Блеска Ключ от Всех Дверей

      Нет страшнее врага, чем хитрец, обращающий Разум во гнев Бога-Императора. Ровно с тем же нет страшнее хулы, чем Слово, обращённое против благой длани Его. Слово свергает во мрак и ересь тех, кого не достанет Правосудьем меч Его. Блажим же Слово наше!

Канонисса ордена Малой Жертвы Мириэм Дезо

      Каждый день отведён нам Богом-Императором, знаете ли. Мы живы и бодрствуем благодаря его плану, его действиям в прошлом, его мысленному взору сквозь пространство в текущее и будущее. Я признаюсь, что не чувствую этого. Возможно ли, что Вера и есть тот самый взгляд? Хм… И хотел бы кто-либо иметь такие же возможности? Я бы не хотел… Остался бы этот «кто-либо» на Пути? Нет, отвечают минувшие события. Предательства. Ересь. Геноциды… гибель целых планет, хаос целых секторов. Ложь и обман во имя одной лишь возможности, но никак не цели и не результата. Возможность как самоцель… Как банально по мне. Но что же, я задаю слишком много вопросов, не имеющих ответов. Вопрос — форма знания, не так ли? Хэх, и вот опять.       Вдали от вымерших городов и поселений, от суеты и невзгод, от чумной гибели находится наш величественный дом… Санктум врезался своими стенами, вырос непреклонным сталагмитом монастыря меж двух скалистых гор, будто павший космический корабль, гораздо массивнее тех, что я порой вижу в небесах. Пустыня, несущая смерть от обезвоживания, «подарков» тёмных сил, небольших оставшихся воинствующих племён, осталась там, за громадными стенами и воротами, настолько тяжёлыми, что даже скрытые в камне автоматы с вереницей блоков-противовесов по сторонам берутся за дело с натугой, скрипом… «механической болью». Есмь уверенность, что сама Смерть, сам Хаос не сможет сюда войти без позволения. Это лишь радует.       Предо мной предстаёт многоуровневый внутренний двор Санктума Знаний, изобилующий местами столь притязательными для глаз. Посередине к центральному величественному монастырю идёт широкая лестница, плавно перетекающая в боковые ответвления и никогда не пустующая. Порывы пустынного ветра гибнут среди этих форм, служа отменным фоном для концентрации сестёр на их Пути. День за днём малые фигурки девичьих тел появляются на этих низких скамьях подле скруглённых по углам каменных монолитов, служащих столами. Остатки былого пустынного ревущего зверя треплют края тёмных капюшонов, облекающих склонившиеся белесые головы, ниспадающих полос юбок невзрачных балахонов. Тонкие губки безмолвно повторяют молитвы, трактаты, тексты. Я не дивуюсь этому: Путь Диалогус тернистый и может оскорбить, осквернить здешние святыни; порой сказать Слово вслух и громко — уже ересь. Впрочем, грешно и отвлекать их от познания Пути, когда они «уходят в себя»…       Большим чудом мне кажется зов природы, погибший в наружных океанах мертвенного песка, но воскресший здесь, в обители ордена Малой Жертвы. Системы орошения и каналы с чистейшей водой из глубинных источников были воздвигнуты для благой атмосферы ещё до моего рождения, но всё ещё выполняют свою работу тихо и уверенно. Здесь растут высокие и ветвистые, малые и великие милейшие деревья; строчки кое-где очень даже статных кустарников. Тонкие столбики вечнозелёной травки приятно щекочут мои костлявые ноги, когда я решаюсь снять обувь… Растения любят солнце, знаете ли, тянутся к нему. Увы, учение о них далеко от меня, как и от прочих сестёр здесь, так что приходится довольствоваться незнанием. Будучи в благоговении, некоторые прихожане шёпотом называют это место Оазисом. Что же, пусть это будет Оазис…       В тени объёмных крон, у столь простых и живых стволов мои самые любимые места. Мёртвые, безрадостные стены удручают мой разум, но и дисциплинируют его… Я ещё подумаю о ценности тени, но сейчас меня переполняет иное желание. В тканевых тапочках, печально быстро стаптывающихся, я тихо двигаюсь к одному из многих входов в скальной породе. Для обычного глаза я вполне себе заметен… но кому есть дело до Симеона? Никому. Да и я сам не хочу нарушать тишину, если это можно назвать тишиной. Банально…       Приоткрытая, на первый взгляд простецкая дверь открывает для меня череду широких прохладных коридоров, воздух в которых с тихим шумом вытягивается хитросплетёнными вентиляционными системами; шесть лестничных площадок с филигранно отмеренными интервалами, но слегка потрескавшимися ступеньками с двух, а то и с трёх сторон. Я всегда прячусь от тех «воинов», которые эти трещины здесь устроили. Своим весом они оскорбляют мою святыню, впрочем… Кхм, при первом же упоминании липкий страх опутывает мне ноги: я опираюсь на холодную стену и вспоминаю… — Ты ещё кто такой?! Глупец, ты что, забыл своё место прихожанина? Тебя ждёт суровое… — Лишил меня возможности двигаться и говорить искажённый голос этой громады доспехов. С неимоверной скоростью она преодолела оставшуюся дистанцию и подняла меня над полом одной лишь рукой. Ужасающий своими размерами шлем вплотную приблизился к моему лицу. Сам того не понимая, я перестал дышать. Ближнее к этому «человеку» ухо прорезало дикой болью и я отчаянно сощурился, пытаясь преодолеть порыв бренного тела. — Это Симеон, брат-капеллан. Послушник, не представляющий никакой опасности для дев Ордена, и уж тем более — для его сохранности. Пусть себе идёт… — Слегка склонила голову подошедшая фигура в балахоне с капюшоном. Голос этой девы, а я точно его запомнил, был удивительно силён и стоек против этого без преувеличения вершителя судеб. Первый и последний раз, когда я услышал приказ или же просьбу самой палатины. Только высокие чины имели право нарушить шёпот стен… Или же эти «груды». — Послушник? Среди Сороритас? Хм… — Продолжил уже тише. — Воительницы Экклезиархии известны во всем Империуме своими запретами и наказаниями. Не нарушает ли присутствие сей… худощавой крысы… обетов, данных пред образом Императора? — Хотите уличить Санктум Знаний и орден Малой Жертвы в ереси, брат-капеллан? Сам Бог‑Император помиловал его, оставив в живых под золотом взора своего. Один из немногих переживших чуму, проклятье, губительные силы Тех, имена которых здесь не должно произносить! — Нет… — Твердо ответил голос изнутри доспехов. Воин будто кивнул мне и я таки смог сделать грузный вдох. Рука, державшая меня и наконец отпустившая, была воистину громадная и такая холодная, что в местах касания моё тело онемело наглухо. Получённый эмоциональный удар ещё долго меня преследовал… Поэтому я и не люблю встречать на своём пути или как-либо пересекаться с этими «людьми». Когда я оказываюсь с ними в одном помещении — разум бьёт тревогу, переполняясь неведомым ужасом. Порой я вообще беспочвенно дрожу; чувствую, будто в мой разум кто-то пробирается своей властностью. Этого не избежать, и от этого не убежать. Есмь ли это ересь? Или просто травма разума от прошедших дней?       Четыре автоматизированные подвесные турели ровно там, где они и должны быть. Они отводят гибель от меня в сторону, пикая друг другу, согласовывая свои действия неведомым обитателю образом… Они знают меня. Я их тоже знаю и тихо прохожу дальше, щупая подушечки дрожащих костлявых пальцев в широких карманах балахона. Знаю тоже, как обойти эти системы… но зачем?       И вот, преодолевая последнюю лестницу, выбираюсь на стену. На долгие и долгие километры вокруг расстилается зияющая песочная пустота с кое-где взирающими по сторонам развалинами — зубами прежнего бытия. Я слыхал, что по ним отрабатывались орудийные системы, тренировались сервиторы-оборонители, пристреливалась стража. Если мне скажут, что там раньше был большой город… Я ничуть не удивлюсь.       За стеной привычная жара. Я по привычке всматриваюсь в небывалые картины миражей, сущность которых так сложно понять. Глаза болят после темноты, но оторваться невозможно: пространство так забавно дрожит… так страшно дрожит. Что может скрываться в этих его «складках»? Что там, вдали? За всю свою жизнь я не обошёл и половины всех тех стен и бойниц, не ощупал и трети тех конструкций, которые несут гибель всякому пришедшему злу. Находясь в самом защищённом месте на всём свете, я боюсь чего-то вдали. Банально…       Оборачиваюсь назад, вновь и вновь благоговея. Тройкой своих величественных передних шпилей главный храм Ордена Малой Жертвы возвышается до небес, порой даже касаясь хилых облаков. Меня удивляет то, как технологичность здесь воссоединилась с эстетикой готического превосходства. Прихожане боятся и склоняют головы перед собором, но я смотрю на него полным взором, хотя давно уже запомнил эти очертания. Горизонтальные уровни порталов сменяются друг с другом так грубо и лаконично одновременно… даже каким-то подобием водопада, которого я никогда не видел, к сожалению. Полагаю, реальные водопады столь же прекрасны. На двух центральных колоннах развернули большие книги и устремили в них свои взоры навечно две склонённые скульптуры идеальных дев. Удивительно, что без капюшонов… Что же, времена сменяются: теперь информационные планшеты во главе угла. Я тем временем задумываюсь об объемах. Высоту монастыря мне не дано узреть и рассчитать. Ширина его точна и проверена мною многократно — сто тридцать один максимально широкий шаг. Хм, а ведь я так и не решился доселе измерить длину… Ересь ли моя нерешимость? Должно как можно скорее это проделать.       Боковые и задние подходы к церкви для посещений закрыты, но не для моих ног. Проходя справа или слева от могущественной Цитадели Веры в слегка переменившейся обстановке, можно подметить изящные колонны контрфорсов, тянущиеся на подобие своих праотцов‑шпилей вверх и заканчивающиеся неведомыми мне символами Империума, Адепта Сороритас, моего Ордена, а также зубчатыми многогранниками фиалов. Многоуровневая череда аркбутанов титанически поддерживает ярусы храма, каменными кончиками‑завитками отходя в стороны, будто отдыхая. Едва видимыми проводами и контурами на этих стенах творится настоящая техномагия, знаете ли. Каким-то удивительным образом главная святыня Санктума генерирует нечто, не позволяющее нам потонуть в завалах имени Пустыни, защищающая от ударов песчаных ветров. Признаюсь, я хотел бы постичь тайны этого мастерства, этой магии, но страх сдерживает меня. Вспоминается та картина с полностью выжженным черепком‑сервитором, влезшим не в то сочленение. А я хочу жить…       А ещё здесь есть стекло, много стекла и с самыми разнообразными техниками росписи. Но моего Пути ещё недостаточно, дабы описать их. Я лишь скажу, что это прекрасно, это вершина, это недосягаемо для меня. Не одну жизнь надобно прожить, дабы так творить! Впрочем, снаружи этого не видно. Передний блестящий блок отнюдь не декорация: вокруг него вселяющие страх острые клыки, явно фиксирующие конструкцию. Это творение расписано внутри и очень примечательно, знаете ли, однако для росписи изначально не создано. Излишне толстое и тяжёлое…       Я знаю и эти верхушки, прямоугольные зубчатые шпили, их внутренности. Те помещения я называю мансардами, хотя мне кажется, что это Слово не подходит, и всё же не знаю иного. Когда я первый раз скользнул в одну из них, представший пейзаж ещё больше поразил меня. «Прекрасное, достойное место для палатины и даже канониссы…» — Подумалось мне. Увы, это одна из множества обзорных точек для зорких патрулей Сестёр Битвы. Хм…       Всё это время я стою в проходе наружного яруса оборонительной стены монастыря. На меня, ровно как и на пустынный фон, без интереса поглядывает статная женщина в полном металлическом доспехе, который цветом имитирует породу самой стены и совершенно не блестит пред ликом жаркого светила. Одна здесь? Хм, одна из тех, кто не пытается скрыться с глаз, знаете ли. Окидываю быстрым взглядом её внешность: короткие волосы, явно сгоревшие в пылу сражения брови, протяжённый шрам на лбу и взгляд из-под него… Нет, она не из ордена, но и не учится Пути сестёр Диалогус. Это боевая сестра и защитница нашего Пути. Из «нашёптываний» я как раз и знаю название ей подобных… Сестры Битвы. Так вот, я её знаю. Вернее, я её очень много раз видел. Она знает меня — глаза, пытающиеся быть нейтральными и холодными, выдают её ярость, непримирение с моим присутствием и, не удивлюсь, моим ровным дыханием. Готов поспорить, что она докладывает о моих скитаниях. «Переоценка вероятного противника лучше его недооценки, » — подсмотрел в одном планшете, знаете ли… Она ждёт малейшей моей ошибки. Будь у неё разрешение или повод, хотя бы самый мелочный… Такие как она, воинствующие, особенно непреклонные, но подчиняющиеся жёсткой иерархии, считают меня нарушителем гармонии Санктума. Я и сам это признаю, но что могу поделать с желанием жить? Мой внимательный взгляд, наученный годами скитаний, подмечает, как пальцы её опущенной руки инстинктивно скрючиваются при мне так, будто она держит свой болтерный пистолет. Он совсем рядом, в креплении на поясе, открытый и готовый к бою. Что же, не хочется больше её провоцировать. Я сложил руки в знамении аквилы на груди, слегка поклонившись деве, затем двинулся обратно, вниз. В ответ не последовало абсолютно ничего. Рука Сестры Битвы успокоилась…