А железо поет...

На пустынные степи тени легли, Шевелятся корни под толщей земли. Ночные зверушки, ища пищу, рыскают, Капли тумана шагают по листьям. Ночь вытекает из расщелин и впадин — Становится свет в темноте беспощаден... Армитаж стоял на промерзшей земле Илума и задумчиво смотрел в ночное небо. Холодно. Он стоит здесь почти час. Зачем — сам не знает. Только прислушивается. К чему — тоже не ясно. Но он чувствует жизнь в этом ледяном мире. Тихую, монотонную, едва заметную, но стремительную. Это место живое. Хакс опустил голову и посмотрел в темнеющий лес. Совсем рядом на камне сидел вулптекс. Существо, похожее на белую лисицу с кристаллической шерстью, осторожно выглядывало из-за дерева и с любопытством смотрело на человека. Но к нему Хакс был равнодушен — вулптексы не причиняют людям вреда, поэтому бессмысленно обращать на него внимание. Хотя невольно Хакс усмехнулся своим мыслям. Когда строили Старкиллер, Хакс отдал приказ уничтожить всю фауну планеты. Любая мелкая зверушка могла принести лишнюю головную боль, заскочив через вентиляцию и застряв в каком-нибудь механизме. На памяти Армитажа это случалось несколько раз. Поэтому генерал приказал уничтожить все живое здесь. Но тщетно. Отстреливать было бесполезно — животные Илума оказались мелкими и шустрыми. А еще умными. Потому что только разумное существо почувствует что-то неладное и не будет подходить к хоть и вкусно пахнущей, но незнакомой пище в лесу. Поэтому перетравить вулптексов с другими тварями не получилось. В конечном итоге Хакс махнул рукой и отдал распоряжение закрывать мелкими решетками все места, куда могут протиснуться зверьки. После этого генерал даже не вспоминал о животных. И сейчас ему было плевать на них. Он не джедай, не ситх и не чокнутый, чтобы зацикливаться на жизни природы. Не до этого. Есть другие более важные дела. И на Илуме теперь появилась новая жизнь. Хакс передернул плечом от холода и пошел внутрь базы. Он не верил в такие слова как «дар», «Сила», «чудесная способность». Пусть дети этим балуются, а то, что происходило с ним, он списывал лишь на огромный военный опыт. Хакс буквально слышал, как течет жизнь в мощных металлических механизмах. Размеренное гудение, тихое постукивание, редкое лязганье металла — Хакс часто слышал это, спускаясь в топливный отсек или ангар с кораблями. Внутри ледяного Илума словно забилось живое стальное сердце. А железо поёт — Знает железо всего пару нот. Пробирая до дрожи, лишая покоя, Под железною кожей бьётся сердце живое... Хакс стоял в одном из коридоров «Финализатора» и задумчиво смотрел на свое отражение в темном стекле. Хотя с таким же успехом он мог смотреть на себя и на полу. И на стене. Корабль был идеально отполирован. Почему-то именно его Хакс чувствовал лучше всего. Иногда генерал спускался в технические отсеки «Финализатора» под видом внеплановой проверки служащих. Пока люди суетились, спешно отчитывались генералу и протягивали ему какие-то отчеты, Хакс слушал. Слушал, как грохочут огромные железные механизмы. Лязг. Скрип. Стук. Снова лязг. Снова скрип. Снова стук. И опять заново. И только механизм, перегоняющий топливо гудит монотонно и непрерывно. Хакс чувствовал жизнь во всех детищах Первого Ордена — начиная с «Господства» и заканчивая мелким рядовым истребителем. Более того, со временем он стал замечать, что по звукам понимает, о чем говорит корабль. «Глупости, это мертвые машины» — одергивал себя Хакс. Но он слышал малейшие изменения в шуме корабля и понимал, что они значат. Армитаж мог предугадать многие неполадки еще до того, как современная техника уловит сбой и подаст сигнал. — Проведите дополнительную диагностику одиннадцатого силового барьера левого крыла, — сухо приказал генерал, задумчиво глядя куда-то в угол. По лицам подчиненных было ясно, что приказ этот они воспринимают как придирку заносчивого и надоедливого начальства. Но, бросив официальное «Есть, сэр!», служащие отправились исполнять приказ. Хакс мысленно взмолился к чему-то, надеясь, что все окажется в норме. Но странное, едва уловимое, пощелкивание в отсеке, который отвечает за защиту, говорило совсем о другом. Не было этого звука здесь никогда. Корабль дает знать, что «болен». Армитаж прикрыл глаза и тяжело вздохнул, услышав, как переговариваются между собой подчиненные. — Одиннадцатый силовой барьер работает на тридцать два процента. Сбоев в программе не обнаружено. Высылайте механиков, дело во внешней проблеме, — донеслось из глубины отсека. Боли не чувствует ящер железный, Но тосклива его монотонная песня: «Навстречу деревьям, навстречу туману, Пока бесполезным не стану»... Хакс стоял на капитанском мостике и смотрел, как истребители Первого Ордена отстреливали ржавые корыта Сопротивления. Словно мух. Повстанцы пытались обороняться и прикрывать бомбардировщики, что медленно «плыли» к огромному дредноуту, но тщетно. Несколько их выстрелов попали по кораблю, на котором находился генерал. Силовое поле не дало навредить корпусу, но по кораблю прошлась слабая, едва уловимая вибрация. Ужасно похожая на усталый стон: «Больно». Хакс стиснул зубы сжал руку в кулак. В последнее время он мало спал. Он устал, и сейчас может примерещиться все, что угодно. Но огонь Сопротивления вновь попал по кораблю, и вновь этот стон. «Больно». С ужасом Хакс понял, что слышит, к сожалению, не только это. Он слышит все. Он слышит, как со скрежетом, похожий на испуганный крик, взрываются истребители снаружи. Армитаж вновь и вновь одергивал себя. «Капитанский мостик полностью изолирован. Здесь нельзя слышать звуки. Да и нельзя слышать звуки в космосе. Это невозможно» — генерал повторял эти слова, как молитву. Но он слышал. Он слышал крики и стоны умирающих истребителей, которые выполняли свое предназначение. Он чувствовал, как они погибают. Он видел, как вражеские выстрелы разрывают их. Хакс сделал едва заметный шаг назад от иллюминатора, когда понял, что чувствует не только, как останавливается жизнь в металлических сердцах истребителей Первого Ордена. Он почувствовал, как разваливаются на части старые и неповоротливые бомбардировщики Повстанцев. У них и не было шансов против юрких новых истребителей Ордена. Ржавчина давно изъела сердца старых машин Сопротивления. Хакс едва устоял на ногах, когда взрыв поглотил в себе последний бомбардировщик Повстанцев и пробил насквозь огромный дредноут. Корабль гулко и протяжно застонал, потеряв равновесие. Огонь пожирал его, и Армитаж, словно заколдованный, смотрел на это. В какой-то момент ему было даже плевать на то, что Сопротивление ушло у него из-под носа. Хакс смотрел, как медленно погибает корабль, не прекращая свой предсмертный тяжелый стон. Генерал не знал, что это такое. «Дар» или «Сила», будь они неладны? Тогда пусть бы Рен и слушал все это! Он же талантливый и может раскидывать людей взмахом руки! Просто последствия жизни на кораблях и огромного военного опыта? Скорее всего. Хакс держался за эту идею, как утопающий за соломинку. Но с каждым разом ухватиться за нее было все сложнее и сложнее. Особенно сейчас, когда совсем рядом затихает последний стон дредноута. А железо поёт — Знает железо всего пару нот Пробирая до дрожи, лишая покоя Под железною кожей бьётся сердце живое...