Антиутопия.

Румяные щёки колко обдувает мятный ветер просыпающегося дня. Стеснённая туго натянутыми лямками грудная клетка судорожно вздымается, щедро принимая в лёгкие чистый кислород. Хистория бодро топчет сырую землю, расчерчивая уверенным шагом извилистую тропинку, с энтузиазмом сминая в безвольные колтуны стройные травянистые растения, поддетые утренней росой. Сонная Имир вяло плетётся позади, едва переставляя отяжелевшие ноги, тщетно сопротивляясь тягучей дрёме. Ей не интересны прелести пробуждающейся природы. Всё, что ей хочется — восстановить нарушенный режим где-нибудь в тени раскидистого дерева на мягкой перине растений. Вдали искристо брезжит тихое озеро — туда энергично направляется Рейсс, собирающаяся бесстрашно искупаться в его прохладной воде, пронизанной тёплым золотом лучей. Неизведанный путь проходит сквозь густые чащобы ельника, холодными угольными кружевами опадая на редких посетителей, вовлекая их в колючие объятия. Недостижимый горизонт, сомкнутый оливково-серой бахромой жёсткой хвои, едва виднеется — тонкой голубой веной, пересёкшей свинцовый занавес распадающихся туч. Слабо пробивающийся сквозь кроны свет косыми стрелами вонзается в мякоть плодородной почвы, усеянной дорожными цветами. Хистория не упускает из любопытного взора ни единый позитивный момент, о чём с торопливой сбивчивостью сообщает флегматичной Имир, безуспешно пытающейся подавить зевок, грозящий вывихнуть ей челюсть. — Сколько ещё идти? — бурчит она угрюмо, протирая уголки глаз ледяными кончиками пальцев, овеянных мёрзлым дыханием тумана. — Сколько потребуется, — деловито отвечает ей подруга, с непоколебимой уверенностью, гордо задрав порозовевший нос, и чуть не умудряется позорно споткнуться об оголённые корни деревьев, преграждающие тропу. — Мне кажется, что мы заблудились, — саркастически замечает девушка, устало прикладывая ладонь к понуро клонящемуся затылку. — Кажется, — чрезвычайно назидательно подчёркивает Рейсс, снисходительно поглядывая на неё через правое плечо, приподнятое рефлексом защиты от возможного удара рассерженной Имир. — Не насвистывай, пока не выбрался из лесу, — нравоучительно декламирует она известную поговорку, весьма кстати подходящую в данной ситуации. Девушка язвительно фыркает, утомлённо покачивая головой, гулко пульсирующей болью от недосыпа, предпочитая не заводить бесполезный спор с самонадеянной Хисторией, которая, признаться честно, действительно не знает, куда идти. Имир-то, полувековой обывательнице этих безлюдных краёв, ориентироваться в здешней местности — как раз плюнуть. Наизусть помнит каждый камушек и куст, положение населённых пунктов и водоёмов, хотя усердно старается забыть детали деятельности прошлых лет. Рейсс, заподозрив неладное, перестаёт доверяться бессмысленной интуиции и более тщательно всматривается в незнакомые окрестности, выискивая требуемую гладь озера, сверкающую солнечными осколками, разбившимися в мелкой дрожи волн. — Хоть бы пометки в путеводный дневник вносила, чтобы приблизительно составить карту, — предусмотрительно советует девушка, укоризненно намекая на иррациональность поступков подруги. — Надо его для начала приобрести, — насуплено отзывается та, возмущённо складывая руки на груди. — Хватит уже портить эту чудесную атмосферу своим мрачным видом! — претенциозно восклицает Хистория. — Титаны истреблены, человечество победило, секта стены потерпела разлом и ликвидировалась — мир наконец обрёл спокойствие, а ты вечно всем недовольна! — Тебя что-то не устраивает? — с терпеливой внятностью вопрошает раздражённая Имир. Рейсс едва сдерживает шквал обвинений за плотно сжатыми губами, молча проглатывает обиду и неопределённо взмахивает кистью.Однако взбудораженная агрессией подруга так просто отставать не собирается, решая выяснить неприятные аспекты до конца. — Ты не расслышала? Кажется, я задала вопрос, — едко проговаривает та, слегка наклоняя корпус вперёд, чтобы достигнуть обоюдного зрительного контакта. Хистория пристыженно отворачивает бледное лицо, пряча притупленный блеск глаз. Имир грубо хватает её за напряжённое предплечье, привлекая внимание уже на уровне осязательного вмешательства. — Просто забудь, — глухо мямлит Рейсс, одёргивая руку и продолжая независимо шагать вперёд, нервно поправляя спутавшиеся пряди. — Замечательно! — наигранно елейный тон срывается на свистящий фальцет. — Вот какова твоя благодарность за составленную компанию в четыре часа утра, когда нормальные люди ещё спят, — ядовитые слова секут хлыстом, надрывая дрогнувшее сердце касательной скальпеля. — Я тебя не заставляла, — окончательно выносит совсем неправильный вердикт Хистория, вместо извинений за дерзость, не желая признавать свою неправоту. Имир вспыльчиво разворачивается — взметнувшийся рыжий вихрь дорожной пыли оседает на трясущихся от натянутости голенях — и без предупреждения возвращается обратно, обрывая связки полемики, демонстрируя враждебность извне облезшего дёгтя апатии. Рейсс тревожно прислушивается к необратимо удаляющимся шагам, взволнованно выравнивает учащённое дыхание, беспокойно перебирая пальцами края потрёпанной кофты и стремясь помчаться к уходящей. Тёмный силуэт скрывает сень сколиозно прогнувшихся веток. Щерясь зубьями ресниц, они мглисто смыкают изгибы древесных струн, поглощая чёрным янтарём представителя вымирающего биологического вида. Сожаление подстрекает совесть на моральные терзания, но отступать упрямая Хистория не собирается, да и смысл, если до цели остаётся лишь четверть мили?.. Поэтому, она уныло следует за бездушным сиянием преломлённых лучей солнца, изредка оглядываясь, притупляя кричащий порыв именного обращения. В таких случаях конфликт разрешается только взаимными усилиями, когда каждая из сторон готова пойти на уступки. Имир долго не утихает, сжигая хрупкие мосты компромиссов пламенем слепого гнева, но в итоге первая идёт мириться, когда подруга смятённым раскаянием робко маячит перед глазами. «Она скоро придёт», — убеждённо думает девушка, однако сомнение паразитическими червоточинами гложет здравый смысл.+ Изумрудные поля — лоскутья, сшитые медными нитями тропинок, — безлюдны, одиночество одновременно и обнадёживает и настораживает. Кажется, что каждый объект природы, потерявший былое очарование, прислушивается к рывкам аритмии и боязливому топоту. Из пёстрых осколков лета — в монохромный свинец затяжных дождей осени. — Ничего, — вслух подбадривает она себя, вопреки сжимающим горло потугам слёз, — здесь абсолютно безопасно, дорогу назад я помню, — самовнушение блёкнет и теряется на фоне общей паники, самообладание рассеивается в душных спазмах страха. Солнечная безмятежность лениво выглядывает из свинцовых позвонков гор — любопытной канарейкой, клюющей воспалённый лазурит глаз. Серповидная кромка приближающегося берега взъерошена крошевом кварца, зернисто обволакивает измученные дорогой стопы и шершаво пристаёт к вспотевшим пяткам. Вдоль плавной линии безликие обломки деревьев, играющие роль ширмы от непрошеных взглядов. Измельченные горные породы плавно окаймляют кружевную пену прилива. Хистория настороженно и быстро оборачивается, выслеживая любой отклик постороннего присутствия, помышляя о том, в каком виде лучше искупаться, хотя первозданный пыл желания уже значительно угас. Быть одной — тягостное бремя, увенчанное тоской, безрадостная свобода и острое осознание зависимости от социума. Она неохотно отгоняет серое веяние грусти, окутавшее сознание, стараясь переключить внимание на некогда вызывающие восторг материальное, когда грудь теснит горечь невысказанных слов. Неслышный шелест тревожит сухое безмолвие скользящего песка, его мягко покрывает снятая юбка и следом — кофта. Застыв в нерешительности, смущённо прикрывая нижнее бельё худыми ладонями, девушка осторожно притягивает пальцы ног к заманчивым переливам поверхности, проверяя температуру воды. Смелый шаг вперёд, — и тощую голень ласково объял шёлк, ещё один — он ледяным лезвием отсекает погружённые ноги, скрыв их от удивлённого взора. Кожа протестующе ощетинивается мурашками, но Рейсс, крепко стиснув зубы, отважно отдаёт своё дрожащее тело холодному потоку. Округлую решётку рёбер пронзают мёрзлые иглы озноба, лёгкие съёживаются под внешним давлением — дышать становится гораздо труднее. Ил затягивает к вязкому дну приподнятые на цыпочках ступни, липко посягает на физическую связь в результате утопления. Мёртвая стужа впитывается в сведённые судорогой конечности и капиллярным эффектом захватывает весь организм. Упругие толчки неспешно набегающего течения неумолимо выносят её на берег. Везде — немая опасность. Она — инородная помеха, которую не может принять окружающая гармония. Хистория неверяще ощущает на щеках влагу и понятия не имеет, как она смогла туда попасть. Волны не захлёстывают так высоко. Она поспешно вытирает солёный жар с покрасневшего лица, остужая его маской пресности, и жалобно шмыгает. Сиротливым изгоем она бредёт к неприветливой суше, волоча за собой смятый комплект одежды, расправляет дорожный плащ по жёсткой земле и безжалостно устраивается на его тонкой ткани, которая тут же портится тёмной сыростью. Укрывается узким крестом рук, простужено ёжится. — И зачем мне это сдалось? — вымотанно вопрошает за понуро сгорбленной спиной, до боли знакомый голос. — Наплескалась уже? — лёд флегматичности в грубом голосе тает от согревающей заботы. — А-ага, — с запинкой соглашается Рейсс, даже головой усердно кивает для пущей убедительности, однако не решается вскинуть виноватые глаза. — Скоро завтрак, — сообщает Имир, непринуждённо присаживаясь рядом. Девушка изумлённо наблюдает за действиями подруги и успокаивается щадящим итогом бесследно прошедшей ссоры. — Выглядишь как побитая собака, — беззлобно улыбается она. — Какая же я дура, — сокрушённо порицает себя Хистория, прикладывая ребро кисти ко лбу. — Не буду отрицать, — ехидно поддакивает девушка, но та догадывается, что чистосердечно прощена. Рейсс в ответ шутливо замахивается скомканной кофтой. Неуклюже пододвигается ближе, вредоносно перенося мокрые отпечатки, влекомая спасительным теплом родного тела. Настраивается на беседу, способствующую согласию перемирия. — Интересно, а как влияет такое длительное время пребывания внутри титана на самого человека? — задумчиво проговаривает девушка, утомлённо прислоняя голову к высокому плечу подруги, тонко намекая на её часто демонстрируемую сварливость. Внезапный разговор на подобные темы теперь совершенно обыденный — нет риска накликать исчезнувшую беду. — Знаешь ли, ушедшие лета имеют свойство формировать неисправимый характер, — невесело усмехается та. — Ностальгия несёт в себе негативный тон. Душный сумрак, пустым тленом окружающий её безвольное тело, вновь является перед тесным склепом сомкнутых век. Хистория осторожно прикасается к проступающим шейным позвонкам. Смуглый саван кожи рассекается контрастным лезвием ледяных пальцев, вырывая с корнем фантомные нейронные нити, пробуждая от мгновенного миража. А сами пальцы — из белоснежной зефирной мягкости — в сморщенную томатную кожуру вследствие пагубного контакта с водой. Губы — трупным налётом морозной синевы. Волосы — грязными волокнами шафрана, сваленные в нерасплетённые космы.+ Отторжение на молекулярном уровне. Абсолютное неприятие человеческой биосистемы. Её бессмысленная попытка приблизиться к таинству природы. — Давай просто всё забудем, — вдруг тихо изрекает Рейсс, опечалено разглядывая свои поцарапанные коленки и неровные ногти, вцепившиеся в подвижную кость, испещрённые белыми чёрточками. — Легко сказать, — иронично хмыкает Имир, наставительно взъерошивая её намокшую макушку. Та рефлекторно жмурится и обиженно пыхтит. — Без прошлого будущего не построишь. — Я не подразумеваю отречение от своих принципов и прочего, я имею в виду тягостный груз воспоминаний, которые больше подошли бы к редкостным и скоропостижным ночным кошмарам, а не вечной ретроспективой мучили сознание. Надо учиться жить заново — адаптироваться к этой местности, осваивать новые территории. Разве мы этого не заслужили? Разве жертвы были напрасны? — Люди сами не знали, за что сражаются. Им с рождения внушали, что это во благо человечества, но какой идиот будет спасать чужие жизни, если он печётся только о своей?.. Страх перед властью и возможность оказаться в нищете руководила большинством курсантов. — Имир… — растерянно молвит Хистория, обращая к ней взволнованное лицо. — Ты стала свидетелем крайне неприятных моментов, но это не значит, что все люди такие. Всего восемь лет ты полноправно считаешься одной из таких индивидуумов, а рассуждаешь с видом векового мудреца, брюзгливого и скептического. — Вот значит какого ты обо мне мнения, — девушка грустно приподнимает уголки узких губ. — Странно, что несмотря на этот факт ты всё ещё… — Да какая разница, кем ты была в прошедшие годы? — искренне негодует она.- Жизнь — нестабильна, в этом и заключается её прогресс. Но я же неоднократно говорила, что всегда буду на твоей стороне! — Как бы тебе не пришлось потом расстраиваться… — озабоченно вздыхает Имир. Хистория — светлая. Поцелованная солнцем. Лучезарно смотрящая на безотрадную реальность и прощающая аморальные пороки. Ей невдомёк, что сердцевина мира давно уже прогнила и обагрилась кровью незаконно убитых. Она считает, что спасение состоит в любви и прочих эфемерных нелепицах, что каждого можно изменить в лучшую сторону. Ошибки зачастую грозят ей смертью. Имир боится прикасаться к этой девственной чистоте, пачкать её золой грехов, несгораемой в адском огне. Безукоризненный белый — обжигает и одновременно замораживает. Неразборчивое мельтешение всего цветового спектра, карусель бытия без шанса на остановку. А на её лице — нестирающийся отпечаток тёмного — насильственное смешение оттенков, грязное и глубокое, впитавшее тень. Почти чёрный сахар веснушек, пряди — вороные перья, жидкое золото с ржавым блеском бескрайне плескающиеся в подозрительно нахмуренных очах. «Мы похожи», — когда-то противоречиво замечает Имир. Не поверхностным фенотипом, а именно нелёгким жизненным путём. Неформально наречённая ангелом и проклинаемый человечеством титан. Что может быть общего? — Они оба бесполые, — смеётся Рейсс, усердно игнорируя тревожные догадки. — По религиозным поверьям, гиганты появились от союза ангела и человека. А в скандинавской мифологии вообще указано, что их родоначальником был Имир, — лукавый прищур. — Там и не такой бред напишут, — неодобрительно процеживает подруга.- Поменьше читай необоснованные исторические сведения и не заморачивайся по пустякам. — Убив его, они сотворили мир: из мяса — сушу, из крови — воды, из костей — горы, из зубов — скалы, из волос — лес, из мозга — облака, из черепа — небесный свод, — старательно отчеканивает Хистория, упрямо продолжая делиться познаниями в этой метафизической области, внимательно наблюдая за реакцией. — Не повезло его жителям, — тоскливо оскаливается та. — Это ж какая безысходность — жить в замкнутом пространстве чьей-то мёртвой головы. Воздух — прогоркло-смрадный, жалящий беззащитное тело занозами холода. На западе собираются угрюмые грозовые тучи, толпясь по кобальтовой глади. От неудобной земной тверди болят бёдра, оставляя гематомы из-за нарушенного кровообращения.+ — Теперь я стала понимать, почему люди не спешат покидать свои дома, — шепчет девушка. — За это столетие каждый из них по-своему представил мир за оградой стен и неразлучно привык к собственному. Как я не пыталась выявить нечто фантастическое, меня постигло лишь разочарование… Она сноровисто перекидывает стройные ноги через приподнятые колени подруги, льнёт к ней дрожащим телом с доверчивым стремлением обрести покой уюта, порывисто обнимает за талию. Мягкая плоть, нежная кожа, тёплое дыхание. Идеал персонального комфорта. — Мой мир — ты, — ласково улыбается Рейсс. — Мир, который принимает мою сущность. Смутившаяся девушка что-то бормочет о взаимности и добавляет: — Фасад Вселенной сам по себе лишён жизни. Хистория, ты — его душа.