ICE GLENT

      Холод.       Холод был вечным спутником Тарна. Стылая и беспросветная тьма космоса окружала танкбота и шептала ему на аудио древние страшные легенды о путниках, заблудших в глубинах ледяного звёздного океана. Тарн же в ответ только прятал хищную улыбку под маской и яростно пылал рубиновой оптикой — и тьма недовольно отступала, оглаживая на прощание лиловый металл серебряным узором инея.       За плечами лидера Дивизии Правосудия ворн за ворном вился плащ, сотканный из обрывков мрака, и от складок этого плаща веяло мертвенным морозом потушенных Искр. Тарн нёс дезактив всем, кто попадался у него на пути, бесстрастно собирая свою жатву. Мороз целовал губы лидера Дивизии, и десептикон с обманчивой усмешкой касался кончиками острых когтей замиравших перед ним Искр, — даря клик трепетного покоя перед тем, как резко перечеркнуть воздух лиловой вспышкой, стирая чей-то актив навечно.       Тарн был идеальным солдатом, верно служившим Мегатрону весь свой актив. И поэтому, когда Список пополнился именем беглого — и бывшего — учёного десептиконов Шоквейва, лидер Дивизии Правосудия лишь едва уловимо кивнул, помечая позывной Шоквейва красной меткой, обозначавшей приоритет, и «Мирная Тирания» послушно изменила курс, ведомая твёрдым манипулятором капитана.       Холод сопутствовал Тарну ровно с тех пор, когда исчез уродец Глитч и вместо него появился опасный и прекрасный в своей мощи Дивизионер. Отныне и навечно Искра Тарна горела ровным зелёным пламенем — безжизненным пламенем северного сияния, отражавшимся в бесконечных льдах, которые безмолвно поблёскивали тёмной глубиной под призрачными всполохами. Не холод шёл за Тарном, а сам Тарн был холодом. И поэтому стужа, царившая на планете Горлам Прайм, где укрывался Шоквейв, не тронула лидера Дивизии, прибывшего вершить свой суд.       Метель, вихрившаяся белой пеленой перед обзорными экранами «Мирной Тирании», нанокликово стихла, стоило кораблю с негромким шелестом коснуться заиндевелой взлётно-посадочной полосы. Снег опал мягким крылом, открыв бескрайние белоснежные просторы, где то и дело вздымались к небесам обледенелые руины — планета Горлам Прайм была разрушена давно, но мороз сохранил останки цивилизации. И где-то здесь, среди этих обломков старого мира, прятался Шоквейв — хитрый и опасный шарк, Тарн не обольщался насчёт ума своего противника и поэтому молчал, постукивая когтями по приборной панели и раздумывая.       Восс нерешительно пискнул что-то на древнекибертронском, разрушая нависшую тишину, и Тарн медленно поднял манипулятор, одним жестом обрывая все начавшиеся было разговоры.       — За объектом из Списка пойду я. Сам. — Тарн не поворачивался к команде, глядя на своё отражение в помутневшем от инея стекле: лиловая броня таяла в тенях полярной ночи, царившей на планете, и только яркая алая оптика сумрачно вспыхивала, пока танкбот говорил. — Вы остаётесь здесь. Если не вернусь через два цикла — пеленгуйте сигнал. Не найдёте — поднимайтесь на орбиту и ещё раз пеленг. И только в таком случае, если моё отсутствие будет очевидным, покидайте планету. Я сказал. Возражения? — В Голосе на клик прорезалась злая усмешка.       — Никак нет, — коротко ответил Каон, кивнув капитану, который спускался с трапа «Мирной Тирании» прямо в снежную пустыню.       Тарн только взмахнул манипулятором, показывая, что услышал, и не обернулся, а лишь провёл кончиками когтей по обшивке корабля, погладив вмятины, рытвины и царапины от боёв, а потом трансформировался. На белом покрывале снега остались пара шагов, короткий смазанный росчерк и длинные линии-отпечатки танковых траков.       Тарн знал Шоквейва, поэтому для лидера Дивизии Правосудия не было сложностью просчитать, где примерно может скрываться беглый учёный — да и в самом деле ловли предателей у танкбота был поистине огромный опыт. И теперь Тарн, трансформировавшись, медленно поднялся во весь рост перед руинами центрального городского архива и беззвучно хмыкнул под маской. Ну кто бы сомневался. Какая тонкая ирония: бывший сенатор проводил свои антигуманные эксперименты в таком же месте, где много-много ворн назад вещал о гуманности своему бывшему соратнику, который стал Праймом. Тарн оценил и теперь, без страха шагнув внутрь, был готов ко всему.       Архив потрепало и войной, и запустением. Но надо было отметить, что планету Горлам Прайм забыли очень давно, ещё до войны. Поэтому и бои здесь носили характер коротких стычек: то автоботы рухнут на планету и их добьют десептиконы, то сами десептиконы попадутся в автоботскую ловушку и окончат свой актив во льдах Горлам Прайм. Ничего нового — и поэтому Тарн равноИскрово перешагнул через очередной дезактив, ради интереса разворошив кончиком супинатора кучку разрозненных деталей и с любопытством отметив, что не хватает ряда важных запчастей. Кто-то изъял у дезактива мозговой модуль и камеру Искры. Значит, тут точно был Шоквейв — кому бы ещё понадобилось препарировать останки? Тарн довольно кивнул своим мыслям и лиловой тенью скользнул дальше — несмотря на тяжесть многотонного боевого корпуса, двигался танкбот на редкость бесшумно — он бы и не прошёл почти всю войну, выдавая себя громким лязгом.       Шоквейв был предусмотрительным шарктиконом — каратель в этом и не сомневался. Учёный уже ускользнул один раз от кары, сбежав до того, как Тарн завершил с ним разговор по коммлинку, но на этот раз лидер Дивизии Правосудия не собирался оставлять дезертиру такого шанса. Такое пятно на репутации Дивизии можно было смыть лишь энергоном предателя. Но охота в этом случае не была простой — Тарн ни капли не обольщался на этот счёт, осматривая коридор, ведший в убежище Шоквейва и напичканный датчиками слежения. Разумеется, Шоквейв не оставлял камер на виду, но Тарн, неплохо изучивший повадки своего врага, знал, что тут достаточно следящих устройств. Хм. Можно, разумеется, заявить о своём прибытии: или оставить тут гранату и эффектно явиться в клубах дыма и пыли, сея хаос и разрушение, чтобы таким образом застать учёного врасплох… но шум предупредит Шоквейва. Или же пройти прямо так, ва-банк, демонстрируя неотвратимость Правосудия, но в это же время давая учёному возможность оказать сопротивление? Нет, это было бы очень глупо.       Тарн повёл траками, присматриваясь, а потом сощурил оптику, найдя решение. Когда-то в прошлом от манипуляторов Глитча страдала вся без исключения техника, а после эмпураты аутлайер лишился рук, но не таланта причинять боль — и Голос стал страшным оружием. Сейчас же умело подобранные модуляции вокалайзера могли ломать не только Искры… и Тарн без сомнения подал мощный импульс без слов, одной только интонацией выражая своё желание, и когтями оборвал пару проводов на стене — обычное короткое замыкание, ничего такого. В условиях планеты, где лёд то и дело перемещался, разрушая здания, обрыв коммуникаций был явлением типичным.       Огоньки камер и датчиков погасли, и танкбот скользнул по коридору, отжав когтями приоткрытую гермостворку шлюза, чтобы пройти. И тут же по линзам резануло ослепительным сине-голубым сиянием. Тарн спешно откалибровал оптику и шокированно провентилировал. В большом зале среди разбитых стеллажей и разбросанных датападов щерилась штырями какая-то конструкция, напоминавшая гигантский ложемент Искры, и в ней метались меж наспех собранных арок-ограничителей сотни ярких огоньков. Искры! Так вот зачем Шоквейв препарировал умиравших: он вырывал у них Искры, отправляя в этот огромный плавильный котёл, где сотни разумов вступали в противоборство или союз, сводя друг друга с ума и сливаясь в итоге в одну огромную Искру, терзаемую сумасшествием.       Тарн, не веря своей оптике, покачал шлемом, зачарованно глядя на бегущие по стенам голубые переливы. Но зачем? Такого размера Искра подойдёт только кому-нибудь размером с Метроплекса. Неужели Шоквейв хочет создать титана? Опыт Блицвинга показал, что чем больше Искр слито в одну, тем нестабильнее психика получившейся личности. Получившийся титан будет безумцем, и с ним не совладает ничто. Даже, наверно, Голос — Тарн здраво оценивал свои шансы. И Шоквейва, высившегося темной тенью рядом со своим изобретением, необходимо было остановить.       Тарн выступил из-за колонны, где стоял всё это время, и из его динамиков полилась, набирая мощь с каждым шагом карателя, знаменитая Имперская Сюита — Сюита, ставшая гимном Дивизии Правосудия. Шоквейв вздрогнул, обернулся на звук, и Тарн поприветствовал учёного издевательски вежливым полупоклоном.       — Кажется, в прошлый раз мы с Вами не договорили? — иронично поинтересовался Тарн, вкладывая в Голос завуалированный приказ, пропитанный болью, и с наслаждением глядя, как подгибаются коленные шарниры Шоквейва.       Шоквейв с тихим хрипом осел на пол… и в попытке сохранить равновесие опёрся на терминал, с которым до этого работал. Тут же Искры в своём заточении полыхнули нестерпимо ярко, и Тарн отвлёкся на этот блеск.       Именно этой доли клика хватило Шоквейву, чтобы толкнуть танкбота изо всех сил спиной вперёд в ослепительно сияющую метель Искр.

***

      Ослепительно яркое сияние объяло Тарна, заскользило по лиловой броне, норовя пробраться под честплейт, прямо к малахитово-зелёной Искре и выведать все её секреты, подчиняя общему безумию… Тарн в ужасе рванулся прочь, но не мог найти опоры и поэтому падал всё глубже и глубже в белоснежную муть Искр. И танкбот начинал постыдно паниковать.       — Нет! — Лидер Дивизии Правосудия вложил в этот последний вопль всё: и отчаяние, что так глупо попался в ловушку; и страх перед дезактивом; и бессильную ярость; и страшную в своем безумии ненависть. — Нет!       Конструкции, удерживавшие Искры в одном кольце, задрожали, осыпаясь ломким крошевом, Шоквейв — зыбкая тень где-то за гранью сияния — отшатнулся, а Тарн, ободрённый этим успехом, когтями разметал Искры и, с ненавистью взглянув в жёлтую линзу учёного, собрал все силы и вновь вложился в Голос, зазвучав на пределе своих возможностей:       — Нет.       Шоквейв рухнул, и Тарн не сколько увидел, сколько почувствовал, как из корпуса учёного уходит жизнь. Знакомое ощущение потушенной Искры осело на глоссе тягучей горечью отзвучавшего приказа. Но и сам Тарн стирался, исчезая без остатка в водовороте взбесившихся Искр — Шоквейв всё же успел довершить свои манипуляции с терминалом, пока Тарн бился, охваченный ужасом.       Пространство скрутилось в одну ослепительную точку, и Тарн равноИскрово задумался, куда же он попадёт сейчас: на суд Праймаса или же сразу в когти Юникрона — праведником карателя можно было назвать только с очень большой натяжкой. Танкбот не выдержал и рассмеялся, подумав об ещё одном: любопытно, а не выгонит ли его Некробот из Некромира обратно к живым со словами, что только маньяков (всей Галактики и парочки соседних) тут в ПослеИскрии им не хватало? И Тарн вдруг почувстовал себя свободным: это он принимал дезактив, а не дезактив — его; это он хохотал в фейсплет и Праймасу, и Юникрону разом; это он намеревался как следует насладиться ПослеИскрием и навести в Некромире свои порядки — он, Тарн из Тарна, вечно свободный и безжалостный Тарн, достойный своего полиса, в честь которого был назван!       И Тарн, смеясь, вскинул шлем и шагнул вперёд, в вихрь Искр, слившихся в одну ровную белую полосу. Никто ему — даже дезактив — не указ; он уходит, как победитель, а не побеждённый, перекроив ситуацию на свой лад; и он выиграет — пусть и в последний раз!       Танкбот брёл сквозь белоснежную муть, с любопытством вглядываясь в мелькавшие за вихрем света образы: вот Прайм, усталый командир, собирающий бойцов в атаку, вот яростно сверкающий оптикой Блэкшедоу — всего клик до дезактива непокорного шестирежимника; вот Саундвейв, повернувшийся на миг, чтобы взглянуть в линзы Тарну, и тут же пропавший в водовороте сияния. Лидер Дивизии Правосудия не задумывался о том, где он, почему перед ним всплывают образы прошлого — зачем, если всё кончено? Уж лучше насладиться сполна странной фантасмагорией, порождённой, скорее всего, преддезактивным бредом процессора — Саундвейв как-то в своё время обмолвился, что перед кончиной жертвы могут снова пережить весь свой актив благодаря тому, что мозговой модуль распаковывает все архивные логи, осыпаясь крошкой битов и байтов… и вот теперь сам Тарн проверял на себе эту теорию десептиконского связиста.       Но из лёгкой апатии, смешанной с любопытством, Тарна вдруг выбил один образ — Мегатрон. Танкбот даже приостановился от изумления, но вскоре был вынужден продолжить движение — вьюга Искр вокруг настойчиво толкала в спину, заставляя идти дальше. И каратель продолжил брести вперёд, увязая по колено в опалово-белёсом тумане Искр, то и дело ластившемся к танковым тракам. Тарн не отрывал изумлённой оптики от силуэта: как он, бывший тогда ещё Дамусом, мог помнить Мегатрона-шахтёра? У будущего Лорда десептиконов тогда не было даже того имени, что он взял на Аренах Каона — Мегатронус — лишь идентификационный номер! Значит, это не логи памяти превратились в такую симуляцию…       Тарн сощурил оптику. Мнемохирург? Может, сейчас кто-то копается в процессоре лидера Дивизии Правосудия? Но зачем? Это точно не Дивизия — Тарн сам приказал ей не спускаться на поверхность планеты. Неужели Шоквейв освоил мнемохирургию? Хм. Вероятно. Но в таком случае, процессорная симуляция не держалась бы столь долго — это было попросту невозможно даже для самых умелых мнемотехников…       Танкбот повёл траками, отмахнувшись от раздумий, и медленно пошёл вперёд. Какая, право, разница, если он явно полудезактив? Сейчас только одно решение — идти вперёд и только вперёд. Как всегда — лишь вперёд, не оборачиваясь на прошлое, вот туда, к льдистому нежному сиянию…       Стоп.       Сиянию?       Тарн вскинул шлем, и его оптика вспыхнула безумной надеждой. Этот кусочек голубого света так разительно контрастировал с белоснежной метелью вокруг, что казался миражом. Но тем не менее, этот лоскут синевы был более чем реален, и Тарн поспешил вперёд, охваченный любопытством и какой-то сумасшедшей радостью. Наконец-то хоть какое-то разнообразие!       Мимо мелькали фейсплеты: гневные, радостные, печальные; вспыхивали и угасали огни революции, сменялись день и ночь… но Тарн не замечал ни призрачно-задорной улыбки Ориона Пакса, ни плывущего в тумане сдержанного фейсплета Мегатронуса, ни зыбких теней двух друзей — Скайфайра и Старскрима… никого и ничего. Перед ним была синева. Переливающаяся лазурью синева. Ласковая и манящая. Как что-то, забытое очень давно. Когда он был Глитчем… или ещё давнее — Дамусом?       Тарн сделал ещё пару шагов и остановился, не решаясь переступить резкий белый штрих, отделявший ураган Искр от простых полированных плит из гранита. За спиной выли взбесившиеся от того, что их жертва ускользнула, Искры, а перед танкботом тихо шуршал кристаллической листвой садов Хелекс Праксус — тот Праксус, каким он был до войны.       Каратель обернулся, взглянув в метель за спиной, и скривил губы в усмешке, шагая вперёд, в залитый солнцем безмятежный мир. Белоснежная воронка тут же схлопнулась, осыпав Тарна серебряными бликами, осевшими на броне тонкой пылью.       Вокруг царил столь безмятежный покой, что Тарн даже не верил своей оптике. И лишь когда лидер Дивизии Правосудия коснулся протянувшейся над его шлемом кристаллической ветви, и на боевых когтях расцвели полупрозрачные блики света, а на траках осела пара опавших лепестков — только тогда Тарн поверил в то, что не грезит. И тут же смутился своего тёмного корпуса, предназначенного для войны и высившегося сейчас изломанной фигурой среди этого мирного покоя. Тяжелый танковый обвес несовместим с этими нежными силуэтами сада. Ошибка. Глитч. Как… в прошлом?       Нет. Лидер Дивизии Правосудия покачал шлемом. Это… наверно, это всего лишь подарок Праймаса, клик мира до войны, который Тарн почти не застал. Да, пусть будет так. И танкбот двинулся вперёд, скользя по извилистым дорожкам сада. Красота переливающихся ажурных кристаллов не оставила карателя равноИскровым, и поэтому Тарн через пару шагов неспешно зазвучал, на ходу импровизируя и придумывая новую симфонию. Нота за нотой сами по себе ложились на губы, холодя исчерченный шрамами металл, и десептикону неожиданно становилось всё легче и легче — будто осыпался ледяными клиньями огромный айсберг, в сердцевине которого пылала ярче полярного сияния Искра Тарна, рассеявшая вокруг призрачные злые зелёные всполохи, — и каждая малахитовая вспышка ярости теперь как-то сама по себе гасла в бесконечных снежных заносах, от которых веяло странным умиротворением.       И в Песню неожиданно сами по себе прокрались неожиданные для десептикона эмоции — как солнечный блик на холодном узоре инея — что-то, похожее на сожаление об ушедшем, задумчивость и лёгкая усмешка, полная застарелой боли о чём-то неизбывном. Тарн чуть склонил шлем, вслушиваясь сам в свой Голос, — и сдвинул маску, открывая подбородок. Ноты зазвенели вокруг, разбиваясь оземь, как хрупкие льдинки, и каратель не смог спрятать коротко мелькнувшую на губах нежданную и случайную улыбку, поддавшись вихрю симфонии.       Едва истаяла в воздухе последняя призрачная дымка Песни, как Тарн услышал тихие аплодисменты. Резко оглянувшись, десептикон сперва распознал альтмод — джет, — потом быстро выхватил отсутствие оружия — гражданский, — непривычную после пепла и гари войны белую расцветку… и только потом взглянул в фейсплет, обмирая от одного вида столь забыто-памятных, родных и потерянных навечно линз. Бирюза, кромешная и чистая, яснее целого неба и ярче любого солнца — счастье, свет и улыбка — это не вытравить, не выжечь… как же. Тарн горько усмехнулся, коротким жестом возвращая на место маску, и крайне вежливо полупоклонился джету, незаметно поведя запястьем и отменяя активацию боевого протокола — война въелась глубже прошивки.        — Очень красивая мелодия. — Шоквейв коротко помолчал, неотрывно глядя на странного танкбота с военным обвесом и страшной, словно состоящей из одних хищно-ломаных линий маской. — Вы музыкант? — Сенатор чуть склонил шлем набок, смутно чувствуя что-то донельзя знакомое, пусть и до невозможности искажённое — как будто лёд в сетке трещин мешал рассмотреть то, что спрятано в его глубине.        — Воин. — Тарн позволил усмешке прозвучать в Голосе, неотрывно смотря на сенатора и не в силах отвести взгляд, лёгким жестом приподнял манипулятор — металл пушки холодно блеснул в кристаллическом сиянии. — Но сражаюсь с помощью музыки.        — Наверно, у Вас это получается хорошо, хотя я не имею возможности судить об этом. — Сенатор чуть улыбнулся, наклонив шлем в знак вежливости. — Впрочем, приношу свои извинения за то, что прервал Вашу прогулку. Поэтому оставлю Вас. — Джет пожал плечевым блоком и сделал шаг в сторону.        — Постой! — Оклик сорвался с губ Тарна раньше, чем он успел себя одёрнуть; и рассеялся снежной пылью. — Постойте, — уже тише повторил танкбот, когда джет с вежливым удивлением повернулся к нему. — Я люблю музыку, но некоторые мелодии не могу исполнять, будучи один. Вы можете… — Каратель на клик застыл, закусив губу под маской, а потом выдохнул: — Прочувствовать одну, всего одну симфонию?        — О. — Шоквейв немного помолчал, ощутимо колеблясь, а потом кивнул. — Что ж… если Вы приглашаете, то я с удовольствием послушаю Ваши шедевры.        — Благодарю. — Тарн заставил себя церемонно кивнуть, как во времена Золотого Ворна, и подал сенатору ладонь. — Одна мелодия, всего пара шагов в вальсе, если Вас не затруднит… — На губах расцветала, как иней, горечь, а Искру прихватывало зимней стужей: танкбот понял, что это было прошлое, далёкое и невообразимо счастливое прошлое… видимо, энергия Искр дала необходимую мощь на первый взгляд обычному порталу.        — Я не уверен, что это допустимо… — Сенатор чуть покачал шлемом, глядя на карателя, но всё же вложил свою ладонь в протянутый манипулятор. — Видите ли, правила приличия…        — Понимаю Вашу тревогу, — мягко откликнулся Тарн, позволяя бархатистым обертонам Голоса оседать невесомыми снежинками вокруг. — Но мы одни, а я клянусь, что не причиню Вам вреда. Только одна симфония, немного танца — и всё будет кончено. — Потемневшая до бордового оттенка оптика блеснула холодом, под которым крылось неуловимое страдание.        — Что ж, — немного скованно ответил Шоквейв, явно чувствуя себя не очень уютно, и послушно сделал шаг вперёд, начиная первый круг вальса под кристаллическими деревьями. — Прошу Вас…       Лидер Дивизии Правосудия только чуть склонил шлем, осторожно ведя невольного партнёра в танце — бессловесная мелодия послушно порхнула вокруг снежной птицей, — и усмехнулся под маской: он и не мечтал о том, что когда-нибудь сможет вновь коснуться этой белой брони, встречая ясный взгляд бирюзовой оптики. Не мечтал… и не мог мечтать и теперь, несмотря на то, что одна лиловая ладонь бережно сжимала пальцы сенатора, а другая лежала на талии, аккуратно направляя в вальсе. Этот мир не принадлежал Тарну, этот сенатор — тоже. Карателю, исчислявшему своих жертв тысячами, невозможно быть рядом с тем, кто фактически пожертвовал своим активом ради актива тех, кого любил. Тарн взглянул на белые пальцы, которые сжимал в своей ладони, и едва подавил желание отдёрнуть манипулятор — танкботу показалось, что белоснежную броню испачкало уродливыми розовыми пятнами топлива — ведь у самого Тарна руки были далеко нефигурально по локоть в чужом энергоне.       Тонкие хрупкие пальцы, которые столь бережно когда-то касались щеки простого аутлайера, ещё не палача… пальцы, которые потом превратились в уродливую пушку, а вторая ладонь, хоть и уцелела, не была уже такой тонкой и изящной. Эта синяя, как небо, ясная и честная оптика, разлетевшаяся сотней льдинок и помутневшая до одного жёлтого окуляра. Белая броня, навечно скрывшаяся под лиловой краской. За всё «спасибо» эмпурате, которая лишила Тарна самого главного его сокровища. А чего же лишился сам Шоквейв? Тарн содрогнулся. Потерять себя, потерять всё, что любил и ценил, расстаться с памятью и чувствами — и ради чего? Никто ведь не пришёл…       Озарение вспыхнуло, как лёд на солнце. Вот зачем учёный собирал Искры. Должно быть, он хотел всё исправить, раз не дождался помощи. Никто не пришёл… Тарн усмехнулся. Пришли. По безумной иронии судьбы — пришёл именно тот, кто не сумел уберечь сенатора до этого, хоть и желал этого всей Искрой. Но теперь — о, теперь у лидера Дивизии Правосудия был шанс. Но призрачный, как едва уловимый блеск полярного сияния — Тарн помнил, что когда-то слышал от Шоквейва про неотвратимость ключевых точек актива, и понимал, что эмпурата сенатора была одной из таких точек, без которой невозможно было построить ту же цепь поступков, смоделировавших в итоге настоящее. И Искру танкбота обожгло вьюгой злой печали — как спасти того, кто обречён на дезактив?       Ответ всплыл словно из тёмных глубин полярной ночи, и танкбот задумался всего на мгновение — имеет ли он право решать за сенатора? И тут же оборвал себя. Нет. Он — десептикон, поэтому да, он будет прóклят Праймасом отныне и навечно за то, что сделает… но какая разница? Долгие ворны войны и без того обрекли Тарна на посмертие в муках, так в чём же дело, если прибавится ещё один грех, если расплата всё равно будет одна?        — Я буду ждать тебя мучительно… — Лёгкие звуки вспорхнули откуда-то из самой Искры сами по себе, когда Тарн чуть сдвинул маску, открывая исчерченные шрамами губы. — Я буду ждать тебя года. Ты манишь сладко-исключительно… — В Голос проскользнула слабая улыбка, растаявшая, как изморозь на солнце. — Ты обещаешь навсегда. — Танкбот успокаивающе покачал шлемом, когда сенатор изумлённо вскинулся, и добавил в Голос снежного холода, чувствуя на кончиках когтей рваный рисунок пульсации второй Искры.       Сенатор подался ближе, глядя в алую оптику, и Тарн позволил себе на клик откликнуться той застарелой, нерастраченной нежностью, которая так и лежала тяжёлым гнётом на Искре ещё с довоенных времён. Нежностью, которую не мог выразить никогда, но сейчас — сейчас была поворотная точка, танец на грани, и поэтому — было можно всё. Всё — и даже немного больше, не только пара ледяных осколков, а целый узор, сотканный с помощью мороза и холода.        — Не знаю, хочешь ли ты радости, — тихо продолжил танкбот, на короткий миг погладив сенатора по щеке и тут же снова скользнув ладонью на талию. — Уста к устам, прильнуть ко мне… — Кристаллическая листва переливчато зазвенела, вплетая свое звучание в Песню, и Тарн восхищённо улыбнулся, любуясь джетом, по белой броне которого рассыпались полупрозрачные цветные пятнышки кристалликов. — Но я не знаю высшей сладости, как быть с тобой наедине. — Отзвук растаял вокруг с тонким треском ломающегося льда, и Тарн порывисто качнулся вперёд, подхватывая зачарованного Голосом Шоквейва на манипуляторы.        — Не знаю, дезактив ли ты нежданный, — выдохнул каратель, глядя в синюю оптику, что оказалась так близко, и сделал пару шагов, неспешно кружась в вальсе под рассыпающимися серебристым инеем кристаллическими деревьями. — Иль нерожденная звезда… — Откуда-то повеяло безжалостным холодом, и Тарн невольно прижал к себе Шоквейва крепче, словно пытаясь уберечь… уберечь от самого себя.       Мир светлел всё больше и больше, словно сам по себе рисуя вокруг вязь морозного узора: иней расползался по земле, пятная всё своим серебром, а кристаллические деревья застывали переливчатой гладью льда. Песнь звенела и взлетала в холодном воздухе, ломаясь снежной пылью, и с губ танкбота и джета срывались короткие облачка пара, сливавшиеся вместе и растворявшиеся в пронзительной зимней синеве неба — такой же синеве, какая была в линзах Шоквейва. А сенатор неотрывно смотрел в оптику Тарна и будто узнавал… узнавал кого-то любимого, но забытого тысячи ворн назад, потерянного в метели эонов.        — Но буду ждать тебя, желанный. — В Голосе прозвучала неведомая, жуткая тоска, пропитанная насквозь бескрайней горечью и невозможной любовью, и Тарн склонился ближе к Шоквейву, в отчаянии вглядываясь в белый фейсплет и запоминая каждую чёрточку.       Вдруг сенатор поднял ладонь и положил её на щёку Тарна — прямо на лиловую маску-инсигнию, исчерченную шрамами старых битв. И танкбот прижался щекой к ладони джета — последний клик слабости, можно, к Юникрону, можно! — и вымолвил непослушными губами под грохот рушащегося льда, вложив в последние слова всю свою любовь, молчавшую тысячи ворн:        — Я буду ждать тебя всегда!       Пространство лопнуло со звоном расколовшейся льдинки, и корпус сенатора стал быстро терять краски, а на глоссе у Тарна осел столь знакомый ледяной вкус погасшей Искры. Мир рушился всё быстрее и быстрее, взлетая тысячами снежинок ввысь, в синее хрустальное небо, синее, как оптика Шоквейва… Лидер Дивизии Правосудия рассмеялся — звонко, торжествующе, выплёскивая всю свою боль в этот смех, — когда джет в его ладонях превратился в сияющую россыпь инея. Да, временная линия была нарушена, и это значило, что Тарн сам своими манипуляторами подписал себе приговор: со смертью Шоквейва оставался без защиты Институт, где обитали аутлайеры, не появлялся Глитч, который затем превращался в грозного Тарна — и не было искалеченного эмпуратой учёного, который смог бы построить мост на вечно снежной планете Горлам Прайм и отправить в прошлое опять же Тарна. Петля замкнулась и уничтожила сама себя.       Тарн порывисто сорвал маску — буран подхватил лиловую инсигнию и раздробил её на сотни ледяных лезвий, — и поднёс манипулятор к губам, целуя прекрасный синий цветок, выросший из погасшей Искры Шоквейва. Траки карателя зазмеились снежным прахом, растворяясь, — Тарн исчезал, пропадая в небытие, — а земля под серво треснула, раскалываясь. И в следующий клик лидер Дивизии Правосудия ощутил, как падает, падает куда-то в вечность, обнявшую его снежными крылами метели Искр.       Тарн ликующе запрокинул шлем, не чувствуя боли от льдинок, рассекающих шрамы на фейсплете, и рассмеялся, глядя в вечное синее небо, равнодушно глядевшее на того, кто пожертвовал собой ради любви. Он победил — победил самого себя — и убил самого себя, сам развеял свою Искру прахом, но выиграл. Выиграл у смерти, доказав ей, что сможет уйти сам — и уйти красиво.       Ласковые белые ладони касались шрамов на щеке, очерчивая уродливые раны, гладили по шеврону, а тихий встревоженный — и такой любящий — шёпот проникал в самую Искру, раздробившуюся сотней изумрудных осколков… и Тарн знал, что его посмертие таково — возноситься к родному синему небу, вечно падая в пропасть.       Я буду ждать тебя всегда.