Калейдоскоп

— А представь, что мы когда-нибудь станем реально знаменитыми, а? — Пауль скосил глаза на лежащего рядом Шнайдера и пожевал соломинку, торчащую у уголка рта, — вот прям звездами мировой величины! — Неееа, — лениво протянул Кристоф, разморенный полуденным солнцем. Пекло и правда нещадно, но делать было нечего — их полудохлый фургончик встал посреди самого поля и двигаться дальше никак не желал. Алеша матерился, лежа под изрядно пожранным коррозией брюхом старого Фольксвагена, а Флаке и вовсе не было видно: он решил, что настало самое подходящее время для прогулки. И на нее невозмутимо отправился. И теперь Шнайдер с Паулем, которые рьяно бросились Алеше помогать, но были тут же изгнаны с матюками, лежали в траве неподалеку. Просто Пауль, как всегда и везде, вносит в процесс поиска неполадки сумятицу, а Шнайдер… Шнайдер получил за то, что с Паулем воспринимался как нечто однородное. Подрумяненные августовским солнцем колосья приятно шептали. — Что «нееееа»? — Пауль приподнялся на локте, чтобы проверить — задремал Кристоф или нет. Ресницы у Шнайдера сонно подрагивали. Пауль пихнул товарища. — Ну что? — проворчал Кристоф, но все же посмотрел на одногруппника из-под полуприкрытых век, — не могу я это представить. Во всяком случае, — тут он воровато оглянулся на копошащегося у машины вокалиста, — во всяком случае, точно не в этом составе. Пауль понимающе кивнул. Ему и самому на ум давно приходила точно такая же крамольная, вызывающая сладкий стыд, мысль. Пора стремиться к чему-то большему, желать чего-то посолиднее и… бежать. Бежать подальше от прокуренных маленьких клубов, занюханных квартирников и жалких гонораров. Бежать от Алеши. Потому что Алеше чуждо все материальное. А Пауль материальное внезапно начал уважать. Вполне удовлетворенный ответом, гитарист расслабленно откинулся на спину, заложив руки под голову. — А я вот представлял, — собственно, слушатели Паулю были даже не нужны: он был готов вещать в пространство, чем и занялся. Кристоф подремывал рядом, а Пауль фантазировал вслух. Речь его монотонно журчала в унисон колоскам ржи, успокаивала, убаюкивала… — … и собирать будем стадионы! — воскликнул кто-то над ухом барабанщика, и сладко сопящий Шнайдер вздрогнул и проснулся. Пауль смотрел на него не без тени злорадства, но затем привычно широко улыбнулся. От души. — Ты же дрых все это время, да? Все время, пока я рассказывал, да? — Шнайдер хотел было начать оправдываться, но не стал — к чему отрицать очевидное? Ладно, — милостиво протянул Пауль, — будем считать, что все упомянутое ранее ты усвоил на уровне подсознания и теперь будешь стремиться к тем же Эверестам музыкального мира, что и я. Шнайдер лишь фыркнул в ответ, поднялся и поплелся к нагретому солнцем фургону.