the truth untold

Иногда казалось, что ещё немного и он лопнет. Взорвется, разлетится и сломается вдребезги, разбиваясь громче чем бомбы*, в самом деле. Но за ночь это проходило, само собой как-то устаканивалось и становилось терпимо. Иного выбора не оставалось, приходилось встречать новый день, жить и выживать, вести ту жизнь, которую он, вроде как, должен был любить. Всё было в порядке. И привычно злить Чонгука, донимать и заставлять кипеть от ревности, было делом неотъемлемым, важным, и вообще, едва ли не смыслом жизни. Он просыпался ради этого. — Чу-иии, — тянул он нараспев и плюхался рядом с ней, с другого бока. Трепал по голове, точно котёнка, и улыбался хитро. Цзыюй всегда широко улыбалась, ямочки её в такие моменты становились ярче, ослепляли и пробуждали внутри такие чувства, о существовании которых он даже не знал. Её хотелось затискать, до умилительного сладкой она была, что он готов был смотреть на неё часами. Раньше, до того как они познакомились ближе, ему казалось что она чрезмерно надменная и преувеличенно холодная. Он был не самого лучшего мнения о ней, просто потому, что пути их почти никогда не пересекались. Она всегда была окружена другими людьми, как и он. Вокруг них всегда была уйма народу, уж больно популярны. Тэхён никогда не пытался казаться кем-то другим, он был часто сам себе на уме и описал бы себя, если в двух словах: милый и наивный. Он любопытствовал во всем, на что так или иначе обращалось его внимание. Будь то философия преподавательская или же из душ молодёжных общин, постигших бессчетное количество боли и страданий. Он интересовался искусством, культурой и музыкой, а иногда, из любопытства, ему давались на отлично проекты по сопромату или же химии. Ему нравилось наблюдать за людьми, за эмоциями. Будучи с раннего детства любопытным, любознательным и доверчивом, с возрастом, он, пару раз съев на этом собаку, стал совсем чуточку замкнутым. И именно эти слияния, словно стали квинтэссенцией его становления и сделали его таким, каков он сейчас. Теперь, как часто он слышит, люди очарованы им, обольщены и тянутся к нему. Сам он вряд ли назвал бы себя достаточно общительным, Тэхён часто держит дистанцию и строго блюдёт субординацию с чужими. Но люди, все так же очаровываются его низким голосом, они засматриваются когда он говорит или когда он, как иногда случается, смутившись, опускает взгляд и улыбается. Они очаровываются тем, как он прячет свои глаза за длинной челкой и нагло ухмыляется. Их всех, без исключения, тянет посмотреть, потрогать, полюбоваться. Сейчас, что бы он ни выкинул, они примут его восторженно. Решит ли он вырядиться в наряд диснеевской принцессы и разукрасить губы или же сморозить не самую удачную шутку, все это будет казаться для них милым. Он не будет выглядеть чудоковатым подростком, каким был в самом деле когда-то, открытый всему миру. И все лишь потому, что он красив. Ему простят любую оплошность: упади, ударься, засни и заляпай слюнями всю аудиторию, эти люди будут пищать от восторга. Но ведь много лет назад все было иначе. Его побаивались и называли чокнутым. Он ошибочно полагал, что раз уж она настолько красива, то и мысли у неё, под стать пустоголовым красавицам. Пока однажды, она не оказалась за соседней партой. Каким-то чудом её занесло на третий ряд колизея, совсем рядом с ними. Сначала они вместе подготовились к тесту по философии, затем сдали лабораторные по профессиональным дисциплинам и обнаружили себя вместе обедающими. Время в тот день пролетело незаметно. Ему ещё никогда, ни с кем не было так легко и непринуждённо. Даже рядом с Чонгу порой приходилось выражаться яснее, чтобы он точнее понял мысль. Но с Цзыюй эта нужда отпала, она понимала любую недосказанность и неопределённость во мнении, старалась сначала выслушать и понять, разобраться, и лишь потом делала свои выводы. Она была настолько поразительной, осмысленной и сознательной, что всё что он ощущал в те дни — щенячий восторг. Она была собой: простой девочкой, наивной не потому что, а вопреки. Это был её выбор: быть наивной и верить. Верить, даже если предают снова. Ей казалось, что однажды найдутся те самые, ради которых стоит жить, а до этого, нужно ждать и верить. Цзыюй источала искренность и благородную простоту, присущую тем людям, что познают горечь поражения. Она застенчиво улыбалась и смущалась, и делала это так сладко, что он уже к концу недели их знакомства точно знал: пропал навсегда. Оглядываясь назад, думается ему, что иначе и невозможно. Её, такую вот, которую хочется сожрать, искусать за щеки, затискать и зацеловать, сладко-сладко, до фейерверков в глазах, невозможно не полюбить. Будто непреложная истина, у него на сердце выжжен лишь один завет — любить её. И какие бы там ни были каноны, вселенные и параллельные миры, сколько бы их ни было, в одном он уверен. В каждом из них, миллионы, миллиарды вариантов, и в каждом из них он любит её так же крепко и навсегда. Теперь они всегда были втроём. И в этом была его радость, и в этом — величайшая боль. Полтора года назад, Тэхён сидел между ними и точно знал, что сам он, весь без остатка, принадлежит ей. И она, по умолчанию, ему. Сегодня она сидит между ними, и он, Тэхён, как никогда знает — Цзыюй теперь лишь для Чонгука. Как-то так получилось, что в их трио теперь ему нет места. — Чооуууиии, — вновь нараспев коверкает он её имя, с наслаждением ощущая как оно правильно ложится на языке. Цзыюй ему улыбается, треплет по отросшей чёлке и совсем не замечает, как он прячет свой потяжелевший взгляд за ней. Она возвращается к конспекту, а Тэхён пальцами подхватывает прядь её длинных, чёрных волос и глубоко вдыхает. Совсем на мгновение, ему хватает лишь слегка вдохнуть, чтобы почувствовать как нутро тут же заполняется душистой лавандой. Чонгу отрывается от конспекта, не замечая подобной выходки. Тэхён успевает устроить голову на её плече и смотря в глаза другу, поддразнить: — Юи, — ласково зовёт он. Она отрывает голову от тетради и поворачивается к нему, на мгновение подластившись головами и насмешливо тянет: — Что? Тэхён словно сгорает заживо. Плавится в этой мнимой идиллии. — Пойдёшь со мной на свидание? — мягко и вкрадчиво выдыхает он, замечая, как темнеет взгляд Гука. — Пойду, — смеясь, она вкладывает свою тонкую ладонь в его, совсем не ощущая витающего напряжения. — Оставим Чонгу сторожить наши вещи, пока будем гулять и веселиться? — для него это подобно героину. Он подсел. Балансируя на грани дружбы и любви, он не задумываясь выбрал первое, не успев даже побороться как следует. А теперь, будто учуявший добычу хищник, он упивался затаенным страхом на дне карих глаз своего друга. Полосовал шутливыми словами-лезвиями, терзал небольшими ранками и выцеживал из них боль по чуть-чуть, на каждый день, совсем немного, но слишком ощутимо для двоих. Чонгук лишь сжимал кулаки в бессилии и хмурился, стоило Тэхёну оказаться рядом с Цзыюй. Тэхён упивался, и вместе с тем ненавидел себя за подобное малодушие. Сжирал себя ночами и по утрам врывался в новый мир с новыми силами. И так день ото дня. — Почему ты так злишься на Тэхёна? — услышал он однажды, как Цзыюй спрашивала Чонгука. — Он ведь всего лишь шутит. Чонгук тогда шутливо отмахнулся, не желая говорить очевидное для них вслух. А Тэхён, грустно усмехнувшись, в этот день сбежал с пар. И как бы он ни боролся с собой, что бы ни делал, всё чего он хотел — она. И быть может там, в тех самых мирах и вселенных, существует хоть один вариант в котором они вместе смогут быть?