Привыкай жить в темноте

По многокилометровой набережной Венис-Бич жизнь бежала мощной пенистой волной. Людей в этой части Лос-Анджелеса всегда было в избытке. Туристы и местные, взрослые и дети, влюбленные и одиночки — всех манила свежесть Тихого океана, ряды пушистых пальм и бесконечное лето, ласкающее солнечными лучами. А небольшую компанию студентов, которые расположились на мягком газоне, своим голосом согревала Эвтида. Девушка с чуть растрепанными темными волосами, по которым бегали медные блики, перебирала гитарные струны в такт бессмертным хитам нулевых годов: — Разбуди меня, когда закончится сентя-я-ябрь… Эва знала наизусть практически все песни «Green day», а про альбом «Упадок 21-го века» рассказывать могла часами. Ее не особо волновали политические и религиозные мотивы, в нем затронутые. Гораздо больше ее увлекала история любви Кристиана и Глории. Молодого бескомпромиссного бунтаря и его возлюбленной, которая снова и снова призывала того к миру. Так просто и банально, но Эве нравилось. Иногда ей казалось, что она застряла в подростковом возрасте с его наивностью, верой в неземную любовь и обожанием довольно странной одежды. Она и сейчас утопала в потертых серо-зеленоватых джинсах и рубашке в яркую желтую клетку, под которой виднелся топ с кричащей надписью. Она улыбнулась, подняв взгляд на воющих мимо нот друзей. Дия и Рэймсс сидели в обнимку, попивая колу из пластиковых стаканчиков, в которые периодически подливали виски. Это был обычный выходной день. Долгая прогулка, свежие сплетни и флиртующие с девушками скейтеры, которые или путали Рэймсса с особой женского пола из-за длинных волос, или просто его игнорировали. — Сентябрь только начался, Эва. Боюсь, будить тебя придется раньше. Нам завтра к первой паре, — засмеялась Дия и потянулась к пакету с хот-догами. Их молодые люди предусмотрительно купили в районе, где живут, ведь цены на еду около побережья стремились прямиком в стратосферу. — Ты говоришь это мне? Человеку-будильнику, который поднимает твою задницу каждое утро? Эва поиграла бровями и принялась брынчать очередную простенькую композицию. Мысленно молилась, чтобы двое ее друзей не начали целоваться. Они встречались около месяца, и за это время Эва так и не научилась не смущаться каждый раз, когда наблюдала романтическую сцену. В такие моменты она чувствовала себя лишней. Пару раз девушка просила их вести себя посдержанней, но в ответ получала смешки и советы завести себе парня. С недавних пор Рэймсс зачастил с ночными визитами в их с Дией съемную квартиру. Из-за этого у Эвы появилась привычка допоздна гулять в парке, а потом засыпать в наушниках, чтобы не слышать стоны за стенкой. Отстаивать право на личное пространство и здоровые уши она не спешила. Причина ангельского терпения была довольно прозаичной — конфликты вгоняли ее в невероятный стресс, с которым даже антидепрессанты справлялись паршиво. Потому Эва в свободное время искала новую подработку и просматривала сайты с арендой недвижимости. — Темнеет уже. Дамы, разрешите сопроводить вас до автобусной остановки, — сказал Реймсс и учтиво поклонился, поднявшись с земли. Смеющиеся студенты растягивали короткую дорогу, как могли, ведь они еще не обсудили вырез до пупка на новом платье одногруппницы. Реймсс обнимал девушек за плечи, а Дия и Эва поочередно пихали того бедрами, за очередную пошловатую шутку: — Готов поспорить, Агния хотела соблазнить ворчуна Реммао, чтобы получить зачет по сценическому искусству. — Готова поспорить, ты бы сам так вырядился, будь у тебя грудь побольше, — ответила Эва и замедлилась, несколько раз глянув на светофор. Она всегда нервничала, подбираясь к проезжей части. В такие моменты ее извечную беззаботность словно кто-то ставил на паузу. Тревога, тихая, но едкая, потихоньку скреблась внутри с каждым новым шагом по белым полосам. Но Эва втаптывала ее в густую пыль подошвами кед, ведь знала, что паника ее абсолютно не обоснована. На секунду она бросила взгляд на обочину. Тонированный Мерседес походил на черное пятно, которым художник напрочь испортил искрящийся светом пейзаж. Водителя она не разглядела и не собиралась, на автомате отворачиваясь в другую сторону. Будто чувствовала, что внутри холодного салона умирал город Ангелов и возрождался город Грехов. Амену потребовалось несколько суток, чтобы узнать каждый из маршрутов Эвтиды. Слежка за рассеянной легкомысленной девчонкой навевала на мужчину скуку, но, несмотря на это, он уже месяц время от времени мелькал неподалеку. Будь Эва немного внимательнее, она бы и сегодня заметила громоздкую мужскую фигуру в черном в сотне футах от нее. Бледная, чуть синеватая кожа, прозрачно-белые волосы, угрожающе высокий рост. Амена сложно было не приметить в толпе туристов, предпочитающих обходить его стороной. Возможно, дело было в длинном глянцевом шраме, который спускался от лба к скуле; возможно — в инстинкте самосохранения окружающих, ведь от альбиноса, разве что, черный туман не струился. От него веяло чем-то грязным, страшным и неправильным. Набережная, солнце, глупая песня — всё мигом гибло, стоило Амену метнуть в их сторону металлический взгляд. За время наблюдения возможность схватить и запихнуть девушку в багажник появлялась раз десять. Эва часто выбиралась из дома одна. Никогда не заглядывала в подъезд, прежде чем в него зайти. Вечерами устраивала пробежки в парке, в темном и безлюдном парке. Однако Амен был осмотрительным. Он знал, что даже в таком простом деле существуют риски: камера наблюдения, случайный свидетель или проезжающий мимо полицейский патруль. А риски ему ни к чему. Мужчина ждал этого момента слишком долго и не имел права на ошибку. Короткое сообщение с координатами заставило Амена отвести внимательный взгляд от нелепо жестикулирующей девушки. — Поздравляю, Эва. Твой персональный Ад переносится на сутки, — сказал он, заводя автомобиль.

***

— Копай, — спокойно приказал Амен и кинул лопату трясущемуся в истерике парню. — Н-не н-надо, молю… — Еще одно слово, и подыхать будешь до утра. Внутренние кровотечения — вещь коварная и крайне медленная. Амен показательно размял костяшки. Этого хватило, чтобы молодой афроамериканец принялся выкапывать собственную могилу. Альбинос скучающе поглядывал на очередную мелкую сошку, которая забралась чуть выше своих сородичей и решила, что может прибирать к рукам часть товара. Амен даже имени его вспомнить не мог, хоть и знал, что паренек уже несколько лет контролировал поставки самой разнообразной дури в тринадцатый район. Подобных ему принято называть оуджи — своего рода высшее звено в пределах мелкой банды. Однако цепь эта достаточно длинная, она огибает каждый квартал Лос-Анджелеса, тянется к верхушке и душит каждого второго. Этот парень, по сравнению с Аменом, барахтался где-то внизу, а значит, жизнь его не имела никакого значения. Непосвященному человеку может показаться, что десятки криминальных группировок, орудующих в городе, — это сборище маргиналов, которые рано или поздно сожрут друг друга. Отчасти так и есть. Низы кишат отбросами общества, которые сгниют в своем гетто. Их век короток. Дожить до тридцати — роскошь для самых изворотливых. Большинство дохнут от передозировок и пуль или загибаются в тюрьмах с несколькими пожизненными. По этой причине Амен мог назвать себя вполне гуманным прямо сейчас. Ведь парень не будет мучаться в предсмертных конвульсиях где-нибудь за мусорным баком. Умрет быстро, даже красиво. Ночью, в лесу, с аккуратной темной дырой во лбу. Все-таки Голливудские холмы в паре десятков миль отсюда давали о себе знать. — Достаточно, — бросил Амен, доставая пистолет. — Чего встал? Прыгай. — Прошу! Я всë верну! Никогда чужого не брал, а тут… Сын у меня родился. Третий. С деньгами голяк полный, вот я и… Амен с презрением поморщился, глядя на сгорбившегося рыдающего негра. Туша под двести футов тряслась сильнее шумящей вокруг листвы. — Тебе помочь? На секунду в круглых красных глазах блеснула надежда, но ее тут же выбил резкий толчок в спину. Парень полетел вниз, а его рот заполнился грязью. — Повернись. Грузное тело зашевелилось. Вырытая яма имела мало общего с могилой. Слишком мало места. Парень в ней походил на собаку, задравшую вверх скрюченные лапы. Обычно Амен смаковал минуты перед тем, как забрать чужую жизнь. Спрашивал, будут ли последние слова, подолгу вглядывался в глаза. В них всегда стоял истинный ужас. Ему нравилось уродство, рождаемое страхом смерти. Такое вязкое и яркое. Ложащееся кривой восковой маской на лицо. Он был уверен, что по-настоящему умирают немного раньше, чем останавливается сердце. Когда смотрят на Амена и встречают абсолютное безразличие. Если кто-то из них верит в бога, то в этот момент от него отрекается. Потому что не может быть всевышнего в мире, где существует он. Амен Картер. Имя, а тем более фамилию, знал довольно ограниченный круг лиц. Остальные звали его Душегубом, будто жертвы Амена с того света нашептывали живым, что он пытает не только тело, но и что-то внутри. На этот раз предсмертной речи Амен не услышал. Только щелчок предохранителя и выстрел чуть выше переносицы. Глазные яблоки на выкате, искривленные мышцы лица, уплывший в бок рот. Амен мог бы рассмотреть детали, но не стал. Сегодня он торопился. Ему стоило выспаться, чтобы вернуться к своей никудышной жертве и осуществить свои планы. Потому уже через пятнадцать минут на лесной поляне возвышался небольшой холм свежевырытой земли.

***

Вечер следующего дня

Эва бежит уже третий круг вокруг небольшого пруда в парке. Соседняя дорожка, предназначенная для велосипедистов, давно опустела. Фонари на приближающемся участке не горят. Девушка по привычке убирает один из наушников в футляр. Хочет ускорить темп, но забившиеся мышцы ног заставляют затормозить. Она смотрит на часы. Десять сорок. Дия с наведавшимся к ним Рэймссом точно не спит. Однако изнурять организм дальше Эва не видит смысла. Во сколько бы она не вернулась, кровать в соседней комнате будет скрипеть под влюбленными. Она убирает прилипшие к лицу пряди и продолжает движение прогулочным шагом. Эва не боится темноты, но озирается на каждый шорох. Листва. Плеск воды в пруду. Какой-то шум позади. Убирает второй наушник. Оборачивается — никого. Сердце колотится достаточно быстро от долгой пробежки. Или от чего-то другого? От ощущения, что кто-то за ней наблюдает. Эва вглядывается в разбросанные по округе деревья. Вроде оттуда исходит звук. Или нет. Будто какое-то животное подбирается к ней, чтобы напасть. Но в окрестностях Даунтауна и кошку дворовую встретить невозможно. Несколько шагов, и Эва начинает бежать. Дышит через рот. Воздуха не хватает. Оборачивается. К ней приближается силуэт. Большой, темный и очень быстрый. Старается себя успокоить. Человек просто вышел на пробежку. Однако зудящий под кожей страх не дает в это поверить. В панике она сворачивает с беговой дорожки. Под кроссовками проминается почва. Шум усиливается. Она не хочет смотреть назад, но всё равно это делает. Буквально в шаге от нее стоит очень высокий человек. Тень от капюшона падает на лицо. Видно лишь пару светлых прядей. Крик застревает в горле, когда он дергает ее за руку, а холодная ладонь ложится на шею. Амен легко находит небольшое расширение на сонной артерии. Надавливает большим пальцем, мысленно считает до трех. Прекрасно знает, что секундное промедление может стоить ей жизни. Отпускает. Девушка успевает только слегка приоткрыть рот. После веки падают на перепуганные глаза, не давая увидеть отблеск стали в мужской усмешке. Тело слабеет и обмякает. Амен держит его, небрежно прощупывая пульс на тонкой шее. — Нас ждет увлекательное путешествие, Эвтида, — подхватывая на руки девушку, произносит он.

***

Эва

С трудом открыв глаза, я увидела черноту, будто ослепла. Сначала не поняла, в чем дело, решила, что маска для сна слишком хорошо выполняет свое назначение. Потянулась к ней. В запястья врезалось что-то острое. Подергала руками и догадалась, что они связаны чем-то вроде пластиковой стяжки. Секунда, две. В голове пронеслись воспоминания о вечерней пробежке. Человек, схвативший меня за шею. Темнота. Меня похитили? В ушах застучало, воздуха не хватало. Рот открыть не получалось, на нем или скотч, или еще какая-то липкая бурда. Ноги тоже оказались связаны. Сердце колотилось так сильно, что казалось, оно достает до глотки. Не могла понять, где я, не могла нормально двигаться, ничего не могла! Что за человек был в парке? Маньяк, убийца, городской сумасшедший? Все три варианта схожи в одном — надо срочно выбираться, где бы я ни находилась. Размеренные выдохи и вдохи совсем не помогают успокоиться. Жаль, что ни один из десятка психотерапевтов не рассказывал, как справляться с паникой, когда тебя похищают, мне бы совет не помешал. Через пару минут перестаю думать о приближающейся смерти. Папа всегда говорил, что рациональность — лучшее оружие против любого преступника. Кажется, шериф округа Лос-Анджелес мог бы давать более конкретные указания. Прислушиваюсь к ощущениям. Я лежу боком и бьюсь им о жесткую поверхность, вроде резины. Повсюду стоит глухой равномерный шум. Ноздри режет сухой воздух, которого будто бы очень мало. Кончик языка жжет привкус бензина. Это машина. Это багажник машины, которая прямо сейчас куда-то едет. Неужели это действительно со мной происходит? Может, я всё же сплю? Отбрасываю свои надежды и пытаюсь пошевелиться. Руками нащупываю согнутые колени. Как же больно ими двигать! Дотягиваюсь до лица и стягиваю с глаз плотную ткань, а с губ сдираю кусок скотча. Вскрикиваю и тут же затыкаю рот. Понятия не имею, какая здесь акустика, но мне явно стоит быть тише. Обзор намного лучше не стал — передо мной всё та же темнота, но с некоторыми контурами. Расстояние до крыши не особо большое, но я всё равно бы могла попробовать перевернуться на живот и привстать. Раздумываю, когда понимаю, что от задних сидений меня разделяет съемная перегородка. Дерьмо. Мой похититель может услышать активные шевеления. Кстати его я совсем не слышу. Ни дыхания, ни музыки. Да, Эва, очень странно, что он не включает радио, когда крадет людей! Вспоминаю «Тревожный вызов» две тысячи тринадцатого года. Наконец-то мне пригодилась картотека посредственных фильмов Брэда Андерсона в голове. В той киноленте девушку тоже запихнули в багажник. Героиня выбила фару с внутренней стороны и высунула наружу руку, которую заметили другие водители. Звучит, как бред, но и ситуация сейчас соответствующая. Я наощупь ищу выступы, углубления или хоть что-то, похожее на часть фары. В одном месте поверхность кажется более гладкой. Я давлю на нее изо всех сил, но ничего не происходит. Если ударить, шансы на успех увеличатся, но вместе с ними — и шум. Рискнуть? Мне непонятно, что сейчас за время суток и насколько оживлена трасса, по которой мы движемся. Вполне вероятно, что в округе ни души, но других вариантов у меня нет, потому я замахиваюсь и чувствую, как горят костяшки. Не получается. Это драная фара — если это всё-таки она — не поддается. Движения становятся более беспорядочными и нервными. Продолжаются они до тех пор, пока авто не сбавляет скорость. Тормозит оно медленно, я успеваю мысленно умереть, по меньшей мере, раза три. Машина полностью останавливается, а я вжимаюсь в обратную сторону сидений. Хлопок двери, резкий и громкий. Тишина, и крышка багажника взлетает вверх. Становится чуть светлее и страшнее. Незнакомый мужчина стоит без малейшего движения. Мой бегающий взгляд выхватывает бледные волосы и такого же цвета брови, впадины скул и грубую челюсть. Крик скатывается по гортани, и я не могу издать ни звука. Губы бьются друг о друга. Похититель садится на край, отчего машина проседает. Он большой, слишком большой, чтобы даже подумать о том, что от него можно сбежать каким-то образом. — Ты когда-нибудь отходила от наркоза? От его голоса у меня онемел язык. Ощущение, будто в рот запихали кусок льда. Что он спросил? Какой наркоз? Похититель наклонил голову вбок, как бы ожидая ответа. Он был спокоен, ни единого намека на эмоцию, как восковая кукла. Не уверена, что моргал. Я истерично замотала головой, когда похититель придвинулся ближе. — Неприятная вещь с неприятными последствиями, — он мгновенно схватил меня за щеки, которые тут же загорелись от холода. — Нарушение когнитивных способностей, дыхательная недостаточность, угнетение центральной нервной системы. Побочек достаточно, особенно при частом применении. В голове не складывалось изображение с тем, что он говорил. Будто врача слушаю, так сухо и отстраненно. При этом глаза у похитителя натурально горели. Мутно-серые радужки всё больше загораживали расширенные зрачки. Он увлеченно рассматривал мое дрожащее лицо, кажется, получая от этого удовольствие. — Так вот, я могу обкалывать тебя хоть каждый день. К концу нашего… времяпрепровождения станешь похожей на овощ. Хочешь? — с притворным состраданием спросил он, приближаясь ближе. — Н-н-нет, — прохрипела я, стуча зубами. — Вот и умница, — тихо произнес он, и шершавые пальцы ослабили хватку. Теперь его ладонь гладила кожу. Казалось, каждое движение оставляло порезы. Большой палец спустился к подбородку, медленно его поднимая. — З-зачем вы меня у-украли? — осипшим голосом выдавила я. — Были причины, — буднично ответил похититель. Он увел взгляд в сторону, как бы теряя ко мне интерес. Не успела сделать подобие свободного вздоха, как перед лицом мелькнула тряпка, которую я стянула с глаз. — Я не буду возвращать ее на место пока что. И рот заклеивать. Но ты не должна больше шуметь. Я этого не люблю. Договорились? Похититель поднял брови, будто ему действительно нужно было мое согласие. Я кивнула, и он наконец поднялся. Кожу обдало свежим прохладным воздухом. Взглянув ему за спину, я увидела пустую дорогу и густые деревья по обеим сторонам. За их верхушками бледнела луна. Никаких опознавательных знаков. Похититель убрал перегородку надо мной и скинул ее на заднее сиденье. Теперь между салоном и багажником не было никакой преграды. — Не двигайся особо. Не скули. Не пытайся подняться. Будешь плохо себя вести — накажу. В каждом его слове слышалась угроза. Он последний раз посмотрел на меня, подкрепляя сказанное тяжелым взглядом, и захлопнул багажник. Вернулся на водительское кресло, и снова повез меня куда-то. Думать мозг отказывался. Я долго тряслась, вспоминая то, что он сказал. Выходило ужасно. Его голос изнутри раздирал черепную коробку, а смысла услышанного я понять не могла. Никакой конкретики. Зачем он это делает? Что со мной будет? Есть ли шанс, что отпустит? Всегда казалось, что маньяки — животные, которые не способны себя контролировать. Они же помешанные, ими движут какие-то искаженные уродливые инстинкты. Помню, как об этом же говорил отец, когда некоторое время вел дело серийного убийцы. Он говорил, что маньяков ошибочно считают продуманными и расчетливыми. В них просто отсутствует эмпатия, совсем. Это помогает избежать волнения во время преступления, ошибок на эмоциях. В остальном они — обычные неудачники, которые не могут ощутить власть и удовольствие иными способами. Они недовольны собой, своей внешностью и карьерой, обижены на жизнь. Бывают исключения. Тэд Банди, к примеру, был достаточно успешным человеком, а внешность имел такую, что в него до сих пор влюбляются девчонки. Но в массе своей маньяки — это скопище комплексов, обид и низкого интеллекта. Передо мной был один из них? На первый взгляд так не кажется. В каждом действии и слове похитителя чувствовалась уверенность. Он не похож на забитого жизнью человека. Прибить тот сам может. Внешность у него устрашающая, но, стоит признать, не уродливая. Неужели такому нужно издеваться над девушками? Понимаю, что мои размышления — полнейшая дурь. Врать может всё: и внешность, и слова, и движения. В большинстве случаев маньяки социализированы, никто из окружения не видит в них угрозы. Мне просто хочется верить, что этот амбал не изнасилует и не расчленит меня через пару часов. Вот сдались мне эти пробежки?! Сейчас бы спала спокойно в своей постели, бурча под нос проклятья в адрес Дии и Рэймсса. Нужно было просто выпроводить их сношаться в другом месте, и ничего бы не случилось! Нет же! Я же не могу набраться смелости и высказать свое недовольство. Теперь червякам в земле буду их пересказывать, когда этот псих меня закопает. Злость на себя подпитывает панику, стрекочущую под ребрами. Я хочу, чтобы мысли были громче давящих асфальт шин и скрипа руля. Нужно абстрагироваться, нужно выловить себя из болота отчаяния. Я же обязательно что-то придумаю. Обману его, перехитрю, не знаю… Нельзя же умереть вот так! Меня ждет выпускной год в университете, новая стажировка в одной из голливудских студий, примирение с отцом. Мы несколько лет общаемся, как чужие люди. Я думала, что у меня полно времени, чтобы собраться и сделать шаг навстречу, простить его. Когда звонила ему в последний раз? Неделю назад, две? Мы говорили не больше двух минут. «Как дела? Как работа?» и всё. Нельзя, чтобы это было последнее воспоминание обо мне. А мама? Узнает ли, что ее дочь убили? Скорее всего, нет. Я лет пять о ней ничего не слышала. Раньше выведывала у родственников, как ей живется с человеком, ради которого она отказалась от мужа и маленькой дочери. У нее новая семья, новые дети. Возможно, увидит в новостях известие о смерти девушки со знакомой фамилией. Вряд ли даже всплакнет. Сама же говорила, что ей всё равно на нас с отцом. Моя щека прижата к резиновому коврику. К виску стекают слезы. Не знаю, как давно они появились. Я не бьюсь в истерике, нет, делать это слишком страшно. Боюсь шмыгнуть наглухо забитым носом, ведь не знаю, насколько хорош слух у похитителя. Поэтому вбираю воздух через рот, тихо и аккуратно. Какой ужас, я боюсь нормально дышать! Теперь понимаю, зачем он убрал перегородку. Чтобы я извелась еще больше, думая лишь о том, как бы до его ушей не донесся лишний шорох. Похититель, в свою очередь, абсолютно бесшумен. Ощущение, что он совсем не двигается в кресле, что не дышит даже. Через какое-то время открываю зажмуренные глаза. Без перегородки места стало больше. Теперь надо мной находится окно багажника, практически наглухо затонированное. Интересно, когда люди выдумывали хэтчбек, они предполагали, что упростят жизнь долбанным психам при транспортировке своих жертв? Возможно, уже утро. Я долго разглядываю тусклое небо. Оно уносится куда-то далеко. Иногда его разбавляют верхушки фонарных столбов, но редко. Чаще к горизонту тянутся деревья. Совсем не слышно других автомобилей. Что это за трасса? Пытаюсь прикинуть, но выходит жалко, потому что кусок неба — сомнительный ориентир. Облака искажает темное стекло, они становятся мутными, едва различимыми, но я всё равно стараюсь за ними следить. Вскоре я и сама чувствую себя облаком с неясными контурами. Оно не может просто взять и поплыть, куда ему нужно. Его уносит, и оно подчиняется, потому что это облако. Не человек, а облако. Или сгусток ваты, или мешок со старым хламом — неважно. Что-то неодушевлённое, что-то, подлетающее на кочках, что-то, мотающееся по багажнику и бьющееся об углы. Не человек, нет, с людьми так не обходятся…

***

Полудрема прерывается, когда автомобиль затормаживает. Вроде бы за стеклом посветлело. Слышу, как похититель открывает пассажирскую дверь, потом — лязг железа и плеск жидкости. Видимо, он заливает бензин в бак. Шаги, и багажник открывается, а меня слепят красные закатные лучи. На лице похитителя они играют, как пятна крови. — Воды? — спрашивает и отдает в связанные руки небольшую пластиковую бутылку. Во рту настолько сухо, что его скребет воздух. Я пытаюсь открутить пробку, но кисти совсем не шевелятся. Теперь вижу, что они опухли и побелели. Похититель садится рядом и тянет меня вверх. Огромные ладони держат ребра и почти касаются груди. Сейчас я рада, что практически не чувствую собственного тела, ведь в ином случае меня бы точно стошнило от его прикосновений. Он облокачивает мою спину на стену багажника, открывает бутылку и прислоняет ее к моим губам. Я закашливаюсь с первым глотком, потому что замечаю на лице похитителя огромный глубокий шрам. И вообще его острая морда слишком близко к моей. Она пугает каждой черточкой. Похититель двигает меня к себе и держит свободной рукой затылок. Обмякшие мышцы каменеют. Снова вливает в горло воду, на этот раз медленнее, а я всё смотрю на него, пытаясь понять хоть немного. Губы расслабленные, брови не хмурит. Выглядит немного усталым и абсолютно спокойным, словно каждый день людей похищает. Псих. Иначе это каменное изваяние охарактеризовать нельзя. — Мы практически на месте, — сказал он и потянулся к повязке, которой хотел завязать мне глаза. — В каком месте? — тихо спросила я, с опасением косясь на тряпку. — У тебя неплохо выходит молчать, продолжай в том же духе. Он затягивает ткань на затылке, цепляя волосы. Снова темнота. Я не сопротивляюсь, пытаясь уловить хаотичные мысли. Есть некий пункт назначения. До него можно не добраться, сбежать раньше. — Стойте! — вскрикиваю и, кажется, хватаю его за рукав. — Что? От резкого вопроса разжимаю ладонь. Повязка врезается в распухшие глаза и не пропускает даже немного света. Не понимаю, насколько близок похититель. Зол? Раздражен? — Больно… Очень, — выговариваю тихо и жалобно. Слабо дергаю связанными конечностями. Говорят, что в темноте обостряется слух. Ничего подобного. В ушах стоит только бьющийся из последних сил пульс, а вот движений похитителя они не улавливают. Так проходит примерно минута. Потом чувствую давление на запястьях и слышу скрежет лезвия о пластик. Получилось! Он освободил мне руки и то же самое проделал с ногами. Я изо всех сил сжала губы, чтобы они случайно не изобразили улыбку. Однако это бы все равно не произошло, ведь в следующую секунду мышцы лица парализует чужое дыхание. Холодное и какое-то… фруктовое? Псих любит вишневую жвачку, и почему-то от этого в венах леденеет кровь. — Ты же понимаешь, что не сможешь сбежать от меня? — вкрадчиво спрашивает он. — Рискнешь, и будут последствия. Просто предупреждаю. Киваю, как заведенная игрушка. Он хлопает меня по щеке. Легко и небрежно. Терплю этот до мерзкого снисходительный жест, а когда крышка багажника хлопает вновь — беззвучно вою. Обдираю кожу на губах. От одной мысли, что псих дотронется до меня снова, удавиться хочется. Машина снова едет, бросая меня по кузову. Начинаю постепенно шевелить пальцами на ногах и руках. Их будто пухом набили, совсем не чувствуют импульсов, в истерике отправляемых мозгом. Проходит много времени, прежде чем колени, ногти и кисти начинают нормально сгибаться. В процессе не придумываю ничего по поводу побега. В багажнике нет никакого предмета, которым можно было огреть похитителя. Я давно обшарила карманы. Естественно, ни ключей, ни телефона в них не оказалось. Что я могу? Только оттолкнуть его и убежать. Да-да, того самого громилу, которого кран подъемный с места не сдвинет. Но у меня ведь будет момент неожиданности? Он не думает, что у меня хватит дурости на побег. Должно быть, уверен, что запугал меня до чертиков несколькими фразами. Или нет. Сложно прикидывать, что в мыслях у человека, который как человек себя не ведет. Пытаюсь вспомнить, что отец когда-то говорил о самообороне. Он даже пытался показывать, как действовать, но я всегда участвовала в подобном процентов на десять, мечтая, чтобы тот поскорее отстал. Теперь его коронное «Я же предупреждал» заиграло новыми красками. Очень страшными и темными красками. Я помню, что слабые места — глаза, уши и пах. Не густо. До глаз и ушей я просто дотянуться не успею. Он длинный, по моим ощущениям. Остается удар между ног. Господи, если он поймает меня после этого… Не хочу думать о таком. В любом случае мне конец. Не попытаюсь что-то сделать или попробую и не выйдет — исход один и тот же. Он убьет меня. Хватит гнать эту мысль от себя. Нужно полностью осознать масштаб гребаного ужаса. Будет бить, измываться, надругается и прикончит. Что еще делают с похищенными людьми? Автомобиль сбавляет скорость. Едет по какой-то глуши с бугристыми дорогами, что каждую секунду чувствует отбитый копчик. Оттягиваю тряпку с глаз немного вверх. В окне снова мгла. Уже ночь? Я пытаюсь хоть за что-то зацепиться в сгустках мрака. Опять проклятые деревья. Вроде секвойи. Это ничего не дает. Они растут по всей Калифорнии. Хотя за сутки мы могли добраться и до соседнего штата… Крутой поворот, я бьюсь затылком о жесткую обивку, резкое торможение. Двигатель стихает, хлопок двери. Успеваю сесть и сосчитать до двадцати, но ничего не происходит. Оборачиваюсь в салон: за лобовым стеклом высокий сплошной забор и две постройки. От одной из них видна только крыша, другая врезается в забор. Гараж. Понимаю это, когда вверх подлетают ворота гармошкой. Обзор становится лучше из-за света, который внутри включает похититель. Странно, но перспектива перестает работать и издалека он выглядит еще огромнее. Я падаю на спину, когда псих поворачивается. Надеюсь, не заметил. Так, он привез меня в обычный дом. Это не хижина в лесу из хоррора. Не какой-то заброшенный склад. Типичный, вроде бы, современный дом. Такие не строят в совсем глухих местах. Где-то поблизости должна быть цивилизация. Логическая цепочка разрывается, как только открывается водительская дверь. Блять! Он собирается загнать машину в гараж, из которого выбраться будет сложнее. Он явно закроет ворота, прежде чем меня выпустить. Тогда нужно будет время, чтобы найти внутри нужную кнопку. Звучит, как полнейший провал. Иной план придумать не успеваю. Машина тормозит окончательно, а после похититель шумит снаружи. Момент истины подкрадывается слишком быстро — крышка багажника подлетает вверх. — Приехали, — говорит коротко и грубо, точно так же следом дергает за плечи. Он рывком вытаскивает меня, а я скулю, чувствуя, как ноют кости. В одной его ладони столько силы, что у меня начинают трястись колени. Кого я бить собралась? Того, кто за секунду поднял меня в воздух? Из-под повязки видно, как беспомощно болтаются мои ноги. Всё происходит за доли секунды. Как только подошвы кроссовок касаются пола, я срываю с глаз повязку, впиваюсь ногтями в его предплечья и ударяю коленом. Не уверена даже, куда попадаю, потому что смотрю исключительно в бешенством ревущие глаза. Он разжал пальцы, я успела отскочить и найти взглядом опущенные гаражные ворота. Несколько быстрых шагов, и я почувствовала, как псих схватил меня за волосы. Казалось, он вырвет их вместе со скальпом. Кожа головы горела. Похититель дернул меня к себе и оттянул волосы назад. Шейные позвонки готовы были вылететь от напряжения, а я сама — сдохнуть прямо здесь. Потому что смерть в тот миг показалась не таким страшным исходом, как тяжелая звенящая тишина. Он не смотрел — он потрошил меня заживо голыми руками. — Я предупреждал, — спокойно произнес похититель. Через секунду мое лицо впечаталось в его колено. Вокруг всё плыло и звенело. Я никогда не дралась, на меня никто не поднимал руку. Не представляла, что насилие настолько унизительно. Особенно, когда нет ни малейшей возможности сопротивляться и ты не знаешь, что человек сделает в следующую минуту. Боль пульсирующим пятном расходилась от носа по всему лицу. Из ноздрей побежали струйки крови, лезущие в рот. Внутри всё потяжелело, в висках стоял стук. Он притянул меня обратно и нагнулся. — Как думаешь, насколько быстро ты потеряешь сознание? Он улыбался, смакуя каждое слово. Следил со смесью брезгливости и наслаждения, как по подбородку стекает кровь. Животное. — Не надо… П-пожалуйста… Я больше не буду, — молила я и вертела головой, отчего корни волос натягивались еще сильнее. На потолке мигала лампочка. Каждый раз, когда тьма сменялась светом, его губы искривлялись больше. Я поняла, что его не разжалобить. От моего страха ему только приятнее. — Мой отец работает шерифом, — тише и увереннее сказала я. — Ты сгниешь за решеткой, если посмеешь что-то со мной сделать. Вмиг его лицо будто окаменело. Побелели углы челюсти. Я снова выбрала неправильную тактику и убедилась в этом, когда он потащил меня в сторону. Я плохо видела и соображала. Заметила, что мы приближаемся к светлой раковине с небольшим зеркалом над ним. К нему псих и прижал меня щекой. — Именно из-за своего папочки ты здесь и оказалась, — промычал он около моего виска и потянул голову назад. — Теперь посмотри на себя. Правда считаешь, что ты, мелкая испуганная сука, можешь что-то сделать? В пыльном отражении я с трудом узнала себя. Какая-то серая, с красными разводами на опухшем лице, с обезумевшими от страха глазами. А сзади стоял он. Бугай на полторы головы выше, который мог мгновенно свернуть мне шею. Но поступил он иначе: отошел немного, захватил мои волосы плотнее и почти впечатал лицо в зеркало. Я проживала эту секунду гребаную вечность, вскрикнув и представляя, как осколки врезаются в кожу. Я уже чувствовала глубокие порезы, когда застыла в миллиметре от своего отражения. — Первый и последний раз прощаю твои выходки. Лучше не выводи меня. Я редко сменяю гнев на милость, Эва. Мое имя он почти выплюнул, будто ему физически неприятно было его произносить. Потом потащил меня за руку из гаража. Запястье жгло от его хватки. Под ногами скользила невысокая трава. Я опасалась поднимать голову, потому видела только этот проклятый газон, небольшие ступеньки, практически черный пол. В доме он включил свет, но я всё еще не осматривалась. Как во сне ловила мутные тени и обрывистые контуры мебели. В первой комнате был серый угловой диван и грязно-бежевый ковер. В другой — кухонный панельный гарнитур темного цвета. Язык не поворачивался назвать эти помещения гостиной и кухней, потому что в логове маньяка их быть не может. Только бездушные холодные, как и он сам, комнаты. В коридоре наша сраная экскурсия завершилась: псих открыл незаметную дверь под лестницей и повел меня вниз. Даже у Гарри Поттера местечко было поуютнее. Крутые ступени вели в прямоугольную комнату с несколькими железными дверьми. Ну конечно, не могло его жилище быть полностью нормальным, вся жуть скопилась в подвале. С одной из дверей он повозился и толкнул меня в место, что она скрывала. Я упала, счесав колени о бетонный пол. — Осваивайся. Тебе здесь долго сидеть, — хмыкнул псих и запер меня. Без движения провела долго. Потом я согнула ноги, рассматривая багровые пятна на спортивных штанах. Ткань прилипла к коленям. Я обняла их и положила подборок на саднящие раны. Покачиваясь из стороны в сторону, я перебирала недавние воспоминания. Ответы на парах, кофе в ближайшем кафе, битва за последний кусок пиццы с Дией вечером. Подобное повторялось бесчисленное количество раз, казалось скукой и обыденностью. Теперь я поняла, что будни мои протекали просто идеально. Всё бы отдала, чтобы к ним вернуться. Чтобы проснуться на неудобной постели, минут двадцать подумать о жутком сне с похищением и начать новый день. Чтобы бесчеловечный ледяной взгляд исчез, стоило мне моргнуть. Но он не рассеивается, мерещась в каждом пустом углу, а вместо старенькой икеевской кровати напротив валяется тонкий матрас. — Осваивайся, — выплевываю я, вторя похитителю. — Тебе здесь еще долго сидеть.