Привыкай жить в темноте

— О чем именно вы говорили? Амен повторил вопрос, от которого у меня онемел язык, и врéзался выжидающим взглядом. — Тизиан, свали погуляй, — шикнула Агния, толкая мужа в бок. Он уставился на Монтану, будто слушался только его приказов. Тот слегка прищурился и кивнул. Так, на одного свидетеля моего позора меньше, но лучше бы ушел Амен. Что мне сказать? Болтали о моих нездоровых чувствах и девственности? Он или очень сильно разозлится, или слишком сильно рассмеется. Ни то, ни другое я просто не выдержу — еще не отошла от своих же объятий. И зачем к нему полезла? — Мне до рассвета одно и то же повторять? — более раздраженно спросил Монтана. — Я рассказывала о своем прошлом. Ну, ты понимаешь, — быстро залепетала Агния. — Как попала в стрипушник, а потом в притон… — Достаточно, — перебил Амен, смотря на меня. — Что еще? Ледяные радужки сдирали кожу с лица и выковыривали глазные яблоки. Ударь, просто ударь, я все равно ничего не скажу. — Обсуждали твое отношение к Эве и… — Агния запнулась и посмотрела в мою сторону, будто извиняясь, — ее влюбленность. — Это ты решила, что она есть! — срывающимся голосом проговорила я. — Агния… Агния просто надумала себе всякого и озвучила. Вот. Кажется, я впервые увидела его удивление — чуть дрогнувшие уголки губ и поднятые брови. Секунда, и он стал таким же непоколебимым, как и всегда. Что означает такая реакция? Правда не будет глумиться или подождет, пока останемся вдвоем? — А что-то важное было? Будничный тон перерезáл горло. Теперь Монтана обращался к Агнии, будто я по щелчку исчезла. Вот как. Давно понял, что свихнулась или посчитал это откровение каким-то тупым девчачьим разговором? Прикусив губу, я догадалась — ему попросту все равно на меня и мои, даже гипотетические, чувства. Сейчас Амена волнует только эта проклятая прослушка. Да и не только сейчас. Было ли ему хоть когда-то до меня дело? Агния отнекивалась, вновь вспоминая про бордель. В растерянности я направилась к дому, и Амен даже не возразил. Не помню, как оказалась в спальне. Застыла у окна и бродила глазами по тонкой полоске неба над деревьями. Холодное и темное, прямо как он. Амен ненавидит моего отца. Не день, не два — годы. Он просто не может увидеть во мне хоть что-то. Почему тогда я могу? Это нечестно. Будто мало от его рук настрадалась. Все равно же, все равно побежала к Монтане, как только увидела, потому что в его отсутствие лишь об этом и думала. А он? Наверняка выдохнул, когда понял, что не нужно засыпать со мной в одной постели. Агния говорила, что у Амена было много женщин. Зачем ему на меня смотреть? Наверняка, встречались и получше. По крайней мере, не дочери шерифа. Может, и неважно, кто перед ним. Вряд ли Амен способен испытывать хоть что-то — в ледяных глазах все обречено на смерть. Его сердце просто не умеет или давно разучилось трепетать. А вот мое вырваться было готово от скрипа открывшейся двери. Я не обернулась. Тяжелые шаги били по ушам. Считала их, пока Амен не остановился за спиной. Он меня не касался, но я чувствовала, что между телами катастрофически мало места. Ладони легли на подоконник по обе стороны от меня. Совсем потемнело. Или за окном, или в моих глазах, которые так не хотели встречаться с его. Он убрал мои волосы на одно плечо и приблизился к шее, по которой током побежало горячее дыхание. Что делал Монтана, я понимала слабо. А еще совершенно не понимала, почему даже шевельнуться не захотела. Кончиком носа он вел вверх к уху, а потом опускался. Примерно по этой же траектории к чертям катилось мое самообладание. Почему? Почему не противно? — Что за психи, ягненок? Еще бы ногой топнула, — тихие слова расползлись мурашками по коже. — Ну сломай мне ее, чтобы не топнула, — почти прошипела я и обернулась, врезавшись поясницей в подоконник. Вылетевшая колкость жгла язык. Для чего нарываюсь, он же столько раз показывал, что не терпит непослушание ни в каком виде. Может, хочу напомнить себе же, кто стоит передо мной. Убийца, похититель, психопат. Но нет, Амен даже брови свои, до удивительного ровные, не свел. Где эта его звериная агрессия? Прячет? — Зачем? — он резко наклонился к моему лицу и застыл. — Ноги у тебя ничего. — М? — единственное, что смогла произнести дрожащими губами. — В этом доме не так много красивых вещей, чтобы ломать одну из них. Пока прищуренные глаза по миллиметру сжирали мое лицо, я пыталась понять смысл сказанного. Мысли от его дурацкого ровного дыхания обращались пеплом. Раньше не могла соображать от страха, а теперь от… Нет же, нет, это все — очередная издевка. Красивая вещь. В сотый раз обозначает мой низменный статус, и ничего более. — Что мне сделать, чтобы ты наконец перестал издеваться? — с горечью спросила я. — Я и не начинал, ягненок. Амен отстранился и убрал капкан из своих рук, но я даже не сдвинулась, желая услышать что-то еще. — Зачем тогда пришел? — В свою спальню? — глухо хмыкнул он, и я отвела взгляд. — Уточнить хотел, все ли вы с Агнией рассказали? Мышцы каменели, как по цепной реакции. Ему бы людей пытать. Впрочем, именно этим Амен занимается уже несколько недель. Любое наше взаимодействие — часть пытки, размазанной по проклятому месяцу. — Все, — на выдохе ответила я. — А то, что подслушала? Не обмолвилась об этом в гостиной? Холодная ладонь прилегла к моей щеке. Он не схватил за подбородок или горло — просто дотронулся, но стало ужасно больно. Про мексиканца я Агнии говорила, но… но это же было потом, когда нашли жучок. Значит, можно и не сознаваться. — Нет. В гостиной — нет. — Молодец. Его пальцы поползли вверх. Указательный коснулся виска и скользнул к брови. Монтане будто было интересно, какие они наощупь. Прикрыв глаза, я старалась успокоить дыхание. Почему меня трогает и почему в мыслях уже спустился к губам? Это похоже на помешательство, накрывающее туманом. Рядом с ним перестаю быть собой, у разума ни одного шанса включиться. Просто хочется узнать, что Амен сделает дальше. — Так, влюбилась, значит? — с металлической насмешкой произнес он. Ну нет же, не надо, не порть! Дай хоть секунду, чтобы… почувствовать? — Сказала же, это все Агния придумала, — почти заскулила я, скрипнув зубами. Помолчи, пожалуйста, помолчи! — Ну конечно. Как такое возможно, — саркастичным тоном продолжил он и перестал меня гладить. Я все же посмотрела на него. Во что именно Амен не верит? Во влюбленность или в ее отсутствие? Может, он считает, что никто в здравом уме не захочет с ним быть? — А п-почему невозможно? — запнувшись, прошептала я. — К чему такие вопросы? Смотри, а то подумаю, что ты действительно, — он дотронулся до кончиков моих волос, — влюбилась. Чуть поднятый угол губ, гипнотизирующая интонация, прямой взгляд — играется. Наверное, видит насквозь мою тупую душу и хочет изуродовать еще. Но куда больше? — Не беспокойся. Ничего такого, — пробубнила я, вылетая из комнаты. Не помню, чтобы что-то в жизни раздражало так же сильно, как он. Обычно люди понятные. У той же Дии все ее эмоции капсом написаны на лбу: «Сегодня мы идем на вечеринку и выглядим на тысячу, потому что там будет мой бывший» или «Я обиделась на Рэймсса, хоть и виновата сама, но он не должен об этом знать». В своем кругу я привыкла к очевидному, а в этом доме какие-то свои правила, которые прописывает и знает только Амен. Дия, Рэймсс… Как-то совсем о них забыла. Не верится, что вернусь к ним однажды и заживу, как прежде. Это же будет невероятное счастье, так ведь? Без всей этой непредсказуемости, страха и боли. Вообще-то, боли всегда было много. Последние годы пыталась скрыться от нее, провалы в памяти как бы мне подыгрывали, показывали, что за прошлое цепляться не стоит. И у меня получалось. Любила засиживаться допоздна в универе, играть на гитаре. Или притворялась. Тоска всегда была, она засыпала под препаратами, но не исчезала. Семье своей я не нужна, парни интереса не вызывали, а в белых пятнах памяти скрывалось что-то тревожащее. Это не Монтана делает из меня ненормальную, а я сама, которая притворялась слишком долго. Нужно было смотреть на проблемы и решать их, а я только убегала на пляж, в аудиторию или в громкую музыку. Теперь меня тянет к психопату, и ноги отказываются бежать. Привычка. В раздумьях я зашла на кухню и уставилась на Тизиана, роющегося в шкафах. — Что ты делаешь? — спросила и лениво пробежалась глазами по посуде, которой были заставлены столешницы. Мы же только убрались… — Перепроверяю за вами, — он закатил глаза и начал прощупывать ладонью дно одного из ящиков. — Мы тут все уже перевернули. — Амену этого недостаточно. Тизиан выглядел недовольным и уставшим. Лицо, покрытое гематомами, нуждалось в обработке, но он не жаловался. Я начала ему помогать и постоянно косилась. То, как описала Тизиана жена, доверия не внушало. Спит с кем попало, несмотря на кольцо на пальце. — Ты спросить что-то хочешь? — заговорил он и схватился за ребра. — Почему ты изменяешь Агнии? Я едва не закрыла себе рот рукой, понимая абсурд ситуации: спрашиваю о личной жизни друга своего похитителя. Однако Тизиан совсем не удивился и ответил почти дружелюбно: — Такой выродился. Люблю женские тела. Их для этого и создали. Лучше бы молчала. Он так улыбался, когда увидел Агнию, а на деле так же обнимает других женщин. — Зачем тогда женился? — Люблю заразу, — посмеялся Тизиан. Так просто. Откуда все вокруг знают, что это такое? Я выросла на фильмах, где ради любви рушили города, а в реальности делают предложение и предпочитают жене проституток. Один преподаватель говорил, что ложь сияет ярче. Ее покупают, потому что красиво. Если актриса по-настоящему зарыдает в кадре, то на выходе зритель получит жалкое существо, от которого хочется отвернуться. Стекляшка бликует от искусственного света намного лучше настоящего бриллианта. Может, и в жизни так? Тизиан и Агния — на вид красивая молодая пара, а в сущности — пародия на семью. Или нет. Правда же переживали друг за друга. Агния уверяла, что ей так удобно. Наверное, любовь бывает разной. И преданной, и той, от которой тошнит. При этом, видимо, первое не исключает второе. — Черт, — ругнулся Тизиан, пытаясь опуститься на корточки. Ему явно было больно, и я решила обследовать нижние ящики сама, на что он благодарно кивнул. Упорно перебирая упаковки крупы, я едва не стукнулась головой, когда услышала голос Тизиана: — Ты там почти полностью поместишься. Занятная поза. Высунув голову на свет, я заметила, что его взгляд направлен на мои выпяченные ягодицы. Животное. — Похоже, в одиночку ты лучше справишься. — Все, все, — он поднял руки в примирительном жесте и скорчил такую виноватую мордашку, что я улыбнулась. — Всегда шутил отвратно. — Заметно, — цокнув, ответила я. — Иди к Агнии. Мы одновременно обернулись к стоящему в дверях Амену, который с какой-то злобой смотрел на Тизиана. Я не спешила двигаться, размышляя, почему Монтана так хмурится. — Она помогала… — Встань, — рявкнул мне Амен, перебивая своего друга. Неловко кашлянув, я вскарабкалась на ноги и поспешила покинуть кухню. Ну и что это было? Видно же, что искала жучок… на коленях и с возвышающимся надо мной Тизианом. Не нравится, когда на меня смотрят? От этой мысли щеки кольнуло огнем. Не так уж ему и плевать. Агнию я нашла в ванной, по полу которой были разбросаны полотенца. Она пыталась начать разговор, и в ответ получала игнор, потому что я все еще злилась на нее. — Правда не понимаешь? — громче сказала она. — Эти двое вляпались во что-то очень серьезное. Не могла я соврать. — Ну да, такая изворотливая, и не могла, — бубнила я, ощупывая кафельную стену. — Картеру нельзя врать, — раздраженно продолжила Агния. — Он поймет, начнет расспрашивать, и станет только хуже. Я молчала, осознавая ее правоту. — Да к черту тебя! Зачем мне перед мелочью оправдываться, — фыркнула она, собираясь уходить. — На себя посмотри! — подскочила я. Мы немного помолчали и рассмеялись. Скорее всего, это было чем-то нервным, но в итоге сделало обстановку теплее. Вскоре Агния стала пересказывать забавные, по ее мнению, случаи из стрип-клуба, а я старалась не ежиться. В итоге полночи мы потратили на обыск дома, так и не найдя ничего. Оказалось, по дороге Тизиан уговорил Амена взять несколько коробок пиццы, уничтожением которых мы и занялись. Кухонный стол мгновенно стал крохотным, когда его накрыл цветной картон, а по периметру расположилось четыре голодных и зевающих рта. Было непривычно видеть в серой мертвой комнате новые лица. Да и сидеть вплотную к Амену — тоже. Иногда я даже задевала его предплечье своим. Сначала все молча жевали, а я старалась уложить в голове такую изменчивую реальность. Рядом двое убийц и девушка, которая год провела в притоне. При этом ни к одному из присутствующих я не испытывала отвращения. Разве что, Тизиана на место хотелось поставить. Только вот он так нежно приобнимал Агнию, что у той вмиг стиралась стервозность с лица. — Ешь, — сказал Амен, и передо мной появилась тарелка с двумя кусками пиццы. Остывший сыр не тянулся, а пепперони была жутко соленой, но я продолжала жевать, силясь не подавиться каждый раз, когда Монтана бросал на меня взгляд. — Ты учишься или работаешь? — спросила уже заскучавшая Агния. Собираясь ответить, я машинально посмотрела на Амена. Можно ли вообще говорить? Чудом не взвизгнула, когда его ладонь провела по колену, там и оставшись. — Я у-училась, то есть, учусь… В общем с-сценаристом стать хочу. Жуя слова, я думала только о его проклятой руке. Не получалось сконцентрироваться ни на чем, кроме холода его кожи. Амен убрал ладонь, и я смогла понять, что лепетала Агния: — Да ладно? Прямо в съемках участвовать будешь? Актрисой меня возьмешь куда-нибудь? Я такую суку покажу, что Голливуд упадет. — Или ведьму, — кашлянув, добавил Тизиан. — Эй! Агния продолжила заваливать меня вопросами, и постепенно я включилась, объясняя, что первые несколько лет, вероятно, буду подносить кофе каждому второму на съемочной площадке. В какой-то момент увлеклась и стала рассказывать, как мы с Рэймссом пытались отснять короткометражку. Тогда опомнились только к концу семестра и гордо назвали артхаусом беспорядочные кадры с городских окраин. — И потом отправились на пересдачу? — додумал Тизиан. — Ага, конечно, — забираясь с ногами на стул, заулыбалась я. — У всего этого, на минуточку, был глубочайший смысл! Смотрели когда-нибудь на переполненный мусорный бак, как на отражение всего того информационного шума, который нас окружает? — Ты реально так ему сказала? — поморщилась Агния. — И очень правдоподобно, — ответила я и задрала указательный палец вверх. — Лучшая работа в группе, между прочим. Оба в ответ рассмеялись, и я тоже не удержалась. Только Амен остался без улыбки. Кажется, он совсем нас не слушал. — А с постельными сценами что? — дожевывая последний кусок пиццы, спросил Тизиан. — Никогда не понимал, как можно потрахаться под камерой. — Посмотри интервью с порноактрисами, расскажут, — съязвила Агния. — Все фикция, — ответила я, перебирая пальцы. — В таких сценах главное эмоции… — Да какие эмоции от секса без самого секса? Видимо, заметив, что начинаю нервничать, Агния поспешила дать ему подзатыльник. — Не приставай к человеку. Какие-какие? А как у меня оргазм без оргазма бывает? — Чего? Они начали бросать друг в друга колкости, пока Амен не сказал: — Проваливайте уже. Мы переглянулись, и веселье мгновенно испарилось. За окном уже начинало светать, а Агния и Тизиан определенно нуждались во сне, но спорить они не стали. — Амен, — шепнула я и немного дернула его за рукав, когда мы подходили к прихожей. — Может, они останутся? — Зачем? — Ну как? Всю ночь не спали, а ехать, как я понимаю, очень долго. — Тебе какая разница? — отрешенно спросил он. — В плане? Я нахмурилась, и Амен остановился, вставая напротив. — Незнакомые тебе люди устали. Ты тут при чем? — Я, ну… Они же так в аварию могут попасть… Амен как-то странно дернулся, будто я его ударила, и сказал идти в спальню. Хотелось настоять, но я же знаю, чем это заканчивается. Даже попрощаться не дал. Его долго не было. Я успела укутаться в одеяло, услышать шум воды в ванной и подумать, какого черта сегодня мне спокойнее, чем было вчера.

***

Приняв душ, Амен сел на свою половину кровати, пока на другой свернулась она. Даже носа не было видно, который пару раз за эту ночь он хотел прикусить. Побежала к нему, еще и что-то бормотала. Забавная. Сегодня каждый их разговор Картер находил странным. Дело не в Эве и ее непоследовательной смелости, даже не в словах Агнии о влюбленности, а в нем самом. Все меньше раздражения, все больше желания коснуться. Волос, шеи, лица. Они тактильно приятные, что редкость. Обычно в женском теле Картера привлекают более очевидные части — ягодицы, бедра, грудь. Достаточно, чтобы расслабиться, но не хватает, чтобы забыть Эмму. Отличная сделка с прошлым. Только вот в последнее время он слишком часто нарушает договоренности с самим собой. Знает же — единственно нужная женщина навсегда ушла. Другую нельзя, да и если бы можно было… Не Эву. Не чертову Эву Холланд. Много лет назад он не выстрелил себе в голову только потому, что шериф в таком случае остался бы безнаказанным. Ненависть топливом заводила сердце, только чтобы в один прекрасный день небо над головой Джона Холланда навсегда заволокло бетонным потолком камеры-одиночки. Потом неважно, где и что будет делать Картер. Тогда наверняка отпустит. Отпустит прошлое. На деле прекрасного в нем было мало. Эмма состояла из боли, пряча за белокурыми прядями и брендовыми вещами истерику. Сначала Амен пытался помочь, хотел сделать ее жизнь идеальной, но потом понял — невесте нужно другое. Нужно валяться на полу, нужно ненавидеть Картера, его работу в больнице, тесную темную квартиру в восточном районе. Она хотела и бежала от «долго и счастливо», заразив этой агонией Амена. Эмма выросла в богатстве и роскоши, но выбрала простого студента медицинского. Эмма нуждалась в круглосуточном внимании, но в кровь стирала кулаки о грудь Амена, когда тот последние деньги тратил на пышные букеты. Эмма грезила идеей завести ребенка, но ревела в трубку каждый день с момента, как узнала о беременности. Картер не знал, чего в нем было больше — любви или ненависти. Они сплелись намертво во что-то уродливо прекрасное. В то, что у него навсегда отняли. Отнял отец той, что дергает ногами во сне, выбираясь из-под одеяла. «От кого бежишь, ягненок? Лучше бы от меня», — подумал Амен, едва не хмыкнув, и бросил плед на подрагивающие ступни. Зачем? Какая ему гребаная разница, замерзнет ли? Засыпая, Картер вдруг понял, отчего так хочется повернуться и лишний раз посмотреть на аккуратные закрытые глаза. Рядом с ней забываешься. Мысли об Эмме не коротят, как обычно, даже о Гекторе и его ищейках вспоминать тяжело. С Эвой легче. Может, потому что ее нелепая наивность всякий раз ломает шаблоны женского поведения и отвлекает, а может, еще что-то. Пожалуй, если Амен когда-нибудь окажется в психиатрической клинике, как она, то врачи к чертям сожгут свои дипломы и поселятся в соседней палате. Потому что невозможно из этой темной и искалеченной головы вычленить реальное. По крайней мере, Амен не справляется.

***

Эва распахнула глаза, уловив странные звуки. Что-то за пределами спальни скрипело и глухо ударялось. Шум становился сильнее, и в нем стали слышаться жалобные стоны. Громче и громче. Вскоре в голосе она узнала Агнию. Ничего не понимая, Эва подобралась к Картеру и похлопала того по плечу. — Что? — щурясь, хрипло спросил он. Сонливость ушла быстро, ведь лицо Эвы выглядело по-настоящему напуганным. — Там… Там что-то происходит, — неуверенно проговорила она. — Кажется, слышала Агнию. Ее крики. Будто убьют сейчас. Знаю, что они уехали… — Остались, — бросил Картер, вставая. Он подошел к двери, прислушиваясь. Как назло звуки прекратились, и Эва уже придумывала, каким образом оправдаться. Но Агния вновь подала голос, надрывный и умоляющий. — Вот, слышишь? — заерзав на месте, спросила Эва. — Слышу. Хмыкнув, Амен подошел к стене, граничащей с гостиной, и пару раз ударил по ней так, что картины пошатнулись. — Я оставил вас здесь, чтобы спали, а не трахались на моем диване, — крикнул он, и звуки по ту сторону стихли. — Оу, — выдавила Эва, желая на ближайшие пару суток спрятать лицо в подушку. — Просто я… ну, не подумала об этом. — То есть, — Картер опустился на кровать рядом с ней, — для тебя убийство в соседней комнате вероятнее, чем секс? Амену нравилось, как неумело она скрывает волнение. Закусывает щеку с внутренней стороны, мнется. Ее так просто и сложно одновременно понять. Вроде бы, после всего того, что он с ней делал, Эва должна стать отрешенной. Откуда в этом маленьком тельце берутся силы на эмоции, на то же смущение? Либо в край больная, либо… — Я считала, что они уехали, — унимая дрожь в голосе, ответила Эва. — Почему ты разрешил им остаться? «Потому что ты ляпнула про чертову аварию», — мысленно ответил Картер, но вслух произнес другое: — Захотелось. Молчание тяготило ее и забавляло его. Эва многое бы хотела высказать Амену, может даже накричать, ведь с каждой секундой, с каждым взглядом он делал существование все невыносимее. А Картер хотел ее. В целом, это вписывалось в задумку заставить Эву ненавидеть отца. Почему нет? Многие женщины привязываются после секса. Так Эва станет еще ведомее. Но не набрасываться же на нее. Сама придет, если когда захочет. — Перевязки делала? — спросил он и кивнул на сложенную ногу. — Нет, — тихо ответила Эва, напрочь забывшая о шраме. — Снимай. От приказного тона она потянулась к резинке спортивных штанов, но остановилась, робко задирая штанину вверх. Спорить Картер не стал, только принес все необходимое и снял повязку. Шов привычно щипало, пока он его обрабатывал, но больнее для Эвы было осознание — сама про рану забыла, а Амен помнит. — Стало хуже? — спросила она, лишь бы не давиться тишиной. — Нет. Можно от этого избавляться, — убрав повязку, сказал Картер. — Но обрабатывать будешь, пока нити не рассосутся. То есть месяц-полтора. И лучше покажись врачу, когда… Он прервался, заметив ее приподнятые брови. — Когда? — одними губами повторила Эва. — Когда отпущу тебя, — обыденно бросил Амен, вновь обращая внимание на свежий шрам. Чуть припухшая прозрачно-алая линия очаровывала. Та не должна была появиться на теле девчонки, как и она сама в этом месте. И так поломанная, Эва продолжает ломаться. Что будет, когда окажется на свободе? Останется ли Картер таким же рубцом где-то глубоко внутри? Ему бы хотелось. Неясно зачем, но хотелось.

***

До вечера Эва почти не вставала, постоянно падая в сон. Вроде бы Агния приходила попрощаться, или ей показалось. Еще показалось, что кто-то несколько раз поправлял одеяло. — Хочу чай заварить, — прохрипела Эва, поднимаясь. — Можно? — Мне тоже сделай, — сказал Картер, не отрываясь от ноутбука. В прессу уже начали просачиваться слухи о находящемся под следствием шерифе округа. Журналисты, разве что, педофилию Холланду не вменили. Достоверной информации практически не было, и Амена это радовало. Пусть на Джона и дальше выливают информационные помои, в которых уже задохнулась его репутация. Упиваться скорой победой Амену помешали раскат молнии и последовавший за ним шум. Писклявый крик мешался с битым стеклом, заставляя быстрее и быстрее перебирать ногами. — Что ты опять натворила? — громко спросил Картер, выходя из комнаты. Конечно, объяснений не последовало. Звуки ее мелких шагов походили на автоматную дробь. Амен прикинул, сколько ножей на кухне, и как сильно Эва могла полоснуть одним из них по тонким венам. Других причин звериного рева придумать не получалось. До кухни идти не пришлось — Эва валялась на полу в гостиной. Вцепилась руками в волосы, дергала ногами, избивая ими воздух. «Жалкое зрелище», — подумал бы про любую другую. Но ее кожа так красиво контрастировала с черным паркетом. Иконы, по мнению Картера, должны выглядеть схожим образом — измученный лик в центре и осколки разбитых чашек вместо нимба. Зеленые радужки горели в слезах. Перед ними и на колени можно опуститься, что и сделал Амен. Поводил руками перед лицом, позвал. Реакции не было. Эва явно видела что-то другое, редко моргая. Крови он не заметил и получше вгляделся в поволоку на глазах. Его эмоции смешивались так же, как ее нечленораздельные звуки и всхлипы. Вот же она — картина, к которой Картера привязала Эмма. Как выдрессированному псу внушила, что так выглядит его счастье. Истеричное, разрывающееся, надрывное. Оно должно насиловать обоих и сжигать нервные клетки, как пух, к которому поднесли зажигалку. Только перед ним другая, и она вот-вот задохнется в собственном бреду. Все быстрее водя глазами по дрожащему лицу, Картер вспомнил, как над ним посмеивались родители, когда тот, совсем мелкий, забирался на стул, и, топая ногой, выкрикивал: «Я стану самым лучшим на свете врачом!». Отец добавлял: «Школу закончишь, и хорошо». Этот момент впервые за многие годы всплыл в памяти и как-то слишком активно барахтался в мозгу. Любоваться или вытаскивать? Прошлое или настоящее? Подняв на руки напряженное тело, Амен направился в сторону кухни. Эва не различала, кто и что перед ней на самом деле. В глазах стоял белоснежный кабинет и ненавистный врач, держащий в руках оранжевый контейнер с таблетками. — Ты нарушаешь наши договоренности, Эвтида, — отставив пилюли на стол, он наклонился к ней и заставил вжаться в скрипучее кресло. — Ты должна принимать лекарства, а не прятать их под матрас. — Я здорова, — огрызнулась Эва. — Что вы со мной делаете? Почему забываю о том, что… — Замолчи! По ушам ударил стрекот грома, а по оскалившемуся лицу врача пробежала вспышка молнии. — Не порть мне статистику. Все сработает, если ты перестанешь упираться, — шипел он, засучивая рукав Эвы. — Тебе нельзя жить такой. Ты должна измениться. — Это вам лечиться надо! Читаете мантры какие-то, мне плохо от них! — Сейчас еще хуже будет. Она начала вырываться, но подоспевшая медсестра со шприцем в руке ввела в вену иглу. А потом пришли боль, отрешенность, беспомощность. Они липли к коже мерзким пóтом и делали из Эвы кого-то другого, навсегда меняя. Обрывок прошлого проигрывался на повторе с момента, как Эва услышала гром. Теперь лицо врача виделось четче, чем в прошлый раз, и темные глаза навыкате вырывали из груди крики. Безотчетный страх не давал ей вздохнуть, отвернуться или сделать хоть что-то. Каждая секунда казалась последней. А потом ледяная вода попала в ноздри и рот. Картер умывал ее, хлопал по щекам, приказывал: — Прекрати реветь! Амен становился громче, и врач стихал. Белый кабинет покрывался трещинами, уступая место знакомой обстановке. Когда Эва замолчала, Картер налил ей остывший чай и напоил, придерживая затылок. Молния за окном вновь сверкнула, отчего ноги Эвы подкосились. Она хотела спрятаться, укрыться где-то от лавиной накрывающей паники. Амен держал ее за запястья, не давая осесть на пол, но Эва этого не понимала. Продолжала вспоминать. На кресле в том кабинете были ремни, и руки прямо сейчас ощущали, как их стягивают. — Послушай меня, — спокойно начал Амен. — Ты снова что-то видишь. Это нереально. Она цеплялась за слова Картера. И за лицо. Совсем не такое, как у врача. Но ливень за окном усиливался вместе с оглушающим громом, и напротив ей мерещилась фигура поменьше и постарше. Изображение мелькало: то Амен, то безумный доктор. — Он убьет меня! — завопила Эва, вырываясь. — Убьет! Убьет! Убьет! Он здесь! — Здесь только мы. Стоим на кухне, — выдыхая, объяснял Амен. Перед ней действительно стоял Картер. Другой образ больше не шумел перед глазами. Только вот дыхание все еще перекрывала паника. Эва стала озираться по сторонам, вглядываясь то в углы, то в окно. — Он где-то рядом, — истерично вырвалось у нее. — Покажи пальцем, — наклонившись, подыграл Картер. — Где? Давай вместе посмотрим. — Не знаю, — тихо проронила она. — Тогда иди ко мне. Перемещая руки на чуть сгорбленную спину, Амен подтолкнул ее навстречу, и Эва почувствовала спасение. В ровном дыхании, в уверенных словах. Она едва не повисла на мощной шее, цепляясь за нее ногтями. Картеру было неудобно стоять согнувшись, но он проигнорировал это, водя рукой по выступающим позвонкам. — Никто к тебе не подойдет, пока я рядом, — успокаивающе продолжил Картер, — а если решится, то сам его убью. — Правда? — шмыгнув, прошептала Эва. Амену казалось, что на него пытается вскарабкаться одичалая кошка. Эва скребла его кожу пальцами, терлась лицом о футболку и переступала с ноги на ногу, будто боялась, что ее кто-то укусит за пятку. — Сомневаешься в моих навыках? — насмешливо спросил он, перемещая ладони к бедрам. — Залезай уже. — приподняв ее, Амен позволил трясущимся ногам обвить торс. — Вот так, да. Удобно? — Угу. — Хорошо. Их лица оказались друг напротив друга. Перемещая губы к ее уху, Амен прошептал: — Сейчас я отнесу тебя в кровать. Если заметишь кого-то — скажи. Я тут же его сожру. Картера забавлял собственный тон. Он давно, а может, и никогда, не обращался к кому-то настолько по-доброму. — Сожрешь? — серьезно повторила Эва. — Конечно. Вот так. Амен захватил губами мочку уха и чуть потрепал ее. Отмечая, что Эва перестала дрожать, он переместился к челюсти. Делал вид, что кусает, но на деле лишь касался. — Что ты делаешь? — с робким смешком просила Эва. — Ем. Не мешай. Дурачась, он донес ее до спальни, где лег, оставляя Эву сверху. Она и не думала противиться. Внутри нее душащий терпкий осадок от произошедшего растворялся в спокойствии. Ей было совсем не важно, что дарил его Амен. Главное, что гром за окном больше не выбрасывал в прошлое, ведь ее держали до ужаса сильные руки. Когда она окончательно успокоила дыхание и зарылась лицом между его шеей и кроватью, то произнесла в свое оправдание: — Я… знаю, что это было не по-настоящему. — Хорошо. — Теперь считаешь меня сумасшедшей? — приподнимаясь, спросила Эва. — А ты меня? Опухшие глаза искали спокойные в темноте. Когда они встретились, и Амен, и Эва захотели рассмеяться, но губы не двигались. Что-то больное и темное плыло между лицами. Эве хотелось задать сотню вопросов, Амену — просто отключиться. Вот так, когда на нем лежит дочь шерифа, которую совсем не хочется придушить. — Я тебя не знаю, чтобы делать такие выводы, — наконец ответила Эва. — Хм, — он провел ладонью по сгибу между плечом и шеей, едва сжимая кожу. — Поступков в отношении тебя недостаточно для вывода? «Поступков». Эва расшифровала это слово, как все то, что он с ней творил. Все те ужасы, что обрастают паутиной и забываются сейчас, когда Амен говорит спокойно и участливо. — Недостаточно, — с горечью, но честно ответила она. — В тебе много всего. — Тогда все же сумасшедшая, — проговорил Картер, проходясь костяшками по линии челюсти. — Как ты так чай заваривала, что словила припадок? — Гром услышала, — поджав губы, призналась Эва. — Всегда так? — Впервые, — сказала она и увела взгляд к окну, в которое ударяли крупные капли. — Я, как в прошлый раз, увидела человека из клиники. Врача. Психатра, видимо, и его странный сеанс. Тогда тоже был гром и молния. Сложился как-то ассоциативный ряд. — Ты до этого совсем ничего о нем не помнила? — Совсем. Вообще, я в том месте почти год провела, а воспоминаний на неделю… На очень длинную неделю. Раньше думала, что это от транквилизаторов или чем меня там еще пичкали, но… Эва затихла. Не от испуга — сил бояться после такого приступа попросту не осталось. Она складывала кусочки воспоминаний, пока Амен молчал, наблюдая за еле заметной складкой между сведенными бровями. — Может быть такое, что он с помощью гипноза заставил забыть целый год жизни? — Эва поморщилась, считая, что звучит глупо, и добавила: — В его кабинете были маятники. Он говорил на них смотреть, а еще повторял одно и то же. Нужно измениться, потому что… я никчемная и никому не нужна. Бред, да? Не бывает таких врачей, наверное, это я все придумала. — Необязательно, — перебив быструю речь, сказал Амен и повернул ее подбородок, чтобы смотрела на него. — У гипноза много разновидностей, некоторые из них признаны эффективными. Но есть и сомнительные. Может быть, этот твой врач прибегал к подобной, потому что никаких официальных методик стирания памяти не существует. — В теории это возможно? — переспросила она. — Вполне. Когда работал, слышал про одного психиатра, который баловался программируемой амнезией. Какие-то авторские методики и куча препаратов сверху. Вроде как хотел помочь пациентам с ПТСР. Результатами я не интересовался. — Но у меня никогда не было никакого ПТСР, — поежилась Эва. — Это же что-то очень страшное должно случиться, а я жила обычной подростковой жизнью. — Или ты забыла, — с иронией подметил он. — Ты же… ранимая. Может, парень какой обидел или нечто подобное. «Или отец», — мысленно продолжил Картер. Эве было шестнадцать, когда он запер ее в клинике. Что, если проблема была не в ее голове, а в нем? Она оказалась там в год, когда шериф убил Эмму. Вдруг Эва стала свидетелем и в силу своей идиотской наивности не могла удержать правду за зубами? «Это хорошо, это очень хорошо. Осталось вспомнить до конца, ягненок. Если я прав, то на своего папашу даже посмотреть не сможешь. Мне и делать ничего не нужно», — поглаживая плечо сползшей ему под бок девчонки, думал Картер. — Слабо верится, — вспомнив Ливия, который больше смерти боялся ее отца, ответила Эва. — Посмотрим. Вероятно, память продолжит восстанавливаться, — скрывая энтузиазм, проговорил он. — Странно это. Я давно смирилась, что прошлое останется тайной. — Видишь, есть в похищениях свои плюсы. Эва не ответила, чуть отодвинувшись в сторону. Амен перестал к ней прикасаться. Он чувствовал ее напряжение. После этой своей истерики она так открыто говорила, будто вовсе забыла, кто такой Картер. А он напомнил. Напомнил и пожалел. — Это была шутка. — Угу. Тишина брыкалась в темноте, зля Амена. Зачем Эва свернулась так, будто он собирается ударить? Вчера ночью Тизиан нес и большую херню. Она смеялась в ответ. Да Эва вообще ожила, как только в доме появился кто-то, кроме Картера. С ним никогда так много не говорила, никогда не смеялась до ямочек. — Я имел в виду… — Нет-нет, — перебила Эва отрешенным голосом. — Правда, не окажись я здесь, ничего бы не вспомнила. Стресс, видимо, иногда на пользу. Только… — Что? — Мне кажется, — сминая пальцами одеяло, продолжила она, — кажется, что умру, если еще что-то вспомню. — Если не будешь больше хвататься за колюще-режущие, то ничего не случится, — положив руку рядом со шрамом на ее бедре, сказал Картер. — Я не об этом. Понимаешь, мне не просто страшно, как бывает, когда снятся кошмары. Я… Я… п-прямо в том месте оказываюсь. Оно, — Эва зажмурилась, — оно меня забирает. — Перестань, ты себя накручиваешь. Эве так хотелось поделиться, но слов не находилось. Она понимала, как звучала со стороны — истерично и глупо. Да и к чему Амену ее откровения, если даже близкие люди никогда не проникались проблемами Эвы. Мать на разбитые колени говорила: «Сама виновата, еще и газон помяла». Отец просто махал рукой, ведь настоящие трудности были у него — работа круглыми сутками, бросившая жена и ребенок, о котором нужно заботиться в одиночку. Эва уяснила, что ее переживания не стоят внимания. Они у всех есть, и все справляются. Не стоит докучать кому-то, если сложно. Лучше промолчать и улыбнуться. Сейчас возможно только первое, вот она и не отвечает. Пожалев, что начала этот разговор, Эва принялась отползать на свою сторону кровати, но Амен остановил ее движение, заговорив: — Если тебе все еще страшно, можешь… — он прервался, решая просто подвинуться, оставляя для нее место на своей подушке. У Эвы замедлилось сердцебиение, чтобы в следующую секунду заколотить по вискам с бешенной скоростью. «Неужели он реально хочет, чтобы мне стало лучше?», — эта мысль издевалась над ней, запутывая окончательно. Оказавшись рядом с Аменом, который успел снять футболку, она отвернулась. Понимала, что уснуть, смотря на бликующие в темноте шрамы, невозможно тяжело. Под ее головой лежала его рука, а затылка касался подбородок. Эве становилось жарко, но отдаляться не хотелось. Тогда она закрыла глаза, представила, что не было этого вечера. Потом — последних нескольких недель. Просто кто-то, у кого нестерпимо приятно пахнет кожа, лежал рядом. А еще этот «кто-то», накрыл ладонью ее ребра, придвигая к себе сильнее. Так, что воздух с трудом выбирался из легких, а спина горела, касаясь его торса. Так, что правда можно было поверить — все хорошо. По крайней мере, до утра. Его дыхание с привкусом вишни усыпляло, лишало мыслей и опасений. А вот сам Картер не спешил засыпать, вспоминая, какой активной она была в разговоре с Тизианом и его женой. С ним никогда такой не будет. С ним будет валяться на полу в слезах и с рассыпанным рядом стеклом. Вероятно, и память к ней возвращается, потому что Картер так похож на кошмар из прошлого. Перегрузил ее своими издевками, мозг не справился — не смог больше скрывать от нее плохое. «Какое мне дело до ее страданий?», — прикидывал Амен, не находя ответа. Еще пару припадков, и вспомнит. Скорее всего, об отце. Идеально же, еще один гвоздь в бетонный гроб шерифа — собственная дочь не захочет его знать. Но что с ней будет? Вдруг она видела, как Джон в крови возвращается домой, или вовсе находилась с ним в машине? Тогда Амен точно никогда не увидит, как она смеется до ямочек… Будто услышав его сомнения, Эва завертелась во сне. Он ослабил хватку, и она перевернулась, закидывая на него ногу и обхватывая руками шею. Не крепко, но так уверенно, что Картер заморгал чаще. — Ты точно спишь? — прошептал он. Остался без ответа, но хотел бы его услышать. Хотел бы, чтобы и в сознании Эва могла сделать нечто подобное.

***

Следующим утром Эва копалась в тумбочке под раковиной, стараясь найти небольшое настольное зеркало, которое они с Агнией запихнули неизвестно куда. Впервые она действительно сожалела, что разбила единственную отражающую поверхность в ванной. — Неужели, — фыркнув, Эва вытащила тканевую коробку, в которой Агния оставила наполовину использованный гель для умывания, маску для волос и зеркало. Взглянув на себя, она едва не отпрыгнула. Да, глаза после пролитых слез болели, но Эва не думала, что те окажутся настолько опухшими. Вспомнив избитого Тизиана, она с горечью отметила, что он выглядел лучше. И дело было не только в отеке: засохшая кровь в трещинах на губах, синеватые круги под глазами, взъерошенные волосы. Всегда ли так выглядит? Замечает ли Амен эту небрежность? Возможно ли исправить ситуацию? Эва думала много и быстро, будто ненадолго вернулась в их с Дией квартирку, где носилась по утрам, опаздывая на пары. Сейчас она тоже спешила, ведь разбудивший ее Амен сказал, что ее ждет завтрак и следует поторапливаться. «Умойся хотя бы», — его вскользь брошенная фраза и заставила перерыть Эву тумбочку. Анализировать, почему ей так необходимо поправить свой полумертвый вид, она не хотела, а вот вспоминать прошедшую ночь — вполне. Она залезла под душ, наскоро намыливая волосы, которые после натурально искупала в маске. В голове потрескивала боль от недавней истерики, но голос Амена был громче. На кухне, в коридоре, в постели — он говорил везде и будто бы делал это, чтобы помочь. Эва нарочно задерживала воспоминания на касаниях. Не пошлых, не грубых. Но нужных ей. По телу бежали теплые дорожки воды. Такие приятные. Почти, как обнимающие во сне руки. Эва была бы рада пустить в голову хоть одну адекватную мысль, но те даже не пытались к ней подступиться. Ей бы покопаться в обрывках воспоминаний о клинике, принять, что страшное прошлое вернется. Нет, не может. Лучше убежит в подозрительно спокойный день, где Картер успел съездить в город за едой. Усиленно потрепав волосы полотенцем, она оделась в бежевые кофту и шорты. Больше не боялась натягивать на себя что-то, короче штанов по щиколотку. Просто не чувствовала опасности. У Амена было предостаточно возможностей обидеть ее, но он ими не пользовался. К чему бояться, если это ощущение ей так осточертело? Эва втирала в кожу на лице пенку с запахом алое, переходя на шею. Проходилась пальцами по месту, которое Амен истязал зубами, когда она надела красное. Никаких синяков и лопнувших капилляров. Чистая кожа. Почти такая же была и на некогда разбитых костяшках. Эве нравилось, что руки заживают. Даже след от наручников побледнел. Раны затягиваются, обрастают новыми клетками, как и насилие. Оно тоже покрывается слоями, но не эпидермиса — поступков. Обработка шрама, приведение в чувства на кухне и «Если тебе все еще страшно, можешь…». Разве мало? Для Эвы, которая успела похоронить надежду на лучшее, — больше, чем много. Замечая, что влажные волосы никак не ложатся прилично, Эва потрясла головой и соорудила пучок. Выдохнула и засмотрелась на ресницы в отражении. Жаль, Агния не оставила тушь. Ей хотелось посидеть здесь еще немного. Тогда бы волосы подсохли, закручиваясь в крупные кудри, но из-за открывшейся без стука двери послышался голос Картера: — Решила утопиться? Вздрогнув, Эва повернулась — он не заглядывал в ванную. Это радовало ее до ненормального сильно. Теперь Амен держит в голове, что может застать ее без одежды, а не вторгается бездумно. — Нет. Я почти закончила, — машинально направившись к выходу, ответила она. Вот он, совсем рядом. Спокойный, в светлой футболке. Может, это тоже что-то значило, ведь раньше Амен практически всегда предпочитал черное. Ее расплавленный новыми чувствами мозг готов был зацепиться за что угодно, лишь бы сделать прошлую ночь правилом, а не исключением. — Ага, идем, — мельком взглянув на нее, Амен направился в сторону кухни. «Ничего не заметил», — подумала она и поджала губы. С самого утра ее подталкивало хорошее предчувствие, а теперь оно в ступоре. Нет, Эва не ждала комплиментов, даже представить их не могла. Но Амен мог хотя бы задержать на ней взгляд, и она сама бы в нем все нашла. — Ого, — не сдержалась Эва, увидев на столе круассаны, витиеватые булочки и две кружки кофе. Он сварил ей кофе. Впервые. А еще позаботился пусть и не о самом здоровом, но завтраке. Увидев пакеты с логотипом незнакомой пекарни, Эва начала моргать быстрее — представила Амена, стоящего в очереди в крохотном заведении, среди желающих взбодрить организм кофеином. Ей казалось, что он выглядел бы нелепо в таком месте, явно в них не захаживает. — Спасибо, — растерянно проговорила она. Слишком быстро схватив круассан, Эва вцепилась зубами в свежее тесто, прикрыла глаза и едва не простонала. — Ты настолько любишь булки? — подняв брови, спросил Амен и сел напротив. Ему хотелось перестать моргать. Из окна за его спиной било солнце, и каждый его луч попадал на довольное лицо. Влажные волосы бликовали, а открытая шея казалась еще тоньше, чем обычно. На ней бы оставить удавку из засосов, а потом вылизать каждый. — Они ефе и с фоколадом, — не прожевав, сказала Эва. Амен вздохнул, не понимая, как устроена эта девчонка: росла в достатке, постоянно бегала по кафе со своими безмозглыми друзьями, а теперь едва не плачет, поедая обычный круассан. Он же следил, видел, как живет — беззаботно и, кажется, счастливо. Не притворяется, по ней видно, когда притворяется. — Что в них такого особенного? — не удержался и спросил Картер, указывая на тарелку. — Я уже поняла, что ты не по сладкому, — вспомнив его реакцию на шоколад, ответила Эва и махнула рукой. — Не поймешь. — Так объясни, — он отпил кофе, не отрывая взгляд от нее. — Я тебя тут не на воде и хлебе держу, да и раньше вряд ли у тебя были проблемы с тем, чтобы набить желудок. — Ну-у-у, — потянула Эва, удивляясь вопросу. — Дело же не прям в еде, а в том, что я не ожидала прийти на кухню и увидеть ее. — Да почему? — с легким возмущением продолжил Картер. — Я часто привожу еду. — Я удивилась, что ты зашел в кофейню специально… для меня. Собственные слова кололи губы. Вроде говорили о мелочи, но Эва чувствовала себя, как на исповеди. С пастором, который каждую фразу может обернуть против нее, а после — поджечь церковь, если что-то не понравится. Ну и пусть, какая разница? Здравый смысл давно сгорел. Так хотя бы ненадолго станет теплее. — А знаешь, — заговорила Эва, стараясь отвлечься, — вообще-то у меня с круассанами особые отношения. Дия один раз захотела удивить Рэймсса. Тогда они еще не встречались, и он постоянно шутил, что из съедобного Дия может приготовить только яд. Короче, мы накупили круассанов в пекарне на первом этаже, немного погрели в духовке и сделали вид, что очень устали. Все прошло бы идеально, но Рэймсс нашел чек. — И рассказал вам? Эва немного зависла, ведь ей показалось, что Амен совершенно ее не слушал. Она просто тараторила, чтобы не изводиться в тишине, а ему, оказывается, было интересно. — Он держался, — оживившись, продолжила Эва. — Причмокивал, хвалил Дию, а потом открыл вино, и понеслись шутки, какие мы кулинары. — Стратег. Амену были безразличны истории о ее друзьях. Какая-то глупость, но в ней участвовала Эва. Этот факт заставлял слушать. — Ага. Рэймсс всегда так. Выпьет, наплетет всякого, а потом извиняется. — А ты? — подставив кулак под щеку, спросил Картер. — Я? — Эва чуть застопорилась, когда разговор переключился на нее. — Мне нельзя алкоголь, я же антидепрессанты пью. — Кстати о них. Не пропускаешь? Эва повертела головой, вспоминая, что и в отсутствие Амена их принимала. — Наверное, смысла уже нет. И с ними, и без них вспоминаю, — заламывая пальцы, Эва зажмурилась, — клинику. Картер впервые пожалел о том, что сказал. Обычно ему все равно, как люди реагируют на его слова. Но Эва побледнела, и падающее на ее лицо солнце будто потеряло силу. — Ладно, доедай. Тебе нужны силы. — Для чего? Подобравшись к ней и смотря сверху вниз, Амен медленно проговорил: — Чтобы объяснить, чем я похож на ублюдка из «Лица со шрамом». — Правда? — чуть не подпрыгнув на стуле, спросила Эва. — Посмотрим? Сейчас? — Ага, ускоряйся.

***

На экране уже мелькали первые сцены. У Эвы потели руки от предвкушения. Она никак не могла усесться, то прилипая к спинке дивана, то подаваясь вперед с ровной осанкой. Амен сидел не слишком близко, с широко расставленными ногами, и внимательно вглядывался в телевизор. — Ну? Где сходства? Эва поежилась от скептического тона и только сейчас поняла, что Амен реально будет допытываться, почему она называет его Монтаной. — Фильм только начался, — возразила она, перебарывая желание закатить глаза. — И уже видно, что я на него не похож. — Боже, ну давай я каждую минуту буду искать, что у вас общего, — пробурчала Эва, которая просто хотела посмотреть отменный триллер… …рядом с ним. — Давай, — серьезно ответил Картер и чуть позже добавил: — Каждый раз, когда ошибешься, будешь делать, что я скажу. — А? Сразу же повернувшись к нему, Эва не увидела в лице намек на шутку. — Ты слышала. Так хоть какой-то интерес будет. — А когда правильно буду отвечать? — Такого не будет, — кинув взгляд на Аль Пачино в нелепой гавайской рубахе, ответил Амен. — Но все же. Давай тогда это будет работать в обе стороны. — Давай. Поиграем в равноправие, — усмехнулся он и снял фильм с паузы. — Хорошо. Я думаю, что ты, как и Тони Монтана, бывал на допросах. Эва чувствовала себя победителем. Вот так, с первых минут нашла, что сказать, и теперь гордо смотрела на Амена. Озвученный факт лежал на поверхности, и подкрепляли его рассказы Агнии о прошлом Картера. — Неплохо, — пытаясь не улыбнуться, сказал он. — Какое действие? Триумф мгновенно улетучился. Что попросить его сделать, Эва не имела понятия. — Предлагаю добавить к действиям вопросы. — На ходу правила не меняют, ягненок. У Эвы опустились плечи, от отказа она вся будто стала меньше, чем была. — Уговорила, — уступил Картер. — Что хочешь узнать? Эва порывалась узнать о его жизни: почему оказался в тюрьме; как пережил это; думает ли, что когда-нибудь откажется от криминала. Только вот существовало одно большое «но» — об этом она узнала от Агнии. И Амену явно не понравится, что они его обсуждали. — Любимое блюдо, — выпалила Эва, начиная паниковать. — Серьезно? Зачем тебе это? — Просто ответь. — Там, откуда я родом, говорят: скажи Господу спасибо, что не сдох сегодня от голода. Поэтому мне без разницы, что лежит на тарелке. Его слова звучали небрежно и с насмешкой, но было в них что-то, заставляющее сердце сжиматься. — Откуда ты родом? — тихо спросила Эва. — Это уже второй вопрос. — Но и на первый ты не ответил, — цокнув, возразила она. — Есть такое, — раскидывая руки по спинке дивана, согласился Амен. — Пусть будет стейк. С кровью. Взглотнув, Эва повернула голову к экрану и решила, что в следующий раз стоит составить список продуктов с вырезкой. Наблюдая за попытками кубинского эмигранта покорить Майями, Эва поняла, что Картер сам подсказал следующее сходство: — Ты тоже приехал в США из другой страны. — Не угадала, — довольно произнес он. — А как же твоя фраза? — В Скид-Роу и не такое услышишь, а я там шестнадцать лет прожил. По рукам Эвы бежали мелкие неприятные мурашки. Амен вырос в том районе Лос-Анджелеса, которым пугают детей. Грязное гетто, усыпанное бомжами вдоль дорог, дурью и бедностью. Эва видела это место только на видео из новостных лент и подумать не могла, что Амен оттуда. Ей стало неловко. Очевидно же, ему неприятно об этом говорить. А еще она восхитилась им: каким же надо быть целеустремленным, чтобы поступить и выучиться в медицинском, когда за окном сущий Ад. Видя замешательство Эвы, он заговорил: — Готова к своему действию? — Эм-м-м… Да, — задумчиво проронила она. — Тогда ложись, — Амен похлопал по своему бедру. — Сюда. Она поперхнулась на вздохе и замерла. Думала возразить, начать отнекиваться, но мышцы внизу живота скручивало от мысли, что снова окажется так близко к нему. К Амену тянулось тело, а от слов кусками разрывалось самоуважение. Разум же, казалось, так и не проснулся после ночи в его объятиях. Эва чуть подползла к Картеру и опустила голову туда, куда он показал. — Молодец. Он смотрел на дрожащую грудь, представляя, каких усилий стоит легким так быстро гонять воздух туда-обратно. Провел глазами к согнутым в коленях ногам. Шорты немного задрались вверх. Их бы снять вовсе, но рано. Пусть привыкнет. — Ты смотреть собираешься? — усмехнулся он на Эву, которая вцепилась распахнутыми глазами в его лицо. Она резко повернулась к экрану. Следить за знакомым сюжетом стало невозможно сложно. Эва лежит на нем. Снова. И снова не хочет сорваться с места и забиться в самый дальний угол дома. — У т-тебя… — вспомнив смысл их странного киносеанса, начала Эва, — тоже был напарник. Ее внезапно развившаяся интуиция вызывала подозрения у Картера. Потому он коротко бросил: — Нет. Следующее действие… — Как «нет»? — перебила она, резко поворачивая голову. — Вы с ним Агнию из притона забирали. Ойкнув, Эва замолчала. Волна страха пробежалась от пяток до горла, сжимая его. — Она не в-виновата, я сама к ней п-пристала. Рука Картера поднялась вверх. Эва зажмурилась и закрыла ладонями лицо, ожидая удар, но его не последовало. Даже не вскрикнула, только разозлилась на себя. Сейчас бы смотрели фильм дальше, а она все испортила. — Убери, — мягко сказал Амен, и она послушалась. Его пальцы дотронулись до щеки, поводили по ней немного. И все. Эва ждала, когда он схватит за волосы, накричит, даст пощечину, но Амен только смотрел, и глаза его совсем не злились. — Что еще она рассказала? — Что ты был за решеткой… и оказался там из-за м-моего… — Эва прервалась и скривилась, чувствуя, как к глазам подкатывают слезы. — Ну, тише. Не волнуйся так. Я же просто спрашиваю. — Из-за моего отца, — на выдохе сказала Эва. — И про Гектора. И про весь этот ваш… мир. — Это было в гостиной? — Нет! Нет, на кухне. Тот, кто поставил жучок, не мог услышать. Честно. Сжавшаяся у него на коленях, Эва была похожа на провинившегося щенка с поджатыми ушами и блестящими глазами. Такого нельзя добивать — его нужно приласкать, и тот все свои крохотные зубы переломает ради своего хозяина. — Хорошо. Тогда продолжим? — кивнув на экран, спросил Амен. — Что? Ты не злишься? — Нет, ягненок, — склонившись над ней, смаковал Картер, — выдыхай. И с тебя вопрос. Все же, насчет напарника ты была права. Его голос ложился облаком на напряженное тело, будто то отходило от наркоза. Эве стало стыдно. Он ведь который день обходится с ней хорошо, и даже больше, а она все ждет срыва. Не нужно, Амен теперь другой с ней. Другой ведь? — А как… Почему ты решил стать врачом? Картер задумался, и для Эвы это стало безумно красивым зрелищем. Он сминал пальцами подбородок и чуть скалился. Без агрессии, лишь с какой-то тоской. — Была у меня бабка. Ее звали Гвен. Та еще сука, на самом деле, — Амен усмехнулся, прикрывая рот кулаком. — Как-то раз пообещала отстрелить мне яйца, если буду шататься по дому в грязной обуви. И это было правдой, потому что за шторкой в ее спальне стояло охотничье ружье. Даже думать не хочу, у кого его стащила. — А сколько тебе лет было? — не сдержавшись, спросила Эва. — Четыре-пять, не больше. В общем, веселая старуха была, жила с нами. Сказки мне по ночам рассказывала, специфичные, конечно, с горой матов, но мне нравилось. Читать учила и куда бить, чтобы больнее было. Говорила, что я единственный мелкий на этой улице с мозгами. В один момент стала выть от головных болей, а в местной больнице лечение по страховке включало пару таблеток анальгина. Умирала она при мне. Упала, затряслась. Родителей не было, вероятно, где-то пили. Домашний телефон не работал, сколько себя помню, ну я и выбежал на улицу, стал орать, чтобы помогли. — П-помогли? — дрожащими губами переспросила Эва. — Нет. Оббежал всех соседей. Кто-то послал, кто-то просто не открыл. Когда вернулся, она уже посинела. Через пару лет нашел заключение о вскрытии. Гвен перенесла пару микроинсультов, а последний был обширнее. Мне стало интересно, существовал ли шанс ее спасти. Существовал, и достаточно очевидный. Даже в древних медсправочниках так писали. Тоскливо мне без нее было. Захотел белый халат, чтобы однажды вытащить какую-нибудь Гвен с того света. — Боже… прости… пож- пожалуйста… — закрывая наполненные слезами глаза, выговаривала она. — М? — Амен взглянул на нее, отвлекаясь от воспоминаний. — Нет, перестань. Он начал грубо тереть ее щеки. В покрасневших белках радужки выглядели, как осколки зеленого стекла — невероятно яркие, но режущие. У него болело под ребрами. Эти слезы персонально для Амена, и он их не хотел. Пусть уж лучше бубнит про своего Монтану, а не плачет от… сочувствия? Кто-кто, а Картер его точно не заслужил. — Я выключаю? — помахав пультом, спросил Амен. — Не надо, — она вздохнула и перехватила его руку. — Гвен бы гордилась тобой. — Она бы меня пристрелила, узнав, чем занимаюсь. Боевая была, но не настолько. — Я об этом, — Эва кивнула на свою ногу с порезом. — Думаю, ты не только меня спас. — У меня не было выбора. — Был. Кроткий ответ заставил Картера сжать челюсти. Выискивает и выискивает в нем что-то хорошее. Так ведь сказала в ночь, когда он ее чуть не трахнул? Ягненок, его маленький несмышленый ягненок, который держит его руку и прижимает к солнечному сплетению. Он же все там перевернет, уже начал. — Кстати, мы теперь похожи, — почти весело добавила Эва и показала на шрам, разрезающий его глаз. — Хорошо, что только этим, — немного растерянно ответил он. — Давай смотреть уже. О своей извращенной версии «Правды или действия» оба постепенно забывали. Только вставляли временами комментарии, и Эва на напряженных моментах сжимала большую сухую ладонь. В кадрах все чаще появлялась белокурая и обдолбанная девушка, ради которой Тони Монтана пошел против наркобарона. Эве нравилась Эльвира. За красивым домом и дорогими вещами жила трагедия. Раньше Эва считала, что у героини был шанс зажить другой жизнью. Нашла бы себе кого-нибудь адекватного, перестала бы употреблять, сбежала бы из мира крови и испачканных в ней денег. Теперь частичка этого мира была совсем рядом и временами гладила ее по голове. Эльвира Хэнкок умерла на экране. Эва Холланд умирает каждую секунду который день. Не особо следя за происходящим, Картер тоже приметил Эльвиру и понял, что когда-то в детстве смотрел этот фильм. И ему тоже нравилась истеричная сломленная блондинка. Будто уже тогда знал, что встретит похожую. Эмма была лучше. Эльвире плевать на Тони Монтану, а Эмма любила. Сбегала, проклинала, полосовала ногтями лицо, но потом приползала на коленях и говорила-говорила-говорила. Вначале он понимал, что с этим надо что-то делать. Объяснял, носил на руках, силой затаскивал в кабинеты психотерапевтов, и ничего не помогало. Потом заметил, как пьянят ее помешанные слова и губы, пропитанные вишней. Ни одна другая так не цепляла, а эта врезалась в него ржавым крюком и тащила к себе. Воспоминания были слаще реальности. Мертвая Эмма влюбляла больше живой, потому что примешивалась вина. Она звонила в день своей смерти — Картер не ответил. Провел две сложных операции, а потом просто слонялся по городу. С тех пор, как узнал о беременности, все чаще боялся: кто вырастет у двоих, помешанных на боли, людей? Амен глубоко погряз в ее безумии, но будущий ребенок отрезвлял. Подрастающий живот показывал — надо менять. Все. Его, ее, эти уродливо-красивые отношения. Не успел, Эмму отняли. Эмму и крохотную пятимесячную надежду на лучшее. Эва дернулась, увидев перестрелку, и ее рука вместе с его сместилась к левой груди. Сердце в ней колотилось отбойным молотком, отвлекая Амена от прошлого. Он немного сдвинул пальцы, обхватывая упругое полушарие. Эва убрала свою руку и стала пропускать вдохи. Подушечки жгли и холодили через одежду, чуть давили, скользили к правой груди и возвращались. Ей казалось, что жизнь поставили на паузу, оставив чужие касания и растущий в венах жар. Ладонь опустилась на ребра, вынуждая Эву повернуться на бок. Прошлась по изгибу талии и обвела ягодицы. Он гладил их снова и снова, ненавязчиво, но так приятно, что Эва сжала бедра. — Убрать? — спросил Картер с легкой усмешкой. — Нет, — неуверенно ответила она. Внутри нее ныло такое сильное возбуждение, что врать сил не оставалось. Эва только откликалась на жестокие руки, кусая губы и сжимая пальцы на ногах. От ее вида у Картера мутнело зрение, и все сильнее твердел член. В мыслях Амен давно порвал ее тряпки и втрахал ее в диван без лишних прелюдий. Только чертовы белые носки оставил. Они бы отменно смотрелись на ее задранных ногах. Но Амен решил спросить о том, что давно сквозило в ее стеснении: — Ты занималась сексом раньше? Эва повернула тяжелую голову к нему и отрицательно ей помотала. Говорить, увиливать, думать о его реакции не могла — вся она сжалась в переплетении мышц на животе. Эвы просто не осталось. — Мне остановиться? Еще один отрицательный жест, и Амен перехватывает ее за талию, сажая на себя. Лица в упор, носы касаются друг друга. Он распускает ее волосы, и ладони немеют, сжимая мягкие пряди. Эва тянется к губам, задыхаясь в вишневом дыхании. И Амен почти поддается, но в голове трещит ядовитый голос Эммы: «Не смей целовать других, Картер, даже если я умру. Что угодно делай, но не целуй». Злится, клацает зубами и захватывает ими аккуратную шею. Стонет, она так мягко стонет, что у Картера жжет ребра. В нем все горит, и огонь засосами перебирается на ее кожу. Вкусную, тонкую, нетронутую. Он всю ее багровым покроет и будет входить, пока в поту не осядет на пол. Рывком стянув кофту, Амен дернул лифчик сзади, и с застежки отлетели петли. Эва прокусила губу, по которой Картер тут же прошелся большим пальцем, а потом слизал с него кровь. Они оба смотрели в глаза и видели только похоть. Темную, тягучую и неконтролируемую. Она смолой текла между телами, скрепляя их. Эва нуждалась в трении до темноты в глазах и прижалась сильнее к напряженному органу. Картер залез руками под шорты, сжал ягодицы и начал направлять. Рвано водил ее промежность вдоль члена и чуть не свихнулся — Эва выгибалась, касалась его животом и закатывала глаза. Ничего, совсем ничего не соображала. Какая же красивая. Приподняв ее, он принялся искусывать грудь, а Эва становилась все громче. На коже оставались полумесяцы зубов. Ей хотелось больше, сильнее. Пусть наказывает, пусть заставляет задыхаться — ей нужно. Нужно истерзанное тело, срывающиеся крики и он. Сминая его футболку на плечах, она переходила к шее, к волосам. Летела в пропасть и стонала от удовольствия. Оторвавшись от груди, Амен уложил горячее тело на лопатки, снял футболку и навис сверху. Пока расстегивал ремень, Эва нервозно бродила руками по его торсу. Посмотрела на губы. Хотела хотя бы коснуться, но Амен не позволил, стягивая ремень на ее запястьях и фиксируя руки над головой. Вот она — полуголая, извивающаяся, помешанная. Он будет первым. Тот, кто превращает ее в ничто и даже целовать не позволяет, потому что гребаная Эмма даже спустя семь лет не затыкается. Когда войдет, тоже о ней вспомнит? Будет трахать до разрывов, потому что когда-то белокурая дура его сломала? Что именно его останавливало, Картер не знал. Согласилась же, не отталкивает, наоборот, в рот ему смотрит и ждет. Но это не Эва — физиология и обстоятельства. Лезет, потому что не бьет, а ласкает. Ягненок. — Повременим, — сквозь зубы промычал Картер и потянулся к связанным рукам. — Ты пожалеешь. — К-какая… тебе разница? — с трудом выговорила она. Смотрела умоляюще, неосознанно, стеклянными глазами. Картер так и порывался схватить за горло и прокричать, какая идиотка, но сдержался. — Давай, — ведя костяшками от шеи к животу, говорил он, — поступим иначе. — М? Вместо ответа он медленно стянул с нее шорты. Короткий разговор чуть отрезвил Эву. Теперь дышала глубже и следила за ним, волновалась. Его рука коснулась промежности через влажное белье и сжала ее. Амен не был уверен, что сдержится, но ее подрагивающие губы останавливали. Нельзя Эву по-животному, по крайней мере, сейчас. Стянув трусики по непослушным ногам, он оглядел ее. Никакая шлюха его так не возбуждала, как ничего не понимающая девчонка. Взглотнув, Амен провел ладонями по икрам, обвел бедра, остановился на шраме. Тер его, будто тот мог исчезнуть, а Эва захлебывалась им, его взглядом. Большой палец лег на клитор, водя по кругу. По телу бежали вибрации, изо рта текли несвязные звуки. Связанные руки опустились к животу, но Амен убрал их, прижимая груди. Потом поднес два пальца к ее губам. — Оближи, — хрипло произнес Картер, погружая их в ее рот. Каждое его движение давило на нее удовольствием. Чуть грубо, уверенно, но сдержанно. Эва понимала, что он думает о ней, и от этого сгрызала щеки с внутренней стороны. Картер ввел пальцы и услышал сдавленное «Ай». Нагнулся к ее лицу, опираясь на локоть. — Уже боишься? — прошептал он. — Н-немного. Он чувствовал ее тесноту и не прекращал представлять на месте пальцев член. Было похоже на пытку, но на редкость приятную. Платой за терпение стали трепещущие ресницы. Картер подождал немного и начал двигаться, иногда сгибая фаланги. Свободной рукой он бродил по только оставленным меткам. Нужно еще. Припадая губами к животу, Картер ускорялся внизу. Он вылизывал и вгрызался, забываясь в мелодичном хныканье. Когда Эва замолкала, Амен раздвигал средний и указательный. Стенки внутри обволакивали и сковывали, дразня его. Он питался предвкушением и дрожащими ногами. Пару раз она чуть не кончила, и тогда Картер доставал пальцы и смотрел на умоляющие глаза. Мучить ее так, обездвиженную и голую, оказалось в разы приятнее. Видя, что у Эвы не осталось сил стонать, он слегка надавил на клитор. Закрытые глаза, стертые зубами губы и дергающиеся конечности — она выглядела божественно. Перед тем, как уйти в душ, Картер стянул с ее рук ремень зубами и погладил по щеке. Эва, засыпая, бездумно смотрела в экран, где в фонтане крови лежал мертвый Тони Монтана.

***

Уже ночью Эва очнулась в постели. Картер спал, ворочался и крепко держал ее за плечо. Мозг покусывали мысли о том, что на нее нашло, но она отгоняла их — думать слишком поздно. Ей никогда и близко не было так хорошо, как сегодня. И она знала, что от этого будет нестерпимо плохо, но потом, когда все осознает. Сейчас Эва только прижалась к Амену сильнее, едва не запищала, увидев, что лежит в его футболке, и закрыла глаза. Глубокий размеренный сон Эвы прервался от нехватки кислорода. Душащий едкий спазм в горле дезориентировал . Проморгавшись, она увидела бешеный оскал Картера, руки которого вцепились в ее шею. — Ты должна умереть, должна, должна! — не своим голосом кричал он, пока у Эвы закладывало уши.