Люби меня, люби

      В глаза бил яркий свет. Он не был похож на мягкий солнечный: ослепительно белый, режущий глаза даже сквозь сомкнутые веки, раздражающий и побуждающий проснуться. Казалось, от него нет спасения. Глаза спящего нехотя разомкнулись, всё вокруг плыло, слёзы градом стекали по щекам. Спустя пару минут взгляд сфокусировался, лежащий несколько раз моргнул и смахнул влагу с век и щёк. Очнувшийся находился в большой комнате, выкрашенной в белый цвет: около стен рядами стояли койки, в конце было большое окно, за которым была тьма. Длинная лампа на потолке испускала яркий, люминисцентный свет, который, не дробясь на мелкие лучи, широким потоком освещал каждый уголок. Лежащий аккуратно покрутил головой: справа от него стояла большая металлическая коробка, от которой отходила прозрачная трубка, слева стояла капельница. Он осмотрел себя - на лице была кислородная маска, в руке воткнута игла, через которую что-то вливалось в него. Больной ничего не понимал, казалось, он находится в дичайшей прострации.       Вдруг, голову пронзила боль, словно раскалённая спица воткнулась прямиком в мозг. Воспоминания начали стремительно возвращаться, перед глазами пролетали картинки былого, словно ворох брошенных на стол фотографий: большой чертог, несколько каминов, кровать с одеялами, чьи-то мягкие волосы и сильные руки, заботливо поглаживающие плечи. Образы возникали и исчезали, смешивались, переходя из одного в другое. Парень схватился руками за голову, едва ли не крича от боли и огорчения. Он всё понял. Его разлучили с его любовью, с его родным человеком, вырвали из зоны комфорта. Казалось бы, всё только стало налаживаться: всего лишь мгновение назад он лежал в одной постели с объектом своего обожания, с тем, кто заменял воздух, кто был смыслом его жизни… Именно в этот сладострастный момент наслаждения тело решило устроить подлянку. Та часть сознания, что угасла, пока тело надышалось удушливым газом, решила побороться за жизнь. Его, словно неоперённого орлёнка, вырвали из гнезда и бросили в реальный мир. Слёзы обиды и отчаяния брызнули из глаз Вадима, он был не в состоянии принять такую вселенскую несправедливость. Парень чувствовал себя ребёнком из бедной семьи, которому снится огромная куча подарков в новогоднюю ночь, тающая с рассветом. Нельзя описать это чувство: оно больше, чем простое разочарование, сильнее, чем самая жёсткая обида, и глубже, чем самая сильная привязанность.       Вадим понимал, что больше никогда уже не увидит Робба, не прикоснётся к его волосам, не произнесёт шёпотом его имя, пока он, покрывая поцелуями шею, спускается ниже и ниже. Парень не верил в то, что произошедшее было наяву. Минута сменялась другой, он всё сильнее убеждался в том, что это плод его воображения. Но почему он до сих пор чувствовал запах деревянных стропил, ощущал губы Робба своими, видел перед собой эти синие бездны, в которых так легко потеряться? Почему тело ощущало ту сладкую боль, которая всегда появляется после близости? Ответов на эти вопросы не было. Вадим метался среди двух огней: всего его чувства настойчиво твердили о реальности произошедшего, холодный рассудок же всё отрицал.       Резкий скрип двери и быстрые шаги выдернули его из размышлений. Лежащий на койке повернул голову и увидел врача, который подходил к нему. Мужчина в годах внимательно посмотрел на Вадима, долго смотрел на прибор, переводя глаз с него на пациента и обратно. Поправив очки на носу, глубоко вздохнув и медленно выдохнув, врач процедил:       - Ваше состояние более чем удовлетворительное и вам более ничего не угрожает. Завтра днём готовьтесь к выписке.       - Благодарю, - сдавленным голосом произнёс парень. – Доктор, а что всё-таки со мной было?       - Надышался аммиаком, да и всё тут. Хорошо хоть, тебя вовремя вытащили из твоей газовой камеры. Ещё бы чуть-чуть и, как минимум, ты бы отделался комой, как максимум – летальным исходом.       Доктор ещё раз окинул его взглядом, глянул на панель, нажал на кнопку и, развернувшись, резко поспешил к двери. Белый халат развевался за спиной, в движениях мужчины прослеживалась скованность, руки непроизвольно дёргались – словом, весь его вид говорил о чрезмерной усталости. Схватившись за ручку, он внезапно развернулся и бросил Вадиму:       - И да, маску можешь снять, она тебе больше не нужна. Я позову медсестру, она уберёт капельницу и принесёт тебе что-нибудь поесть. Всего хорошего. Спокойной ночи не желаю, так как ты наверняка выспался, - губы врача тронула слабая, вымученная улыбка.       Дверь за ним захлопнулась, словно затвор ружья. Вадим заметил, что мир потерял краски. Всё вокруг казалось серым и безжизненным. Он чувствовал себя бездушным, опустошённым и очень сильно подавленным. Жить не хотелось совершенно. Парень вперил глаз в потолок: огромное белое пространство пересекали трещины, сходясь в некоторых местах, образуя «озёра» из ям, где обвалилась штукатурка. Спустя пару мгновений в палату вошла молоденькая девушка, оставляя за собой шлейф цветочных духов. Она подошла к Вадиму, слегка провела пальцами по его запястью и вытащила иглу из вены, залепив место укола лейкопластырем. Взяв капельницу-переноску она жизнерадостно улыбнулась парню и тихо сказала:       - С возвращением, счастливчик. Алексей Михайлович даже и не думал, что выберешься. Он сказал, что ты надышался нашатырём. И как же тебя угораздило, бедный?       Вздохнув и легонько покачав головой, она опять подмигнула и вышла из палаты, мягко притворив дверь. Парень лёг на бок и, против воли, выдохнул от облегчения: спина, на которой он лежал все время, пока находился в отключке, неимоверно ныла, в мышцы как будто вставили спицы. Он смотрел на смазанную муть за окном: начинался дождь, и капли стекали по пластиковому стеклу, вычерчивая дорожки в пыли, налипшей на них. Бороздки от воды сливались в сюрреалистичный узор, мысли носились в голове и путались. Ему казалось, что его душа умерла, а тело живёт по инерции. Он не находил радости во вздохе, не ощущал удовольствия от того, что может видеть мир во всех его красках. Вадим лежал, находясь в глубочайшей апатии: его сознание всеми силами старалось отгородится от внешнего мира, сконцентрироваться на оставшихся эмоциях и ощущениях. Однако, они ускользали, словно песок сквозь пальцы, стирались навсегда. Парень медленно обхватил руками колени, взгляд был устремлён в пустоту, она же читалась в его глазах. Он боялся, что образ Робба начисто сотрётся из его памяти. Вадим натянул одеяло до подбородка, вдохнул и под размеренный шум дождя уснул.       На удивление, проспал он достаточно долго, проснувшись только к полудню. Лампы больше не горели: сквозь перекошенные жалюзи били последние лучи увядающего осеннего солнца. Парень сел на кровати, вытянул руки, разминая их. Вдруг его взгляд упал на фиолетовый синяк около локтя. Он вспомнил, что именно туда его ударили турнирным мечом на последней тренировке. Вадим окончательно запутался: что же с ним всё-таки произошло? Он со стоном рухнул на подушку, голова разламывалась от огромной кучи идей и догадок, но, несмотря на это, суть неумолимо ускользала от него.       Спустя пару часов пришёл врач, пристально осмотрел парня и заставил подписать бумагу об отказе от медицинской помощи. Вадим вялой рукой поставил подпись, переоделся, оставив медсестре больничную одежду, и вышел на улицу. Яркое синие небо вселяло надежду на лучшее, мягкие облачка носились по нему, складываясь в причудливые формы. От луж отражался солнечный свет, дробился и переливался, бензиновые пятна сияли радугой. Деревья тихо шелестели ещё не опавшей листвой: рыжей и багряно красной - они словно нашёптывали что-то доброе и успокаивающее. Никогда ещё не было такого прекрасного дня! Однако на душе у Вадима скребли кошки. Жизнь потеряла всякий смысл: счастливее, чем в те три дня он уже никогда не будет. Он словно познал красоту и беспечность рая, из которого его изгнали. Парень бесцельно бродил по улице, ноги сами несли его в направлении дома. Как он был сейчас непохож на самого себя! Тот Вадим, даже в самой безысходной ситуации не впадал в отчаяние, старался найти хотя бы что-то позитивное в огромной бочке дёгтя. Парень положил руки в карманы и поднял плечи. Он чувствовал себя призраком, непричастным к людским переживаниям, отречённым от мира людей. Всё вокруг представляло собой серое месиво, и некому было раскрасить эту скучную палитру в яркие цвета.       Хотя, почему это не было? Его единственная настоящая любовь осталась где-то там, далеко за границами сознания, недосягаемая и неосязаемая. Вопреки опасениям, его образ не стёрся из памяти Вадима. Его лицо, пронзительные голубые глаза и рыжая шевелюра, напоминающая опадающие листья – вот та искорка, что заставляло тело парня ходить, видеть и дышать. Именно они не давали парню просто лечь где-нибудь и окончательно сойти с ума. Вадим словно слышал, как с губ Робба срываются слова: «Живи. Живи ради меня, ради нас. Мы встретимся…». Они, словно заевшая пластинка, крутились в мозгу.       Внезапно, парень почувствовал чьи-то шершавые и тёплые руки у себя на запястье. Он неохотно поднял взгляд и увидел цыганку с большой копной чёрных с проседью волос. Она лукаво улыбалась, на верхней челюсти сверкали на солнце три золотых зуба. Она ласково, словно по-матерински, погладила его по плечу другой рукой, приобняла и сказала:       - Я вижу большое горе у тебя в глазах. Живой снаружи, мёртвый внутри, не хорошо это. Надо прибиваться к одному берегу, ты сам это знаешь, милок.       - Что вы имеете в виду, женщина? - холодно спросил Вадим.       - Вижу, что свет солнечный в глазах твоих померк, касатик. Отчего ты взял, что ты не хозяин своей жизни и своим мыслям? Почему это ты думаешь, что всё, что с тобой произошло, нереально?       -От… Откуда вы знаете? - совершенно ошарашенно, неподвижными губами произнёс парень.       - Много годков я на свете прожила, многое видела, о многом слышала. Борись за своё счастье, сынок! Не падай духом! Многое пытается нас сломать, как ветер колосья в поле. А ты не гнись! Чтобы родиться заново, нужно познать Смерть! Ты меня понял?       Вадим стоял, ничего не понимая. Слова цыганки доходили до него долго, оседая в мозгу. Вдруг он встрепенулся и взял её руки в свои. В груди начал разгораться огонёк надежды. Парень держал её руки, как спасающий соломинку, как чудодейственную ниточку, соединяющую его с тем миром. Он посмотрел на неё с отчаянием, на припухших глазах начали выступать слёзы. Затем, глубоко вздохнув и собравшись с силами, Вадим спросил:       - То есть, мне нужно умереть? И тогда я опять вернусь туда, где должен быть?       - А ты смышлёный, как я погляжу, быстро соображаешь. Многие говорят, нельзя себе вред причинять, грешно это. А ты не слушай их, они лукавят! Они душу твою получить хотят. Только ты хозяин сам себе. Разорви путы, удерживающие тебя здесь, в этом кошмарном мире. Освободи душу! Вернись к тому, кто любит и ждёт тебя. Только ты сам можешь даровать себе свободу, милок, только ты и никто другой! Запомни, ты не самоубийца, ты освободитель! - произнесла женщина, поглаживая Вадима по ладоням.       - Но… Но откуда вы столько знаете? – задал вопрос парень, находясь в глубочайшем шоке.       - Не одну жизнь я нахожусь здесь, сынок, - загадочно ответила цыганка. - Как вернёшься к деревянным стропилам, как дотронешься до каменного волка, вспомнишь меня. Приходи на следующую ночь после возвращения в богорощу, получишь свои ответы... Вадим застыл, словно громом поражённый. Стропила, каменный волк, богороща? Чёрт возьми, да откуда она это знает??? «Матушка», - только произнёс он, как цыганки уже и след простыл. Парень понял, что ему нужно делать. Необходимо как можно быстрее снять с себя оковы, которые представляло бренное тело. Загадочная женщина была права – только через преодоления страха смерти можно освободить тебя.       Вадим стремглав помчался домой. Грудь обжигало, сердце стучало, как бешенное. Он был полон радостного предвкушения, он жаждал встречи, он верил, что женщина, которая напомнила ему мать, не обманет. Через полчаса он уже стоял возле своей двери, шарясь по карманам. Как всегда, в самый нужный момент ключи упорно не хотели находиться. Спустя пару минут он достал их, вставил в скважину и отпер дверь.       В квартире за время его отсутствия ничего не изменилось, только тонкий слой пыли покрывал поверхности. Он в спешке разулся, раскидывая ботинки по всей прихожей, устремился на кухню, снимая на ходу пальто. Парень достал из ящика маленький ножик для чистки овощей. Тонкая, металлическая грань – граница между жизнью и смертью, свободой и прозябанием. Вадим наточил его, любуясь игрой света на наточенном лезвии. Маленький ножичек напомнил ему турнирный меч и звон, наполняющий двор. Слезы потекли из глаз, он поднял голову и прошептал в тишину кухни: «Я иду, Робб. Я делаю это из-за любви к тебе…»       Парень лёг на диван, собираясь с силами. Запястья были оголены, на них проступали вены. Осталось только преодолеть этот страх, разорвать эти узы, связывающие его с бренным миром. Сердце бешено колотилось в груди, инстинкт самосохранения заставлял тело сопротивляться задуманному. Вадим поднёс нож к руке и остановился. В голове транслировалось только одно слово: «Не делай…». Ладонь начала потихоньку разжиматься. Парень задумался… Он понимал, что здесь у него никого не осталось, он никому совершенно не нужен. Там, в другом мире у него есть любимый человек и огромные возможности реализовать себя. Он увидел перед собой образ Робба, такой родное, такое желанный. Старк махал рукой и манил за собой. Сердце разрывалось от бесконечной любви к нему. Вадим моргнул и видение пропало. Изнывая от неимоверной тоски, он стиснул зубы и полоснул ножом по руке до самого плеча. На ней начали распускаться кровавые цветы, струйки стекали, соединяясь в небольшой, медленно текущий поток. Капли падали на одеяло, сознание начало мутнеть. Вдруг перед глазами появилась та самая цыганка с улицы. Она смотрела на Вадима взглядом, полным материнской любви. Она прошептала нежно:       - Сынок, ты смог. Говори, что ты хочешь?       - Мама, верни меня домой. Прошу…       Его голос становился тише. На лице застыла улыбка блаженства и умиротворения.