюрпризов. Она забирает букет и тепло, по-матерински оглаживает Иваизуми по руке от плеча. — Спасибо, Хаджиме-кун. Я ведь могу обращаться к тебе по имени?              — Конечно, Ойкава-сан, — бойко подтверждает он, замечая краем глаза, как Ойкава пытается не улыбаться. Точно над ним насмехается. Ну да, кто-то после будет отрабатывать наказание.              — Отлично, — мать Тоору лучезарно улыбается и в ту секунду вновь становится невообразимо похожей на сына. Они в принципе скорее выглядят как брат с сестрой, нежели как родитель с ребенком. — Ты тоже зови меня просто Мадока.              — Хорошо, Мадока-сан, — вновь как послушный ученик отвечает Хаджиме, а Тоору рядом, уже не сдержавшись, хмыкает. Вот ведь зараза. Иваизуми обязательно отомстит Дуракаве за наглость.              — И спасибо, что приехал, Хаджиме-кун, Тоору столько рассказывал о тебе, поэтому мы с мужем очень хотели с тобой повидаться.              Иваизуми немного теряется в том, как реагировать. Эта сердечность и теплота обезоруживает, начиная растапливать скопившиеся прежде страхи. Раньше он бы заподозрил неладное, подумал, что это не более чем напускная вежливость, но только Мадока-сан ни капли не излучает фальшивости. Не притворяется. Хаджиме запоздало чувствует, что по губам расплылась улыбка. Кажется, он видит ее отражение в глазах Ойкавы, и только затем осознает: да — он искренне радуется. Конечно, бесследно волнение не исчезает, но первый шаг сделан — и Хаджиме не оступился. Это поощряет.              — И чего это вы тут столпились, а меня даже не пригласили? — доносится еще один голос. Хаджиме смотрит за спину Мадоки-сан и узнает в шагающем к ним мужчине того самого бизнесмена Ойкаву Хиро, отца Тоору. — Я вообще-то тоже хочу поприветствовать сына и познакомиться с его избранником.              В подтверждение слов Хиро-сан подходит к Тоору и, как и его мать прежде, обнимает сына с улыбкой. Разве что на его фоне Ойкава уже не выглядит таким крупным, потому как отец приблизительно на полголовы выше и пошире в плечах. Даже несмотря на то, что родства по крови между ними не существует, Тоору на удивление, — возможно, со временем, — будто бы унаследовал черты Хиро-сана, что-то немного от стиля и мимики. Но главное очевидно, как Хиро-сан любит Тоору. При виде их крепких объятий и чистых улыбок Хаджиме становится вдвойне явственней, откуда в Тоору столько почтения к этому человеку, занявшего в его жизни важное место.              — Здравствуй, пап.              — Мальчики, вы поболтайте, а я пока отнесу всё это на кухню и еще раз проверю мясо, — между делом забирая со стола возле дивана принесенную к ужину бутылку вина и пирожные, говорит Мадока-сан и выходит.              — Хорошо, мам, — отвечает вслед Ойкава.              Хиро-сан в тот же момент протягивает широкую ладонь Иваизуми.              — Рад встрече, Хаджиме, — сразу обращаясь к нему по имени, приветствует Ойкава-старший, а затем на потеху Тоору вновь повторяется чуть нервная для Хаджиме сцена, где Хиро-сан так же просит отбросить формальности. И добивает словами, от которых внутри Иваизуми всё сжимается в трепете: — Мы же теперь одна семья.              — Суга-сан уже здесь? — вспоминая об остальных гостях, спрашивает Тоору. Его пальцы почти машинально поглаживают спину Хаджиме возле лопаток. Эта легкость в подобных, казалось бы, личных, домашних жестах, убеждает, что здесь, на территории семьи Ойкава им не стоит чего-либо бояться. Еще один пункт в копилку уверенности для Иваизуми. И, отринув сомнения, он укладывает руку на талию Ойкавы.              — Да, они с Даичи и Тобио гуляют во внутреннем дворе, — поясняет Хиро-сан, а затем хлопает сына по плечу и добавляет: — Так, пойду уточню у мамы, с чем помочь.              — Может, нам тоже? — тут же реагирует Тоору, хотя сам жмется к Хаджиме, будто они долго не виделись.              — Нет, ребята, вы в гостях, так что идите пока поздоровайтесь с Коуши и остальными.              Подмигнув, Хиро-сан бодро ретируется.              — Ну как ты, Ива-чан? Они ведь вовсе не страшные, правда? — интересуется Ойкава, развернувшись лицом к лицу с Хаджиме. Берет за свободную руку, переплетает их пальцы, а второй слегка приобнимает за шею, успокаивающими движениями нежно поглаживая по коже.              — Ты очень похож на маму, — первое, что выдает Хаджиме, и чувствует, как от близости и прикосновений Тоору окончательно становится лучше.              Тоору — частичка дома. Тоору пахнет родным уже, столь привычным для Хаджиме запахом, дарит умиротворение. И наплевать, что Хаджиме обязательно позже вспомнит, что надо надрать ему задницу за глупый смех, пока сам он покрывался холодным по́том во время знакомства с родителями. Сейчас Ойкава — его зона комфорта в новом пространстве, еще неизученном, и нужно время, чтобы привыкнуть. А делать это в руках Тоору гораздо естественней, проще.              — Нам часто это говорят, — замечает Тоору. А затем наклоняется и мягко целует Хаджиме в губы, буквально едва касается, словно дает вкусить лишь пробную версию, а полная будет дома по возвращении. — Не волнуйся, ладно? Я буду рядом. И мы всегда сможем уехать пораньше.              — Нет, правда, порядок, — отмахивается Хаджиме. Хмыкает. — Ну да, это было немного стрессово, но я, знаешь ли, тоже впервые знакомлюсь с родителями своего парня.              Ойкава лучезарно улыбается.              — Ты еще ни разу не называл меня вслух своим парнем.              — Это одноразовая акция, — тут же подкалывает его Хаджиме. — Особо не надейся.              — Ну, Ива-чан, — в шутку дуется Ойкава, а потом вновь аж светится, явно что-то придумал, чем тут же и делится: — Нам нужны милые прозвища для дома.              — У тебя уже есть одно, Дуракава, — нагло ухмыляется Хаджиме, чувствуя, что сейчас они действительно будто бы у себя дома.              — Нет же, я про другое, — настаивает Тоору. Не хватало только топнуть ногой от возмущения. — Вроде «сладкий» или «любимый».              — Фу. — Иваизуми демонстративно кривится, но Ойкава не обижается.              — Ладно, если не хочешь — не надо. Но за себя я не обещаю… Любимый.              Последнее слово шепчет буквально в самое ухо, прильнув к Хаджиме ближе. По телу ой как не вовремя пробегает волной тепло и сворачивается в животе клубком, как пушистый котенок. Ощущения слишком приятные и пока еще благопристойные, но Ойкава уже перед отъездом, пусть и невольно, соблазнял Иваизуми, а впереди целый ужин с родителями.              — Кхм.              Хаджиме, встрепенувшись, смотрит в сторону, ощущая прилив стыдливой неловкости, что их застукали. Только Тоору абсолютно спокоен и продолжает одной рукой обнимать Иваизуми за шею.              — Простите, что помешали, — с озорной улыбкой говорит элегантный мужчина, возле ноги которого жмется мальчонка и с любопытством наблюдает за ним с Тоору. Сзади них стоит третий, повыше и помощнее, довольно спортивный, чем-то напоминая фигурой самого Хаджиме. — Мы войдем?              Тут Ойкава все-таки отрывается от Хаджиме, хотя сразу тянет за собой за руку.              — Суга-сан, конечно. Просто я пытался немного подбодрить Ива-чана, — с лукавой улыбкой произносит Тоору, глядя искоса на Хаджиме.              А затем вновь по кругу: знакомство, обмен именами, рукопожатием. И хотя Хаджиме уже приходилось общаться с Сугаварой-сенсеем по телефону, вживую он, конечно, видит того впервые. Сугавара постарше их с Ойкавой, наверное, лет на десять. Второй же мужчина — схожего возраста — оказывается его партнером, Даичи Савамура, работающий полицейским. Оттого, как понимает Хаджиме, обладает подобным телосложением. Оба очень просты в общении, а еще Иваизуми невольно радует, что семья Ойкава так близко дружит с гей-парой, потому и предпочтение сына явно принимают не просто по принуждению или потому, что нет выбора. Более того, у Савамуры и Сугавары — ребенок. И это отчасти Хаджиме удивляет. В их стране нельзя официально регистрировать однополые отношения, не говоря уже об усыновлении, так что семья Суги-сенсея вызывает некоторые вопросы и любопытство. А параллельно тому понимание: у них с Тоору может сложиться так же. Это нормально. Это не выглядит странно, не выглядит неестественно. Хаджиме никогда не испытывал негатива к геям, хоть и не подозревал, что однажды сам умудрится влюбиться в парня. А теперь у него еще одно доказательство перед глазами, что два любящих друг друга мужчины могут жить как любая семья: обычно, иметь ребенка, ходить на ужин с друзьями, не получать за любое действие осуждение. Не стыдиться любить человека, несмотря на то, что общество может считать вас дефектными из-за собственной узколобости. Хаджиме и так бы не отказался от Ойкавы, боясь в перспективе возможных трудностей — их отношения изначально не шли по накатанной. Но теперь отчего-то становится проще. Рамки дома и безопасности расширяют границы.              — Папа, хочу писать, — маленький Тобио дергает Савамуру за брючину и смотрит на отца снизу вверх распахнутыми глазенками из-под густой челки. Тот быстро подхватывает сына на руки и, извинившись, отходит в уборную.              — А я пойду проверю, что там на кухне, — говорит Тоору, вставая с дивана возле Хаджиме. — Что-то родители долго.              Оставшись наедине с Сугаварой, Хаджиме боится неловкой паузы, но тот, возможно, из-за характера выполняемой им работы привык один на один общаться с любым собеседником.              — Тоору буквально светится в твоем присутствии, — без попыток поболтать на отвлеченные темы прямо говорит Сугавара.              Он сидит нога на ногу, расслабленно прислонившись к спинке кресла. У него до невероятного располагающий стиль и внешность — Иваизуми не отрицает, что Суга-сан привлекательный, хотя, естественно, не сравнится с Тоору. У Сугавары лучики в уголках добрых глаз и обаятельная улыбка, он весь будто некий источник светлой энергии. Понятно почему ему доверяют люди во время сеансов. Хаджиме не привык с ходу открываться кому-то, но сегодня — сейчас — он не ощущает необходимости отстраняться.              — Вы правда так считаете? Или просто говорите то, о чем мне было бы приятно услышать? — хмыкнув, отвечает, однако, с долей разумных сомнений Хаджиме.              Сугавара очаровательно улыбается.              — Я лишь замечаю очевиднейший факт. А еще он хоть раз за последнее время жаловался на кошмары или проблемы со сном? — спрашивает сенсей вдогонку.              Хаджиме поспорить не в силах.              — Спит как младенец. Которого только что покормили и укачали, — усмехается он.              — И в этом твоя огромная заслуга. Полагаю, Тоору многое, если не всё, рассказал тебе о своем прошлом.              Иваизуми кивает.              — Я очень рад, что ты и правда оказался его другом детства, — признается Сугавара. — Я видел, что Тоору готов был отпустить тот образ, заменив тобой, однако я переживал, что есть шанс не самого позитивного исхода. Но в результате всё обернулось гораздо удачнее. Пожалуйста, позаботься о нем, ладно?              — Я люблю его, — смело заявляет Хаджиме, сам отчасти опешив, как гладко и с легкостью эти слова срываются с языка. Он не жалеет. Ни на секунду. — И я сделаю всё, что в моих силах, для его счастья.              — Верю. И если понадобится помощь, знай, что ты тоже всегда можешь обратиться ко мне, Хаджиме. Не только как к специалисту, но как к другу. Тоору привел тебя в семью, а значит, ты тоже теперь не чужой нам. Ты отличный парень, и сделал серьезный выбор. Я очень рад, что вы с Тоору нашли друг друга.              Хаджиме едва открывает рот, чтобы поблагодарить Сугавару, но сзади разносится топот маленьких ножек, когда в гостиной вместе с отцом появляется куда более бодрый Тобио и прямиком направляется в уже распахнутые в ожидании объятия Суги-сана. Тот с задорным возгласом поднимает сына на руки и попутно подмигивает Иваизуми, будто ответив на невысказанное «спасибо», мол, удачи, мы все рядом и вас поддержим.              Когда все присутствующие наконец собираются в столовой, Хаджиме занимает место рядом с Тоору. Тот успевает мимолетно погладить его по бедру, улыбнуться — напомнить, что волноваться не стоит. Впрочем, неловкость правда почти отступает. Хаджиме ощущает себя свободнее. В этих стенах получается, как и дома, дышать полной грудью. Обстановка не давит, не напрягает, не кажется слишком, как он боялся, роскошной. И не выглядит, как бездушный шаблон элитного каталога. Всё в этом доме пропитано духом семьи и уюта, здесь нет места кичливости, так что можно забыть, кто хозяин.              По столовой то и дело разносится заразительный смех Сугавары или Мадоки-сан во время беседы — Хаджиме отмечает, что те двое очень близки по духу, хотя доктор Коуши в действительности оказался родственником Хиро-сана. Это тоже новый факт для Иваизуми, словно его постепенно, шаг за шагом вводят в семейные хроники. Сам он разве что отвечает на прямые вопросы, но зато с удовольствием слушает разговоры тех, кто собрался за ужином, пока под столом крепко переплетает пальцы с Тоору. Мадока-сан делится воспоминаниями о детстве сына, вновь заставляя того стесняться и до нелепости очаровательно надувать губы (только за этот факт Хаджиме хочет расцеловать Ойкаву-сан в обе щеки). Даичи в свою очередь вспоминает курьезные случаи, происходившие с ним на службе, а затем они с Сугаварой, как любые родители, мимоходом отвлекаются на ребенка, тут же пересказывая эпизоды из жизни Тобио. Иваизуми во время ужина отмечает, как мальчонка часто на него смотрит, словно оценивает. А затем, когда Тобио отпускают за какой-то игрушкой, тот возвращается и протягивает Хаджиме фигурку героя из манги, говоря, что они выглядят одинаково. Кажется, с помощью чужой личности Хаджиме завоевывает расположение Тобио. Иваизуми усаживает мальчика к себе на колени, пока тот желает о чем-то ему рассказать едва ли не по секрету, а затем, подняв голову, замечает направленный на себя взгляд Тоору, будто тот еле держится, чтоб не расплакаться.              — Ива-чан, ты так здорово смотришься с ребенком, — лопочет Ойкава и тут же наставляет на него с Тобио камеру. Хаджиме пытается увернуться, но в итоге просто прячет лицо в мягкой, густой макушке малыша Тобио.              Ойкава, кажется, хрюкает от умиления.              Хаджиме не замечает, как в итоге проносится время. Все уже насладились десертом и переместились обратно в гостиную. Тобио, вероятно, выбрав Иваизуми своим любимчиком этим вечером — и ненароком заставив почти серьезно ревновать Ойкаву — вскоре практически засыпает у него на коленях, а когда Сугавара берет сына на руки, начинает капризничать. Все понимают: пора расходиться, ведь устал не только маленький Тобио. Вечер прошел замечательно.              По-семейному.              Это слово неоном светится в мозгу Иваизуми. Его приняли. Крохи сомнения мелко покалывают, но Хаджиме встряхивается. И пытается следовать голосу разума, интуиции. В этом доме — в этой семье — нет опасности. Здесь он желанный гость. Здесь он часть общей картины. Он вписывается. И в этом, конечно, большая заслуга Тоору. Когда-то он возвратил Иваизуми свободу. Теперь безвозмездно дарует Хаджиме главное. То, что давно исчезло и держалось исключительно благодаря Нао. Но вновь появилось, наполнив жизнь забытыми красками в разных обличиях: в щемящей любви самого Тоору, в материнской заботе Мадоки-сан, в бодрящей улыбке Сугавары-сенсея, в доверии малыша Тобио и в крепком рукопожатии Хиро-сана и Даичи.              Тоору вернул Иваизуми чувство семьи. Чувство нужности.              — Приезжайте обязательно к нам в гости, — приглашает Суга-сан, прижимая к плечу окончательно уснувшего сына. — Кажется, Тобио полностью очарован Хаджиме-куном.              — Ага, у Тоору появился молодой конкурент, — посмеивается Даичи, бережно обнимая супруга за плечи.              — Эй! Я не для этого привел Ива-чана, чтобы его тут же попытались увести у меня из-под носа, — в шутку возмущается Ойкава и тут же крепче цепляется за руку Хаджиме, заставляя всё семейство добродушно смеяться над его ребяческой выходкой.              Проводив Сугу и Даичи, Хаджиме с Ойкавой тоже задерживаться не планируют: Тоору зевает почти как маленький Тобио, над чем Мадока-сан мило подтрунивает, вдогонку вспоминая еще один нелепый, но чертовски очаровательный эпизод из прошлого, когда Тоору заснул в садике на горшке. Хаджиме не сдерживает открытой улыбки, за что Дуракава больно щиплет его за щеку — ну ей-богу, как маленький, — но после быстро туда же и чмокает.              — Ладно, езжайте, чтобы Тото не уснул прямо здесь на пороге, — продолжает подшучивать Мадока-сан и тянется к сыну с объятиями. — Спасибо, что навестили, мальчики. Ждем вас в любое время.              — Спасибо за угощения, мам. Люблю тебя, — отвечает Тоору и целует мать на прощание.              Прежде чем Иваизуми успевает произнести благодарности за радушный прием и гостеприимство, Мадока-сан шагает и обнимает его ровно так же, как только что обнимала сына.              — Спасибо, что присматриваешь за Тото, Хаджиме. Была рада встрече.              Иваизуми буквально окутывает чувством легкой тоски по собственной матери, но сильнее — глубокой благодарностью и теплотой в сторону этой прекрасной женщины. Он колеблется лишь мгновение, а затем сам сжимает Мадоку-сан в ответном объятии.              — И я счастлив был познакомиться с вами. Спасибо.              В горле комок из эмоций. Не из ненависти или отчаяния, как было раньше — до жизни с Тоору. Из признательности, доброты и нежности. Это так непривычно, то до слез замечательно.              — Обязательно сходим с тобой в зал, да? Я давно не боксировал, поэтому, надеюсь, ты напомнишь мне пару-тройку приемов, — протягивая ладонь, как только Иваизуми отпускает Мадоку-сан, говорит отец Ойкавы. Тот, как выяснилось за ужином, в молодости пару лет занимался боксом, что на несколько пунктов быстрее сблизило его с Хаджиме.              — Конечно, Хиро-сан, с удовольствием, — с энтузиазмом отвечает он, отвечая на бодрое рукопожатие.              Ойкава-старший совсем по-отечески напоследок хлопает Хаджиме по плечу и просит сына вести осторожнее и следить за дорогой.              — Позвоните, когда доберетесь, — добавляет Мадока-сан.              — Обязательно, мам. До свидания.              Иваизуми яснее ясного чувствует: он вернется сюда вместе с Тоору с радостью.