Это не лечат врачами

             — Куда едем? — сдержанно спрашивает Хаджиме, когда через полчаса после их с Ойкавой разговора они оказываются внутри его богатенькой, пахнущей дорогой кожей и чем-то свежим тачки.              — В Гинзу. А там пройдемся пешком, — куда веселее него отвечает Ойкава, и тогда Хаджиме давит на педаль газа, крепко сжимая руль.              По пути Хаджиме молчит, не пытаясь ответить хотя бы односложно, пока Ойкава пытается его расшевелить, закидывая вопросами. Этот смазливый денежный мешок явно преследует пока неясные Хаджиме цели, так что нужно держать ухо востро. Хаджиме пока с трудом понимает, как ему следует реагировать. Но первая волна злости, вызванная скорее безысходностью своего положения то ли марионетки, то ли пешки, откатывает, и Хаджиме решает, что пока проще выполнять работу и обдумывать ситуацию, чем навлекать на себя возможный гнев Ойкавы за неповиновение. Условия пребывания в квартире и власти нового «босса» вызывают скорее вопросы — много вопросов — чем ощущение внезапной свободы от цепи Нариты. Хаджиме понимает: он по-прежнему нихрена не свободен. Поменялась лишь обстановка, длина и качество поводка, а еще сам «хозяин», которого, в отличие от подонка Нариты, Иваизуми совершенно не знает.              Об Ойкаве Тоору Хаджиме никогда не слышал, слишком уж в разных кругах они крутятся. В разных мирах. В разных, черт возьми, вселенных. Такие как Ойкава обычно не замечают подобных Иваизуми. Они грязь под начищенными до блеска ботинками. Они размазанные тени за окнами их дорогущих тачек и фешенебельных домов. Они безликие фигуры среди обслуги и тех, кого толстосумы не поощряют вниманием. Так почему Ойкава Тоору заметил его?              — Если будешь молчать, я могу и обидеться, Ива-чан, — дуется Тоору, когда Хаджиме снова пропускает мимо ушей его вопрос.              Нет, он прекрасно слышит. Треп Ойкавы окружает его со всех сторон, как навязчивое жужжание пчелиного роя. Хаджиме стискивает зубы, чтобы не тявкнуть на болтливого пиздюка. Чтобы не приказать ему наконец замолчать, переставая делать вид, будто они приятели, выбравшиеся на прогулку. Руки до белых костяшек сжимают руль, едва ли не представляя под пальцами шею Ойкавы, которую хочется сдавить, лишь бы тот прекратил изливаемый им словесный понос. Зачем он вообще открывает рот? Какой в этом толк? К чему эта двуличная имитация любезной беседы, где обоим будто не наплевать?              — Мне насрать, — бросает-таки Иваизуми. — Я не нанимался к тебе на работу и уж тем более не нанимался быть твоей ручной обезьянкой. Скучно? Напиши своим богатеньким дружкам и болтай с ними.              — Да, ты прав, — хмыкает внезапно Ойкава, так что добродушно-дурацкое выражение его лица сменяется чем-то более взрослым и хмурым, словно грозовая туча резко заслоняет собой летнее солнце. — Ты не обращался ко мне за помощью, это было сугубо мое решение. Я выкупил твой долг, освободив тебя от ошейника Нариты, по всем документам теперь ты должен деньги мне, а не ему. Но заметь, я не бросаю тебя на ринг, где из тебя раз за разом пытаются выбить жизнь. Не прошу выполнять дерьмовую и грязную работу для меня. Я всего лишь пытаюсь завести с тобой хотя бы жалкий намек на диалог. Неужели тебе это настолько противно и сложно? Разве лично я сделал тебе что-то плохое? Ответь хоть на этот вопрос, Ива-чан.              — Я не понимаю твои мотивы. Это напрягает, — после короткого молчания уже спокойнее отвечает-таки Иваизуми. Будто слегка устыдился или же просто остыл. Он избегает глядеть на Ойкаву, пялясь исключительно вперед. Сосредоточенный. Напряженный.              Кто-то нетерпеливый сигналит позади, когда цвет светофора меняется на зеленый.              — Можешь мне не верить, но я своих мотивов тоже до конца не понимаю, — признается Тоору, смягчаясь. — Просто ты мне понравился.              Когда Хаджиме смеется, Ойкава рядом с ним будто пугается от неожиданности.              — Знаешь, кажется, ты перепутал бойцовский клуб с магазином, Тоору.              Хаджиме оборачивается, все еще улыбаясь, но лицо Ойкавы, с которого враз спадает весь глянец и лоск, то выражение удовлетворенности и некоего превосходства от разницы их положений, отрезвляет. Ойкава внезапно выглядит младше — сколько ему вообще лет? — почти мальчишка. Он пялится на Хаджиме как под гипнозом. Да что Иваизуми такого сказал? Или Ойкава так удивился, что Хаджиме в принципе ему что-то ответил? На короткие секунды Хаджиме становится не по себе. Он быстро возвращается к дороге за лобовым стеклом, силясь вычеркнуть выражение лица Ойкавы, которое полоснуло по памяти донельзя странными флэшбеками. Нет, конечно же, нет. Он не мог видеть Ойкаву Тоору раньше. Это просто немыслимо и абсурдно. Только, черт возьми, отчего-то кажется болезненно знакомым. Как вспышка в голове.              Позже, шляясь из одного дорогого бутика в другой, Ойкава явно чувствует себя в своей тарелке. Но не Хаджиме. Даже на ринге у Нариты он мог абстрагироваться, но здесь ощущает себя словно под стеклянным колпаком. Словно бабочка, приколотая булавкой к доске. Он выделяется.              — Ива-чан, примерь это. Хотя и вот это тоже.              Ойкава пихает ему в руки вешалки, а затем толкает в направлении примерочных.              — Когда оденешься, выходи. Я оценю.              Сам Ойкава уже обвешан пакетами с эмблемами модных брендов, и даже Хаджиме с каким-то пренебрежением держит в пальцах один, будто тот обжигает ладонь.              В кабинке Хаджиме, хмурясь, стягивает свои привычные шмотки и напяливает выбранные Ойкавой брюки и джемпер. На ценник даже страшно смотреть. Цифры там скорее смахивают на артикул, чем на стоимость. В мире Хаджиме такие деньги не тратят на тряпки.              Распахнув дверь примерочной, Хаджиме почти смущенно, что едва ли для него свойственно, показывается на суд Ойкаве. Тихое «вау» и блеск в глазах машинально заставляют Хаджиме напрячься. Что еще за реакция? Что она значит?              — Определенно берем все, что на тебе сейчас надето, — отвечая на неозвученный вопрос, с энтузиазмом произносит Ойкава, вспархивая с пуфика, на котором ожидал. — Сидит потрясающе.              Хаджиме хочется ему возразить, хотя бы из глупой вредности, только истина в том — он отчетливо видит в отражении зеркала — эти стоящие, по его личным меркам, бешеных денег тряпки и правда ему идут.              — Не переодевайся обратно, хорошо? — воодушевленно просит Ойкава. — Я попрошу снять ценники и упаковать твои старые вещи. Хотя на твоем месте я бы просто выбросил их в ближайшую урну.              Смеясь, он выходит из примерочной в зал, вероятно, чтобы позвать кого-нибудь из персонала, а Хаджиме почему-то злится, толком не понимая причин. Еще пару часов назад он рычал, огрызался, а теперь как послушный щенок едва не виляет хвостом под восторженным взглядом хозяина, подарившего питомцу игрушку. Нет, он по-прежнему зол на Тоору, ему претит идея быть в его подчинении, развлекать, потакать и не знать, что Ойкава желает с ним сделать. Для чего он его купил? «Ты мне понравился». Пфф, что за лепет? Я ж не кукла, думает Хаджиме, которую ты принес в дом, а теперь наряжаешь под настроение, чтобы хвастаться обновкой таким же холеным друзьям.              Будто в подтверждение своим размышлениям, Хаджиме порывисто снимает с себя дорогие шмотки, словно вычурную мишуру с дешевой рождественской ели, влезает в привычные джинсы с толстовкой и стремительно шагает из примерочной к выходу, минуя о чем-то весело воркующего с консультанткой Ойкаву.              — Ива-чан, ты чего вдруг сорвался? — удивленно спрашивает тот, когда через пару минут находит Иваизуми стоящим возле перил в тройке метров от бутика.              Возможно, Хаджиме только кажется, но в голосе Ойкавы проступают беспокойные нотки. Хм, наверное, думал, что Иваизуми украл ту одежду и решил драпануть, не иначе. Ойкава кладет ему ладонь на плечо, но Иваизуми дергается, избегая касания. Почти инстинктивно. Примитивный защитный рефлекс.              — Так ты скажешь, что случилось? — продолжает как ни в чем не бывало Ойкава, проигнорировав жест Хаджиме.              Опираясь сложенными руками на перила, Иваизуми молчит и смотрит вниз на снующих по торговому центру людей: сплошь под стать Ойкаве, лощеный образ и глянец на лицах. Таким как он сам тут явно не место. И неважно, будут ли на нем тряпки ценой в его заработок за пару месяцев. Он выходец из иной социальной прослойки.              — Так ты закончил разбрасываться бабками? — в итоге спрашивает Хаджиме, оторвавшись от наблюдения.              Не поворачивается, только глядит на Ойкаву через плечо деланно безразлично. Мимолетное волнение — и что это? Неужели обида? — стекает с лица Ойкавы, сменяясь куда больше привычной ухмылкой в уголках приподнятых губ и легким прищуром глаз.              — А ты хочешь пригласить меня куда-то еще, а, Ива-чан?              Ойкава с каким-то до отвращения естественным изяществом и жеманством прислоняется спиной к ограждению, чуть перевешиваясь назад так, что его голова парит над пустотой, а руки ровной линией ложатся на перила. Его пальцы легонько касаются локтя Хаджиме, наблюдающего за коротким перфомансом.              — Знаешь, я бы уже поел, — видимо, все равно особо не ожидая получить от Иваизуми внятного ответа, дальше говорит Ойкава. — Как насчет ужина дома? Приготовишь что-нибудь?              — Вряд ли наши предпочтения в еде схожи, — замечает Хаджиме, стараясь не глядеть на Тоору, который расслабленно виснет на ограждении.              — Ты многого обо мне не знаешь, Ива-чан, — хмыкает Ойкава и меняет позу, вставая к Хаджиме едва ли не впритык. — Поэтому я хотел бы, чтобы мы… хм… подружились, ладно? Так будет проще. И ты, надеюсь, перестанешь кусаться. А то ты как волк, чья лапа была в капкане. Боишься теперь, что эта железная пасть вновь сомкнется, если будешь недостаточно осмотрителен и напряжен. Но я не охотник, Ива-чан. Я скорее добрый лесник.              Радуясь собственному остроумию, Ойкава отталкивается от перил, поднимает с пола шеренгу пакетов, среди которых Хаджиме замечает и бренд последнего магазина, откуда сбежал, и шагает в направлении эскалаторов.              На обратном пути едут молча. Закинув покупки на заднее сиденье, Ойкава садится рядом с ними и всю дорогу пялится в мобильник, периодически что-то печатая и тихо напевая мотивчик играющей по радио песни. Хаджиме одновременно рад и в напряге от такого затишья. Не ждать подвоха от Ойкавы все еще сложно.              Очутившись вновь в квартире, источающей безликие запахи вроде комнатного освежителя, чистых полотенец и накрахмаленного белья — словно номер гостиницы, сменяющий постояльцев один за другим — Ойкава сваливает все пакеты в прихожей.              — Разберем все после ужина, — говорит он, переобуваясь в домашние тапочки. — Кстати, я решил, что хочу якисобу. Все продукты должны быть на кухне. Поищи, а я пока схожу в душ.              Его слова не звучат как полноценный приказ, но и мало похожи на любезную просьбу. Скорее на данное боссом задание.              Просторная светлая кухня выглядит макетом из каталога, но не местом, где кто-то взаправду готовит и ест. Стерильно чистая и такая же бездушная, как и весь дом Ойкавы. Собственная скромная однушка с тесной кухонькой, к которой Хаджиме не испытывал, впрочем, особой привязанности, сейчас вспоминается ему уютным уголком. Правда, как ни пытается, Хаджиме не чувствует острой тяги в ней оказаться.              Что для него вообще дом? Место, где ты проводишь ночи? Где собирается за столом семья? Где разлетаются запахи с кухни и голосом диктора новостей бубнит телевизор?              Место, куда хочется возвращаться. Возвращаться к кому-то.              У Иваизуми подобного места давно уже нет.              Хаджиме включает холодную воду, потоком хлынувшую из-под крана, мочит руки и трет лицо, как будто силясь стереть ненужные образы прошлого. Капли стекают на ворот толстовки, заползают под рукава, заставляя ткань неприятно липнуть к коже. Хаджиме стаскивает ее и только сейчас вспоминает, что с собой у него нет ни единой вещи, чтобы переодеться. Все осталось в той самой квартирке, служившей имитацией дома.              Плюнув на приличия, Хаджиме напяливает быстро найденный фартук на голое туловище, а после изучает нутро холодильника. Ойкава не врал — тот забит под завязку. Явно постарался кто-то из слуг. Почему-то это слово первым рождается на языке. Не наемный работник или домашний помощник. Прислуга.              Он тоже?              Неизвестность собственной роли не позволяет расслабиться.              Готовка на время отвлекает Хаджиме от размышлений, наполняя его каким-то умиротворяющим спокойствием, а блеклую кухню ласкающими нюх ароматами жареных овощей и мяса.              Не имея широких возможностей для разнообразного питания, Хаджиме учился готовить наиболее питательную и полезную для его рациона пищу из простых и доступных продуктов. Так что приходилось порой приложить фантазию. Из провианта на кухне Ойкавы можно было позволить себе куда более изысканный ужин, чем обычная якисоба. В представлении Хаджиме, Ойкава в принципе питался сплошь в дорогих ресторанах, располагающихся на верхних этажах богатых высоток или главных улицах элитных районов Токио. Так зачем ему есть стряпню Иваизуми?              — М-м-м, Ива-чан, пахнет потрясающе.              Хаджиме пропускает появление Ойкавы на кухне. С полотенцем на влажных волосах, босой и в висящих на бедрах домашних шортах, он втягивает носом летающие вокруг запахи и шлепает прямо к Хаджиме.              — Уже готово? — интересуется он, заглядывая в сковороду практически через плечо Иваизуми, так что того обдает волной свежести с примесью чего-то мятного, исходящего от Тоору. — Не терпится оценить твои кулинарные навыки. А то вдруг я зря рассчитал кухарку?              — Твои проблемы, — парирует Хаджиме, помешивая деревянной лопаточкой лапшу. Еще пара минут, и можно садиться за стол.              — Выпьешь со мной? — предлагает Ойкава.              Хаджиме оглядывается и видит, как тот уже роется в скрытом за дверями шкафчика мини-баре, а после раздается звон от соприкосновения стеклянных бутылочных боков, когда Ойкава вынимает красное вино.              — Я не пью, — отзывается Хаджиме.              — Вообще? Или со мной? — с явной иронией уточняет Ойкава              Закрыв дверь мини-бара, вновь приближается к Хаджиме, встает почти впритык, задевая плечом, и достает из ящика открывашку.              — С теми, кому не доверяю, — бубнит в ответ Иваизуми и снимает с плиты готовую якисобу.              — Опять ты за свое, Ива-чан.              Ойкава дуется, выпячивая губы, вздыхает и вонзает штопор в пробку, а потом с усилием начинает ту вынимать, пока с коротким «чпок» та не вылезает из горлышка.              — Как тебе? Правда прекрасный букет? — и подносит бутылку под нос Хаджиме, который раскладывает по тарелкам еду.              Он отворачивается, хотя успевает уловить приятные нотки, кажется, смородины и малины.              — А мне нравится, — пожимает плечами Ойкава и теперь уже тянется выше за бокалами. Будто все необходимые ему предметы намеренно хранятся там, где маячит Иваизуми.              Пожелав приятного аппетита, оба принимаются за еду.              — М-м-м, Ива-чан, очень вкусно. Где ты научился так готовить? — хвалит Ойкава, едва прожевав. Аж глаза прикрывает.              Хаджиме отводит взгляд. Вот же показушник. И неважно, что сейчас Тоору хвалит его стряпню. Ничего в ней особенного. Это всего-то обычная якисоба.              Но все равно приятно. Вот же черт.              — Нигде. Я один живу. Пришлось практиковаться, — отвечает Хаджиме, а потом, вспомнив, добавляет: — Мне нужно забрать из дома одежду. Я…              Дальнейшая реплика застревает. Вертится на языке, но как правильно поставить вопрос? Спросить разрешения? Или же заявить, что Хаджиме завтра едет и точка?              — Окей, утром ты вряд ли понадобишься мне, так что можешь заниматься своими делами. Если что — я позвоню. Только, пожалуйста, отвечай. Не игнорируй мои звонки, ладно? — просит Ойкава, будто почти уверен, что Хаджиме сразу сбросит входящий вызов.              — Да, — коротко отвечает Хаджиме.              В конце концов Ойкава и правда обращается с ним, скорее, как с гостем, нежели со своим слугой. Может, его повадки немного странные и вызывают у Хаджиме противоречия, они ведь раньше жили совершенно разными жизнями.              Но что если им действительно… подружиться?